— Миланта. — Он улыбнулся, протянул ко мне руки, и, встрепенувшись, я соскочила на пол и даже пробежала несколько шагов, но на полпути резко затормозила.
Хотя ужасно хотелось обнять мужа, которого не видела с самого обеда, но не решилась. Честно говоря, меня мучила совесть, а еще пришло понимание, что Кериас наверняка узнает позже о моем поступке. Он всегда узнавал: по случайно брошенной фразе или иным образом, но был в курсе почти всех моих дел. Лучше рассказать сейчас, чтобы не обманывать и не усугублять ситуацию. На одном выдохе я созналась: «Я подслушала».
Он сузил глаза, рассматривая меня внимательно, изучающе, разгадывая, что я умудрилась подслушать и, конечно, быстро догадался. Сложил на груди руки, оперся плечом о рельефную стенку незажженного камина и протянул ладонь.
Понурив голову, точно дитя, получившее строгий выговор, вытащила из-под подушки две металлические кнопочки, аккуратно снятые со стен, и положила на руку Кериаса.
Он так сжал крепкий металл, который и маскировал магический фон, а еще защищал «начинку» от повреждений, что тот хрустнул под его пальцами. Император нечасто демонстрировал при мне свою силу, поскольку она реально пугала, но сейчас явно был не в восторге от моего поступка. Я точно индикатор могла ощущать его настроение и чувствовать покалывание напряжения в воздухе.
— Еще и наблюдала? — не спросил, а констатировал факт.
Я покраснела до корней волос, но отчего-то выпалила:
— Ты ее целовал! — Я почти обвиняла.
— Всего лишь приводил доказательство. Тебе показать разницу между тем поцелуем и настоящим?
Прозвучало чуточку угрожающе, и я на всякий случай отодвинулась к другому краю большущего камина.
— Боялась, она наложит на тебя чары.
Он слегка качнул головой, точно и злился и недоумевал одновременно, а черная прядка упала на лоб. Я потянулась по привычке убрать, но вспомнила о собственной вине, тут же отдернула руку и приняла самый покаянный вид.
— Мышка, я поражаюсь, как в тебе сочетаются эта невинность и умение совершать поступки, которых от тебя никто не ждет.
— Извини.
— Я слишком зол, чтобы просто так извинить.
— Обещаю, что больше не буду вести себя подобным образом.
— Обещаний мало, они не помогают расслабиться, а мне нужно снять напряжение.
И тут он сделал движение в мою сторону, а я отпрыгнула. Почудилось на миг, что сейчас поймает и отшлепает, словно маленькую девочку.
Убегать от Кериаса я за все время, что прожила с ним, так и не научилась. Вечно попадалась на обманные уловки, а в итоге оказывалась в стальном капкане его объятий.
— Начнем с разницы между поцелуями, а закончим снятием напряжения, — заявил император.
— Кериас…
Ни договорить, ни снова оправдаться не вышло. Потому что в моменты, когда я умудрялась разозлить, Кериас давал выход звериной сущности, бешеному напору и такой же неконтролируемой страсти. От нее ломило все тело, огонь сжигал душу, губы горели, а я забывала о скромности, трепетной нежности, взаимной ласке двух влюбленных и вдруг превращалась в женщину, способную удовлетворять ненасытное желание, принимать Зверя как победителя, как хозяина положения.
Несчастная мраморная полка едва не раскрошилась под моими пальцами, когда Кериас развернул меня спиной к себе и прижал мощным телом к стенке камина. Выпуклые фрагменты какой-то скульптуры врезались в грудь, но эти ощущения не замечались мной. Я ахала вовсе не из-за неудобств выбранного императором места, а от его действий, его умения распоряжаться моим телом по своему усмотрению и так, чтобы упиваться моими полными удовольствия стонами.
Снова ощутив во сне обоюдную, острую страсть, я проснулась и поняла, что пока отдыхала, крепко обнимая за шею своего барса, успела пропустить восход солнца. Нам пора было снова двигаться в путь.
Тихий гул ветра эхом отдавался среди скалистых стен, а листочки низкорослых кустов, умудрившихся вырасти на неплодородной почве, что-то тихонько нашептывали. Обхватив руками колени, я поплотнее закуталась в подбитый мехом плащ, пристально наблюдая за мужем, стоящим на краю каменистого обрыва.
Кериас подхватил комочек влажной земли, растер в ладони, рассматривая мелкие гранулы в лучах клонящегося за горизонт солнца. После отряхнул руки и присел на корточки, устремив взгляд вдаль. Я не впервые наблюдала за тем, как величественный император вдруг обращался в сосредоточенного и отстраненного главного дознавателя, решающего очередную загадку. Всякий раз эти перемены заставляли сердце ускорять свой бег от волнения, тянущего желания и настоятельной потребности в этом мужчине. Ужасно хотелось подойти, обнять ладонями его лицо, повернуть к себе и всмотреться в темные глаза. Удостовериться в очередной раз, что, даже отгородившись от всего мира, Кериас все еще помнит обо мне. Но я не мешала, никогда не мешала, лишь позволяла себе наблюдать издали.
Просто любоваться тоже доставляло необъяснимое удовольствие. Наверное, так всегда происходит, когда следишь взглядом за любимым человеком, подмечаешь каждое его движение, стараешься истолковать по-своему язык его жестов или попытаться расслышать внутренний монолог, что он ведет с самим собой в этом неподвижном раздумье.
