Мне диагностировали тендинит: сказали, в запястьях не осталось хрящевой ткани, поэтому, когда я играю, я просто перемалываю их в пыль. Иногда я так сильно царапаю костяшки пальцев, что на них не остается кожи, и вся ударная установка оказывается забрызгана кровью. Я научился склеивать незаживающие открытые раны суперклеем. Но всё время так делать не получается: как-то раз из-за суперклея мне в большой палец попала инфекция, и врачи решили, что у меня гангрена. Им пришлось выкачать весь гной. Поэтому, когда с руками всё плохо, я пользуюсь чем-нибудь вроде дермабонда: это такой хирургический клей, который еще используют, чтобы закрыть разрез после кесарева сечения. Всё это неизбежно. Я мог бы взять и сказать: «Черт, у меня руки всё время в крови, а тело болит – нужно играть поспокойнее». Но этого никогда не случится. Просто тогда это буду не я.
Той осенью мы с Мелиссой поженились в отеле «Мишен Инн» в Риверсайде. Это крутое место, такое историческое здание с сумасшедшей архитектурой. До того, как мы поженились, я постоянно цеплял других девушек в стрип-клубах и везде, где мне удавалось их найти. Даже в ночь своего мальчишника – я ведь еще не был женат. Как только мы стали мужем и женой, я решил быть хорошим мужем и придерживался этого решения. Но, даже идя с невестой к алтарю, я чувствовал, что совершаю ошибку.
Мальчишник Трэвиса проходил в маленьком местном баре под названием «Гудфеллас». Мы пригласили пятьдесят парней максимум – близких друзей Трэвиса. Девушки тоже приходили, и мы их впускали, но, если они приводили парней, парней мы просили уйти. Девчонки были хороши – они входили, а своих кавалеров оставляли на улице. Некоторые ушли со своих смен в стрип-клубах, чтобы прийти на вечеринку: а мы их всё впускали и впускали. К концу вечера девушек стало в два раза больше, чем парней.
Трэвису не потребовалось много времени, чтобы напиться: он выпил три или четыре «Короны». Смотрим – какая-то девчонка стала отсасывать ему прямо на танцполе. Они вытащили его на сцену и сказали: «Хорошо, пусть стриптизерши начинают», – и всё превратилось в сумасшедший дом. На сцене двадцать стриптизерш занимались своим делом, а Трэвис просто сидел там и улыбался.
Девушки, которые даже не были стриптизершами, тоже выходили на сцену и раздевались догола. Стриптизерши заревновали, поэтому стали вытворять всякие сумасшедшие штуки. Потом девушки снова сосали ему член. Не одна, не две и не двадцать. Каждая женщина хотела взять у него в рот. За два дня до свадьбы член Трэвиса побывал во рту тридцати-сорока разных женщин.
А потом началась оргия. Девушкам отлизывали на барных стойках. Это был полный беспредел. Все были на пике возбуждения. Это было похоже на Камасутру Внутренней империи. Это одна из самых грязных, отвратительных и самых чертовски крутых вечеринок, на которых я только бывал.
Наши отношения с Мелиссой начались с феерического секса, но скоро переросли в нечто вроде дружбы. У нас не было близости по несколько месяцев, и я стал воспринимать ее как друга.
Еще один факт, который меня расстраивал, – то, что я узнал ее настоящий возраст. Когда мы поженились, мне было двадцать шесть, и я был уверен, что она младше на год или два. Но когда она подписывала свидетельство о браке, я узнал ее дату рождения: она оказалась на пять лет моложе, а это значит, что она была очень юна, когда мы начали встречаться. Я почувствовал себя обманутым, потому что всё это время она скрывала от меня, сколько ей лет. Это меня по-настоящему расстроило. Я не должен был огорчаться, потому что обещал любить ее в горе и радости, но я всё не мог перестать об этом думать. Из-за разницы в возрасте я стал чувствовать за нее отцовскую ответственность. Я брал ее на гастроли, а больше ничего у нее в жизни не было. Это было несправедливо по отношению к ней, и я это чувствовал. Я старался игнорировать эти чувства и быть хорошим мужем.
Между тем, у блинков было некоторое время простоя – после 11 сентября нам пришлось отменить целую кучу концертов. До этого, когда мы еще гастролировали, мы с Томом играли каждый день. Я включал ему свою любимую постхардкорную музыку, которую он никогда не слышал, вроде Fugazi, Quicksand, Rocket from the Crypt и Pitchfork. Благодаря этому Том стал изучать совершенно новый стиль музыки. Мне нравилось, как далеко он продвинулся с того времени несколько лет назад, когда говорил мне, что метал – отстой. Он так полюбил эту музыку, что стал писать песни под ее влиянием. Он сыграл мне пару риффов, и они звучали потрясающе.
«Мы включим их в новый альбом Blink-182?» – спросил я его.
А он сказал: «Думаю, может, не в альбом Blink-182, а используем в каком-нибудь стороннем проекте».
Я искренне считал, что Том уже поговорил об этом с Марком. Они были так близки и неразлучны – я и представить не мог, что Марк ничего не знает. Мы с Томом занялись этим сторонним проектом и начали сочинять. Он пригласил своего друга Дэвида Кеннеди на место гитариста, а я позвал своего друга Энтони Селестино. Я рассказал Тому, что, когда жил в Риверсайде, играл в группе под названием Box Car Racer, которая исполняла подобную музыку, со своими друзьями Билли Мейером и Алексом Баррето[28]. Тому понравилось название Box Car Racer – я полагал, что раз мы не выпустили ни одного альбома, а группа уже не существовала, то и права на это название никому не принадлежат. Я попытался связаться с Алексом, который играл в оригинальном составе Box Car Racer, потому что хотел пригласить его в этот новый проект. Но он исчез, и никто не мог до него дозвониться.
