– Прошу прощения, – снова повторила я, невольно выпячивая подбородок. – Вы же не уточнили, какие произведения вы запрещаете мне играть.
Ее глаза сверкнули, и я даже подумала, что она, вероятно, испытывает удовольствие, играя на моих нервах.
– Уверена, что их число будет увеличиваться, но, пожалуйста, поместите «Csárdás» в начало списка.
– Вот и замечательно, – холодно произнесла я. – Обещаю, я не буду играть эту пьесу, но только в том случае, если вы никогда больше не будете просить меня исполнить «Ноктюрн до минор» Шопена.
В ее глазах снова появился проблеск гнева или, может быть, изумления – сложно было судить о природе этих эмоций.
– Посмотрим, – услышала я в ответ.
– Разумеется, – согласилась я. – Посмотрим.
Я направилась к двери.
– Мне нужно выйти на свежий воздух. Пойду, пожалуй, прогуляюсь. А вы в это время подумайте, чем хотите заняться, когда я вернусь.
– Вообще-то на улице дождь, – заявила старуха с явным злорадством в голосе.
– Не сахарная, не растаю, – парировала я.
Я уже была на кухне, когда она вдруг ехидно сказала:
– А вот злая ведьма из страны Оз растаяла, когда промокла.
Я не остановилась, пока не вышла на воздух и не оказалась в палисаднике перед крыльцом. Я подняла голову, подставляя лицо дождю, и неожиданно громко рассмеялась.
Глава 12
Джиджи нашла меня сидящей в одном из кресел-качалок на террасе и сунула мне в руки большое мягкое полотенце.
– Вот, держите. Папа сказал, вам это может понадобиться.
Я подняла голову и взглянула на нее сквозь мокрые волосы, с которых капала вода, потом завернулась в мягкую ткань и принялась вытирать волосы концами полотенца. Девочка опустилась в соседнее кресло-качалку, ее босые ноги не доставали до земли.
– Мне тоже нравится тут сидеть, когда надо подумать над проблемами, – серьезно сказала она.
Я собиралась было поинтересоваться, какие проблемы могут быть у десятилетней девочки, но потом вспомнила о ее болезни.
– Ну и как, помогает? – спросила я с сочувствием.
Она серьезно кивнула.
– Так же, как и это. – Она подняла руку и продемонстрировала нечто размером с ее кулачок, завернутое в бумажную салфетку.
– А что это такое?
– Шоколадные пирожные. Сестра Уэбер испекла. – Джиджи взяла одно маленькое пирожное, а остальные передала мне вместе с бумажной салфеткой.
– Ты очень умная маленькая девочка, Джиджи. Тебе кто-нибудь уже говорил это?
Она просияла и стала поразительно похожа на отца в те редкие моменты, когда он улыбался.
– Да, мэм. Пару раз говорили.
Я засмеялась, а потом с удовольствием откусила шоколадное пирожное.
– Потрясающе! Сестра Уэбер, несомненно, понимает толк в готовке.
– Это вы еще не пробовали ее печенье с шоколадной крошкой. Это просто сказка! Если хотите, я сделаю вид, что у меня плохое настроение, и она тут же приготовит его.
Я чуть не засмеялась, но рот, к счастью, был полон пирожным. Проглотив, я сказала:
– Отлично. Шоколадные пирожные ей явно удались.
Девочка задумчиво посмотрела на меня.
– Знаете, вы мне очень напоминаете тетушку Бернадетт. Думаю, поэтому вы и нравитесь тете Хелене.
Я чуть не подавилась кусочком пирожного.
– Сдается мне, я все же не слишком ей нравлюсь.
– На самом деле это не так. Если бы вы ей не нравились, она бы просто не обращала на вас внимания.
Несколько мгновений я сидела, уставившись на девочку. Потом спросила:
– Ты сама так решила?
– Да, мэм. Думаю, папа тоже это очень скоро поймет. Он обычно на все реагирует медленнее, чем я.
Я некоторое время сидела, покачиваясь в кресле. Дождь уже прекратился, и сквозь прорехи в облаках осторожно проглядывало солнце. Оно освещало крышу крыльца, с которой падали слезы дождя, и дальний луг с высокими травами, который вел к причалу и широкой бухте с мутной водой, лежащей совсем близко к реке. Все это напомнило мне о тех временах, когда мы с Люси после шторма залезали в плоскодонную лодку и бороздили волнующиеся непредсказуемые воды в поисках тайных сокровищ, которые стихия могла поднять на поверхность со дна. Я мечтала найти пиратские сокровища, или послание в бутылке, или хотя бы скелет утопленника, но все, что нам попалось, – это старый башмак и мертвая змея. По мере взросления я начинала понимать, что именно волнующее ожидание чего-то неизведанного и чудесного толкало меня на поиски, а после смерти отца почувствовала тягу к риску и опасности. И по прошествии стольких лет я все еще чувствовала зов реки и бухт с их высокими приливными волнами, которые словно говорили мне, что, хотя ландшафт моей жизни и изменился до неузнаваемости, все же в ней есть вещи, остающиеся неизменными.