А порой Кериас вдруг менялся в одно мгновение, и в воздухе веяло напряжением, словно хищник, учуяв добычу, затаился и приготовился напасть. Это ощущение рождало вокруг него ореол опасности, и любой бы задумался в такой миг, а стоит ли становиться у хищника на пути. Однако в отличие от иных посторонних наблюдателей, я была участником нашего с ним похода, и моей целью было не помешать, а помочь отыскать один древний источник.
Дворец мы покинули более трех недель назад, оставив дела на доверенных людей, заручившись поддержкой мастера иллюзий, помощью Эвелин и князя. Никто не должен был знать, куда мы отправились, чтобы не было возможности помешать или навредить. А затевалось все не ради каких-то безумно важных идей императорского масштаба, а ради супруги самого императора.
Слова Аны запали в душу, они ранили намного сильнее, чем я сама признавалась себе. Да еще, как назло, после очередной поездки в Иннею не повезло слечь от северной лихорадки. Болезнь оказалась затяжной, но я выкарабкалась, восстановилась, однако особенно ясно прочувствовала разницу между собой и Кериасом. Прежде не обращала внимания, а теперь поняла, что он-то практически никогда не болел. Все бы ничего, и я могла не придать лихорадке большого значения, но в глазах любимого мужчины поселилась тревога. Порой, сидя в кресле у камина в нашей спальне и изучая очередные документы или важные государственные бумаги, он вдруг поднимал голову и долго смотрел на меня, полагая, что с закрытыми глазами я не смогу этого ощутить. А я все чувствовала, как и понимала мысли, которые роились в его голове и не исчезали, рождая тревогу. Кажется, мы стали столь близки, что могли понимать друг друга вовсе без слов. Ядовитые фразы Анетт и Кериасу запали в душу.
Нужно было что-то предпринять, найти выход из этого положения.
И вот когда поправилась, я принялась потихоньку выскальзывать из дворца и тайком наведываться в книжное хранилище столичного библиотечного фонда. Моим изысканиям никто не мешал, а доступ ко всей информации, включая засекреченную, я имела безграничный.
Надеялась, об этих отлучках никто не узнает. Не хотела ни подавать ненужных надежд, ни волновать лишний раз. Соблюдала строжайшую секретность и пользовалась часами, когда император оказывался занят более всего.
И все же однажды вечером, укрытая с ног до головы невзрачным серым плащом, я выскользнула через черный ход центра, завернула за угол ближайшего дома и вдруг угодила в крепкие объятия. Капюшон съехал на глаза, закрыв обзор, и, вскрикнув от неожиданности, я попыталась вырваться, но быстро оказалась на руках своего преследователя. Он перехватил меня, поднимая выше, а я вцепилась ногтями в мускулистое предплечье, но мгновенно ослабила хватку, узнав и эти руки, и эти объятия.
— Прости, — шепнула на ухо, — от испуга сразу не разобралась.
Он хмыкнул тихонько, прижал меня крепче к груди и отнес в закрытый экипаж. А пока мы ехали по вечерним улочкам столицы, вытянул все до последнего слова о моих мыслях, догадках, надеждах. Когда замолчала, Кериас надолго задумался, а свое решение озвучил лишь поздним вечером, когда я, счастливо убаюканная, засыпала на его плече.
— Если найдешь хоть какой-то намек, — он легко коснулся губами волос, — принеси записи мне. Я отыщу для тебя это место даже на краю земли.
Теперь, сидя на невысоком камне и кутаясь в плащ, я тихо радовалась, что идти к самому краю не пришлось. Всего лишь восточная граница Монтерры, почти месяц в пути, когда я и не шла вовсе, а ехала верхом на выносливом снежном барсе, прижавшись щекой к теплой шерсти.
Надеялась, мы не зря отправились в этот путь, ведь я нашла только упоминание о некоем незамерзающем источнике, скрытом в горах.
Были времена, еще в период правления магов, когда самые сильные, объединив свою магию, пытались создать источники, наполненные животворящей энергией, — живую воду, способную продлить годы жизни, наполнить увядающее тело здоровьем. Даже оставляли записи о подобных экспериментах для своих потомков. Кому-то удалось максимально приблизиться к желанному результату, у кого-то почти ничего не получилось. Как итог, маги проиграли, источники в основном пересохли или исчерпали заряд энергии, потому как страждущих искупаться в «живой воде», оставшейся без хозяина, оказалось слишком много.
В общем-то я почти ни на что не надеялась, только одна мысль не давала покоя — источник в горах и спрятан под землей. Кто-то из древних оказался настолько умен, чтобы создать подобное хранилище энергии и при этом не описать точного местонахождения, оставив лишь намек. А ведь в таком случае существовала вероятность, что вода никому не досталась и сохранила силу.
Записи я получила, потратив на тщательные поиски более полугода. Кто-то принес в хранилище старую рукопись, и я наткнулась на нее, перебирая и заодно сортируя массу древних свитков. Удивительно, что старая задумка и желание найти достойное применение деньгам Кериаса принесли вот такие результаты, которые в будущем, возможно, обещали помочь в моей дальнейшей судьбе.