— Так и будешь бегать, Мышка?
— От кого? — Мой голос тоже внезапно охрип.
— От себя, — ответил на это Кериас и без предупреждения обхватил мое лицо ладонями.
— Подожди, послушай… — Я положила руку ему на грудь, пытаясь остановить.
— Я долго слушал, — почти зарычал на меня владыка, — и слушал, и слышал, и понимал. Достаточно, Миланта! Я не насильник, никогда им не был, и не заставляй меня ощущать себя таковым. Легко бегать, когда твои внутренности не сгорают до пепла от одного взгляда, одного прикосновения. Когда только поцелуи позволяют протянуть еще немного, еще самую малость, и так — день за днем. Сходя с ума, желая, до последнего храня надежду на взаимность, чтобы потом услышать искреннее признание.
— Это ненастоящее, — прошептала я, быстро закрывая ладонью его рот, — это тяга к шаане, просто страсть, не любовь. Чувства без будущего. И я не хочу погружаться в них. Я…
— Поздно! — Он оборвал меня резко и гневно, выпустил из захвата лицо, но ударил ладонями по равнодушному камню.
Земля вокруг вдруг заходила ходуном, у меня от всплеска его силы резко сдавило виски и потемнело в глазах. А император уронил руки вдоль тела, опустил голову и сжал кулаки. Показалось, что вековые статуи вдруг ожили, зашатались, заохали в страхе, а потом со стоном и треском раскололась старая чаша, и из-под земли рванула наружу мощная струя воды.
Я ахнула, а в следующий миг повсюду, из каждой древней статуи забили фонтаны. Над головой фейри раскрылся широкий, сверкающий в лучах солнца водяной «зонт», и кругом полились хрустальные капли. Они упали бегущим рябью пологом, отрезая нас от остального парка. Вдали слышались затихающие крики придворных, которых вдруг окатило взявшейся из ниоткуда водой. Уснувший сотню лет назад источник очнулся со стоном и протяжными вздохами, а напряженный задыхающийся император наконец разжал ладони и поднял сверкающий взгляд.
Последний неконтролируемый выброс силы, самый мощный, направленный им в глубь земли, чтобы тот не коснулся меня.
Кериас весь словно светился. Водяной полог погрузил наше неожиданное убежище в полумрак, солнечный свет преломлялся, проходя сквозь него и растекаясь внутри рассеянным сиянием. Мелкая водяная пыль оседала на моем теле, платье и рыжих косах. Я дышала так же тяжело, как и император, замерший слишком близко, но не могла отвернуться, избежать его взгляда и окончательно, бесповоротно выдала себя.
Широкие теплые ладони вновь прикоснулись к щекам, он поднял выше мою голову, вдавил мое тело своим в холодный камень, раскрыл губы мучительно-сладким поцелуем. И все рухнуло. Моя выдержка и самоконтроль, страх, который тоже помогал бороться, и бастионы скромности, невинности, здравого смысла. Как он говорил про то, что внутренности сгорают до пепла? У меня тело обратилось в сплошной пылающий костер.
Я вцепилась в его волосы, потянулась вверх, прильнула к нему тесно-тесно, задыхаясь от обжигающих губы поцелуев, царапала обтянутую черной тканью спину и сжимала пальцы на широких плечах.
Кериас отстранился на миг, и резкое чувство потери вдруг пронзило до кончиков пальцев, он же быстро стянул через голову майку, бросил на землю и вновь прижался ко мне, целуя еще более яростно, требовательно. Я млела от неги и чувственных ласк, когда обнаженной кожей касалась его, горячей и гладкой, а его грудь вдавливалась в мою, освобожденную от тугого лифа. Я с наслаждением гладила напряженные мускулы и черные мягкие волосы, впервые в жизни открываясь телесному удовольствию. Испугалась лишь в последний миг, уже доведя его и себя до полного помрачения рассудка.
— Кериас, нет, — выдохнула в его губы, когда ощутила, что легкие юбки задрались выше талии, а тела касается водяная пыль, и тонкое кружевное белье попросту исчезло, оказавшись на мокрой земле.
— Нет, нет, — продолжала шептать, когда мужские пальцы сжались на обнаженных ягодицах, а Кериас широко раздвинул мои бедра.
— Нет, — простонала в последний раз, прежде чем его губы закрыли мой рот, а осторожное, но уверенное и неотвратимое движение вдруг длинным росчерком поставило крест на прежней жизни, спокойной, безмятежной, полной вдохновения и грез в компании бумажных друзей. Жизни, в которой я мечтала о любви и страсти, но еще не успела ощутить их в реальности. Не познала одновременную боль и сладость стремительного падения, удара о водную гладь и мягкого погружения в зеленоватую толщу, пронизанную солнечными лучами. Когда задыхаясь, захлебываясь, вырываешься на миг на поверхность, вдыхаешь полной грудью кислород, переданный дразнящими и дарящими блаженство губами, и снова уходишь на самое дно.
Мир зыбкий, неясный, волшебный, в нем теряются очертания, а ровная гладь вдруг темнеет, заходится бурными волнами в такт проникающим в меня сильным, уверенным толчкам. Прежде ласковая вода подхватывает и бросает в центр настоящего шторма, как легкую щепку, и остается только подчиниться, ведь от меня больше ничего не зависит.
