— Хм.
— Не веришь?
— Верю, продолжай. В голову пришла мысль покарать меня. И?
— И я вспомнила, про защиту дающего.
— Умная девочка.
— Ты все же смеешься?
— Я отмечаю твою сообразительность. Использовать против меня мою же силу, убить через прощальный поцелуй. Это, мм, изысканно.
— Но я не хотела!
— Конечно нет.
— Это грани!
— Которые не внушают и не заставляют, но меняют чувства так, что, хотя эти чувства твои собственные, они тем не менее не твои?
— Ты, вы… меня путаешь!
— Ты сама запуталась в объяснениях, а я разбираю факты. Мышка, у тебя нет опыта в убийствах и расследованиях, а у меня есть. Ты видела смерть любимого рыцаря от моей руки и впала в состояние аффекта — не контролировала собственных действий, а потом ужасно пожалела о случившемся?
— Я действительно не хотела и очень жалела!
— Тшш, не стоит кричать, я все понимаю. Это я убил любимого мужчину на твоих глазах, искренне полагая, будто тем самым спасаю тебя от гибели. Ты ни в чем не виновата.
— Не нужно искажать смысл моих слов! Я виновата!
Он кашлянул и потер виски, стараясь не потерять логическую цепочку в моих рассуждениях.
— Ты виновата и мучилась сознанием этой вины все время после убийства. Потому отыскала древнюю книгу с ритуалом и отдала Эвелин?
— Да. Я сотворила непоправимое, но очень желала повернуть время вспять.
— Хорошо. — Он пожал плечами все так же невозмутимо и спокойно, только глаза оставались холодными.
— Это действительно сложно объяснить, можно только почувствовать. Радужная магия слишком необычна для понимания людей, лишь древние могли управляться с этой силой. Допусти ты полное слияние с сознанием Вернона, тогда бы точно понял.
Кериас прищурился, но ответил сдержанно:
— Слияние не вернет тебе Призрака, не стоит на это надеяться.
— Я вовсе не надеюсь.
— А на что ты надеялась, идя во дворец?
— Я хотела объясниться.
— Просто объясниться? Зачем тогда менять внешность и принимать участие в отборе?
— Чтобы меня впустили, чтобы не обвинили в смерти императора.
— Интересно, — впился в меня взглядом Кериас. — Я понимал, что Ириаден мог прожить гораздо дольше, ведь ему помогал опытный маг, однако к утру, когда их обнаружили в императорских покоях, оба оказались мертвы. И это снова ты, Мышка?
— Нет, это грани. Они покарали их за прошлые грехи. Ириаден пытался мной овладеть, но безумие его сожгло, а Мяснику вернулся его удар, когда он хотел меня убить.
— Сами грани покарали, без своего, мм, стража?
— С помощью камня, который являлся частью граней. Вернон сделал амулет и подарил мне. Камень отразил направленный на меня удар.
— А где амулет теперь?
— Рассыпался.
— И больше похожих камней нет?
— Он был последним.
Молчание. Тишина на несколько минут и вывод Кериаса:
— Ты страшная женщина, Миланта.
— Что?!
— Расправилась со всеми, кто тебе угрожал. Хорошо, что Эви не убила, просто книгу отдала.
— Но я ведь объяснила! — Я заломила руки, не зная, как еще объяснить ему.
— Да, что это грани, которые не могут влиять на сознание, только на чувства. Они погружают в состояние аффекта.
— Нет, они замораживают все чувства.
— Замораживают? Тогда откуда желание убивать и жажда справедливости?
— Ну, не все чувства, а только часть. Ты спокоен и уверен, что поступаешь правильно, вот как это выглядит.
— А человек поступает неправильно, защищая себя от тех, кто хочет причинить ему вред? Ты пыталась спастись, Миланта, разве это не нормальная реакция? Сработал инстинкт самосохранения.
— Подожди.
У меня разболелась голова и заломило в висках. Он словно все понял, но как-то не так.
Кериас замолчал, ожидая продолжения, и я ответила на последний вопрос:
— Я, конечно, хотела спастись, и радужная магия помогла, но твое убийство произошло не из чувства мести, и я не ищу в тебе Вернона.
— Я говорил, что ищешь?
— Ты так думаешь. Ты полагаешь, что я жду, пока ваши сознания сольются, и это вернет мне Призрака.
— А ты не ждешь?
— Жду, но не для этого.
— А для чего?
— Для воспоминаний! Но я не собираюсь менять тебя на Вернона!
— Как ты можешь менять, если слияние не завершено? Да и как предсказать, что из его прошлого вплетется в мое сознание? Может, о маленькой библиотекарше в той части души не осталось воспоминаний? А кроме тебя, у нас с Призраком нет ничего общего, поэтому не питай пустых иллюзий.
— Я не питаю, и у вас есть общее, но это заметно лишь со стороны и тому, кто знал вас обоих. Сейчас в тебе проявляются его черты. Например, прежде ты принуждал, навязывал свое мнение, а он, напротив, всегда слушал и понимал. Ты… вы тоже научились слушать.
Кругом разлилось ощутимое напряжение. Под ледяным взглядом императора я внезапно лишилась дара речи. Возникло стойкое убеждение, что своей исповедью сделала только хуже. Кериас будто сложил все факты, а мои ответы сыграли не в мою пользу. И хотя я не соврала ни в чем, но где-то точно ответила неверно. Не поторопилась ли донести до него свою правду?