Как-то я разговаривал с Марком и упомянул, что Box Car Racer едут на гастроли. А он такой: «Чего?»
«Черт. Марк, ты что, не знал?»
«Чувак, Том говорил мне, что вы, может, запишете альбом, но про гастроли не говорил».
Я чувствовал себя полным уродом. Мы отправились в большое турне с H2O и the Used. И в итоге «Эм-Си-Эй» выпустили альбомBox Car Racer.Я не думал о том, как это выглядит, пока не стало слишком поздно: в группе нас было всего трое, и двое решили создать сторонний проект, а Марк в нем не участвовал. И он даже не знал о наших планах. Получилось чертовски некрасиво, и Марк по-настоящему расстроился. Я чувствовал, что подвел его.
По мере развития Blink-182 мне хотелось внести свой вклад в прогресс: добавить немного модернизма и изменить представление людей о том, на что мы способны. Я пока не знал, как это сделать, поэтому лучшим способом поэкспериментировать было выйти за пределы привычных четырех стен, где мы все втроем садились и вместе принимали каждое решение, и посмотреть, что получится, если я сделаю что-нибудь сам. Так появился проект Box Car Racer.
Думаю, этот альбом стал началом того, на что Blink-182 были способны в музыкальном плане, – но это стало проблемой, потому что всё выглядело так, словно двое ребят из группы занялись своим проектом, не позвав третьего парня, а должно было получиться совсем не так. Нас хорошо приняли, и мы хотели всего лишь дать несколько концертов – а не соревноваться со своей собственной группой. Намерения были безобидными, но, возможно, мы занялись этим в неподходящее для группы время. Даже не знаю – не я же придумал сторонние проекты! Теперь у всех в группе так много сторонних проектов, что это одна большая непонятная каша.
Марк был одним из моих лучших друзей – он все эти годы находился рядом. Думаю, он считал меня полным уродом, когда я стал заниматься этим проектом, но он точно еще больше расстроился из-за Тома, потому что они и до меня дружили десять лет. Вся эта история вызвала большое напряжение в Blink-182. Все стихло, когда мы договорились, что съездим в одно турне и успокоимся: пусть люди покупают альбом, а мы больше не будем его продвигать.
Между тем, отношения с Мелиссой становились только хуже. Я работал в Лос-Анджелесе и познакомился в клубе с одной девушкой. В тот вечер ничего не произошло, но я не мог перестать о ней думать всю следующую неделю. Я знал, что у нас с Мелиссой не всё в порядке, и нужно было положить этому конец. Я вернулся домой в Корону, чтобы с ней поговорить. «Послушай, думаю, нам нужно развестись, – сказал я ей. – Я перегорел. Прости». Мы не были женаты и года, а я уже хотел двигаться дальше.
10. Настоящая любовь
Тим Армстронг оставил мне сообщение в голосовой почте: «Эй, Трэвис, это Тим из Rancid. Можешь мне позвонить? Я собираю группу со своим другом Эс-Эром, а ты один из моих любимых барабанщиков, и я хочу, чтобы ты у нас играл. Перезвони».
Я был едва ли знаком с Тимом – мы виделись на концерте Fishbone в клубе «Барн», но я был большим поклонником Rancid и Operation Ivy. И я всё еще помнил, как он плюнул на меня много лет назад, когда я стоял в первом ряду на концерте «Эпитаф Саммер Нэшенелс». Вечером я ему перезвонил. Он говорит: «Слушай, я учусь записываться дома. Мой друг Эс-Эр читает рэп и скримит. Нам нужен барабанщик, а ты лучший барабанщик. Придешь?»
Я говорю: «Конечно, когда?» На следующий день я пошел к ним. Там были я, Тим и Эс-Эр – сокращенно от Скинхеда Роба – такое было прозвище у его друга Роба Астона. Роб не был расистом – он просто исполнял традиционную для скинхедов музыку. Мы все поужинали в мексиканском ресторане «Чевис». Сидя там, я сразу почувствовал себя в компании старых друзей. Мы все любили хип-хоп и панк-рок, и мы все понимали, что у них схожая динамика: это сочетание бунтарства и страха в равной степени. Я приехал туда на своем старом «Кадиллаке», а у Эс-Эра был старый «Линкольн». Словно приходишь на свидание с девушкой, и у тебя внутри что-то щелкает, потому что у вас так много общего. Мы мгновенно стали как братья.
Роб гастролировал с Rancid и помогал нам с ребятами, а потом стал петь на стороне. Мы каждый день тусовались и начали записываться. Я создал проект под названием DJ Dead Man, своего рода экспериментальный: песня «Diamonds and Guns» изначально была написана в этом проекте. А Роб занимался более сложными вещами, вроде «Romper Stomper». Как-то раз мы с ним пошли обедать. Я говорю: «Давай соединим DJ Dead Man с твоим проектом. Я буду петь с тобой, и мы станем группой». Так мы объединили усилия и назвали группу Transplants, потому что это название очень напоминает то, что у нас получилось.