Лопатки вдавились в потрескавшийся камень древней статуи, я прижалась щекой к черным волосам с бисеринками влаги, с каждым стоном и с каждым решительным движением теряя себя, отпуская чувства на свободу. А Кериас отринул свой самоконтроль и упивался моими сдавленными криками. То сперва замедлял темп, с наслаждением, так отчетливо отражавшемся на его лице, проникал неспешно, чувственно, жадно лаская свободной рукой мое тело. Невероятно, но порой казалось, будто он впервые познает женщину и удовольствие от обладания ею. Накрыв мою грудь чуть подрагивающими пальцами, он ласково сжимал ладонь и, добившись еще одного стона, перемещал пальцы выше, бережно огладив ключицы, скулы, мои губы, чтобы потом зарыться всей пятерней в волосы, запрокинуть мою голову и жарко прижаться губами к шее.
А после словно окончательно потерял рассудок и сорвался, в исступленном бешеном темпе вдавливая меня в согретый огнем тела влажный мрамор.
Вся боль давно ушла, сменившись невероятной жаждой чего-то большего, нужного и важного. Я дрожала, как в ознобе, и скользила бедрами навстречу требовательному, ненасытному мужчине. Казалось, нужно приникнуть друг к другу теснее, чтобы не лишиться того, к чему подводили его сильные до сладко-ноющей тяжести внизу живота движения.
Я не удержалась и закричала пронзительно, громко, яростно вцепившись в его плечи. Осколками разорвавшихся пуль прошивали мое тело разряды ошеломительных ощущений. Подобного я никогда не испытывала. Даже в мгновения самых откровенных ласк, когда дрожащую плоть скручивало от наслаждения, а мир расходился огромными трещинами. Мои чувства, словно якорь, не позволяли познать настоящую глубину удовольствия, пока полностью не отдалась ему.
— Кериас. — Я всхлипнула, пряча лицо на его плече, ощущая, как еще сотрясается его тело и подрагивают держащие меня на весу руки.
Этот взрыв для нас произошел почти мгновенно. Неповторимый, пусть и описанный во многих книгах, но слова без чувств непонятны. Нельзя осознать, не ощутив каждой ниточкой собственных нервов, каждой звенящей от напряжения жилкой, не прочувствовав в жарком бурлении крови по венам и последнем, выбивающем воздух из груди слиянии бедер.
— Я не могу больше дышать, — испугалась вдруг, что точно умру, не успев восстановить дыхание, хотя при этом разговаривала с ним.
Он мягко коснулся моих губ, нежно раскрыл языком, сладко лаская, переключая мысли на иные ощущения. Водная гладь вновь стала спокойной, ни волны, ни легкая рябь не колыхали ее, только солнечные лучи по-прежнему пронизывали до самого дна. Я вздохнула, слезы высохли на ресницах, а Кериас отстранился, опустил меня на ноги и прижал мою голову к своей груди. Закрыв глаза, позволила себе не думать, отреклась на насколько драгоценных и быстротечных минут от всего, что ждало впереди.
Вечер, тихое потрескивание камина, знакомые лица в гостиной императора. Я пришла абсолютно по привычке, даже вылетело из головы, что Кериас более не зависим от меня. Он овладел силой, обрел контроль над зверем, даже слияние души завершилось. А еще он получил то, чего желал, и я стала настоящей любовницей императора. Последнее, конечно, из головы не вылетало, напротив, засело в ней настоящей занозой.
Присев на подлокотник кресла, я сложила ладони на коленях, от смущения не смея смотреть в лицо повелителя Монтерры. Кериас же сосредоточился на ином. Он внимательно читал послание на пожелтевшей бумаге. Я предпочла сфокусировать взгляд на его руке, сжимавшей гладкий лист, и вздрогнула, когда мужские пальцы прогулялись по обнаженному предплечью. Невесомое прикосновение с нотками искушения, а меня бросило в жар. Облизнув пересохшие губы, бросила тайком быстрый взгляд на Кериаса, и хотя его глаза по-прежнему были устремлены вниз, он слегка улыбнулся. Я пришла в еще большее смятение и принялась разглядывать императорское колено.
— Есть какие-то сведения, ваше величество? — проскрипел старческий голос.
Этим вечером советник вновь присутствовал на маленьком совещании в гостиной.
— Число наших сторонников выросло, — ответил Кериас и откинул голову на спинку кресла, лицо его приняло задумчиво-отстраненное выражение, — значительно.
Старый приближенный каркающе рассмеялся:
— Это была отличная демонстрация силы, ваше величество. Теперь враги трепещут, а сторонники уверяют, будто мощь мага безгранична и вы в одиночку способны защитить всю империю.
Кериас обхватил пальцами подбородок, отвечая рассеянно, словно думал о другом в этот миг, а пальцы вдруг скомкали желтый лист.
— Я позволил покушению состояться. Те, кто его задумал, видели, что попали в императора.
— Они пришли в ужас, вновь узрев вас в добром здравии, еще и шагающим по воздуху.
— Цель достигнута. Магия покорила одних, устрашила остальных, а мы отследили в этой толпе тех, кто подготовил удар. У них выясним имена зачинщиков, предпочитающих скрываться в тени.
— Тонко придумано, — кивнул старый советник.
— Одного мы не стали ловить, — продолжил Кериас. — Проследим, кому первому он понесет вести о происшествии на празднике.