— Все? — коротко уточнил император. Скулы его побелели, а пальцы сдавили подлокотники. — Закончили разговор?
Я молча кивнула.
Он так же молча поднялся. Я отвела взгляд, глядя, как по подолу пляшут равнодушные ко всему разноцветные пятна.
Легкое движение ладони — и тяжелое кресло отлетело к стене, впечатавшись в нее с такой силой, что превратилось в груду щепок. Кериас не прикасался к нему, он лишь качнул рукой.
Вскрикнув, я отшатнулась от книжного шкафа, с которого внезапно посыпались книги. Светильники по периметру комнаты один за другим оглашали библиотеку звоном разрывающихся стеклянных колб. Вокруг закружили в причудливом танце листы бумаги, а со стороны лестниц донесся скрежет. Металлические витые перила корежились и скручивались в непонятную бесформенную массу.
— Кериас! — Я со всей силы прижалась к массивному столу, но мебель вдруг заскользила по полу, точно по гладкому льду, и я — вместе с ней.
С визгом отцепилась от вращающегося стола и, взмахнув руками, промчалась по инерции прямиком к ближайшему шкафу.
Я его все-таки довела! Додумалась же сравнить с Верноном! Спровоцировала взрыв эмоций, а он, предотвращая обращение, выпустил из-под контроля свою силу.
— Не круши здесь все, лучше меня возьми!
Высшие силы! Как можно было так оговориться?
— Обними, я хотела сказать: обними! — крикнула застывшему возле двери магу, перекрывая вой ветра. Воздушные потоки уже стягивались в стремительно черневшую воронку в центре комнаты.
— А! — Ноги вновь заскользили по полу, и меня на полном ходу впечатало в мужскую грудь.
Я ожидала, что он снова обнимет, прижмется щекой к волосам, а я непременно обниму в ответ, чтобы успокоить, но Кериас поступил иначе. Он резко развернул спиной к себе, прижал к двери мои ладони и коснулся обнаженной кожи губами.
Я ахнула, но звук потонул в окружающем шуме. С каждым движением губ по моему телу стихали завывания ветра и скрежет, сменяясь шорохом круживших в воздухе бумаг. Перестал гнуться металл, и не было слышно звона стекла. Я и сама замерла не двигаясь. Медленно приходило понимание, что если берешься примерять на себя дерзкий образ, то будь готова ощутить себя сливочной карамелью, тающей под мужскими губами.
Он остановился, а я осознала, что крепко прижимаюсь к двери, цепляясь пальцами за резные узоры. Его дыхание еще касалось кожи, но руки уже выпустили из захвата мои ладони и губы отстранились. Я набрала в грудь воздуха и очень медленно выдохнула, справляясь с бешеным сердцебиением.
Тишина за спиной указывала на то, что все закончилось, но так боязно было повернуться. Я пересилила себя, чтобы взглянуть в лицо Кериаса, уже спокойного, почти невозмутимого, с потемневшим взглядом, который встретился с моим. Что он выражал? Не в моих растрепанных чувствах было сделать верные выводы. Зато император сразу прочел мои мысли, так явственно они отразились на лице — непросто стать зависимым от женщины, которую уже вычеркнул из своей жизни.
— Ненадолго, — четко произнес Кериас. — Даю слово, что отпущу, когда смогу взять все это под контроль, и тогда ты уедешь отсюда.
Его ладонь легла на мою спину, провела вверх, по кромке атласных лент, мягко обхватила плечо. Император привлек чуть ближе, склонился и вполголоса сказал:
— А пока, Миланта, есть время определиться: «вы» или все-таки «ты». Эти переходы бесят! — И отстранившись, он покинул библиотеку.
Я поняла, что значили замечания окружающих о способности Кериаса отодвигать эмоции на второй план. Мне это было не дано. Если чувства вмешивались, то мысли о них всегда роились в голове, даже во время поиска в библиотеке и составления необходимых записей для императора. А он работал совершенно иначе: сконцентрировавшись на задаче, внушив себе, что остальное не имеет значения. Правда, иногда зверь все же брал над человеком верх.
Бывало, я приходила в гостиную императорских покоев, где Кериас работал по вечерам, и приносила ему записи. Временами он коротко кивал и, забрав бумаги, позволял удалиться. А иногда указывал на широкий подлокотник своего кресла, и стоило присесть рядом, как его пальцы переплетались с моими. Он читал, задавал вопросы, а потом замолкал, подносил мою ладонь к губам и целовал. Или же, слушая ответы, вдруг откидывал голову на спинку кресла и закрывал глаза. А порой мог поддразнить внезапным искушающе медленным прикосновением пальцев, провокационно скользящих вдоль разреза на шелковой юбке.
Он нуждался в аретерре, хотел того или нет, и мы виделись часто. В течение дня и по вечерам, на глазах толпы придворных или в полумраке пустой комнаты. Среди массы людей, играя свои роли, или наедине. Иногда он мог отыскать меня совершенно неожиданно, например, в удаленном уголке дворцового парка. Я стояла, разглядывая фигурно остриженные кусты или пышные заросли роз, задумавшись о своем, как вдруг ощущала его присутствие. Кериас всегда приближался бесшумно, подходил со спины, чтобы обнять, скрестив ладони на моем животе и положив подбородок на макушку, а потом так же без слов вдруг отпускал и уходил.