Я повернулась к Джиджи.
– А что именно во мне напоминает тебе Бернадетт?
Она пожала плечами.
– Ну в основном то, как вы разговариваете с тетушкой Хеленой. Большинство людей – это, конечно, не касается нас с папой – побаиваются ее. А вы нет. Вы говорите ей то, что думаете. И не потому, что хотите ее обидеть. Просто потому, что говорите то, что действительно чувствуете.
Она замолчала, возможно, чтобы перевести дыхание. Джиджи тараторила так быстро, что мне приходилось сосредотачивать на ее словах все свое внимание, чтобы не упустить ее мысль.
– А еще мне кажется, что вы ей нравитесь из-за музыки. Я имею в виду то, как вы играете на рояле.
Я смотрела вниз, на реку, тускло поблескивающую в солнечных лучах, пробивающихся сквозь облака, и думала, что ее воды все еще тщательно хранят свои тайны.
– То есть?
Она соскользнула со стула и легонько прикоснулась пальцем к пуговице у меня на груди, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Ее темно-серые глаза пристально смотрели на меня, словно заглядывая в душу.
– Вы чувствуете музыку здесь, своим сердцем. Пальцы стучат по клавишам, но музыка рождается у вас здесь.
Она отошла от меня и снова забралась в кресло.
– Мадам ЛеФлер то же самое говорит о танце, поэтому не хвалите меня за то, что я сама это придумала.
Я была слишком поражена, чтобы рассмеяться. После минутной паузы я сказала:
– Почему ты так думаешь? Первая пьеса, которую я играла, был военный марш, и я не исполняла его уже много лет. А вторая вещь, скажем прямо, не удалась.
На ее лице снова появилась ослепительная улыбка.
– Потому что, когда вы играли, у меня отозвалось здесь. – Она прижала обе ладошки к груди. – Мадам ЛеФлер говорит, это признак того, что перед нами истинно прекрасное произведение искусства.
То самое тяжелое, почти забытое чувство снова шевельнулось в моей груди, словно неведомое существо, пробуждающееся от зимней спячки. Я все еще раздумывала, что на это сказать, когда наше внимание привлек шелест машины, движущейся по подъездной дорожке. Я перестала раскачиваться в кресле, встала и, подойдя к ограде террасы, сразу же узнала машину, медленно движущуюся по рытвинам и лужам.
Джиджи соскользнула с кресла.
– Пойду скажу папе, что у нас гости.
Она скрылась в недрах дома до того, как я успела сказать ей, чтобы она не беспокоилась, потому что я узнала, кто был этот неожиданный посетитель и к кому он на самом деле направлялся.
Я была уже на нижних ступеньках террасы, когда Глен вылез из машины.
– Надеюсь, ничего не случилось? С Евой и ребенком все в…? – К горлу подступила тошнота, и я даже не смогла закончить предложение.
Он сунул большие пальцы в передние карманы джинсов.
– Все нормально, не стоит ни о чем беспокоиться. – Он подбросил камушек носком ботинка, стараясь скрыть свое смущение. – Мне сегодня не надо было идти на работу, и мы все решили, что мне будет неплохо сюда съездить и проверить, все ли с тобой в порядке.
– Кто это – «мы»? – Я почувствовала, что невольно тянусь к нему – привычка, от которой я никак не могла избавиться.
– Как кто? Твоя мать и Ева беспокоятся из-за того, что ты согласилась на эту работу, ничего практически о ней не зная, вот я и вызвался сюда подъехать, чтобы удостовериться, что все нормально.
Я шагнула к нему.
– Значит, ты обо мне беспокоился?
– Разумеется. Что мы знаем об этом парне? Он притащил тебя в этот дом, где неизвестно, что происходит. Ведь здесь человек умер, разве не помнишь? Вот я и хотел проверить, не случилось ли чего с тобой.
– Здравствуйте, рад вас снова видеть.
Мы обернулись и увидели, как из передней двери выходит Финн с профессиональной отстраненной улыбкой на бесстрастном лице.
Глен подошел к нему, и они пожали друг другу руки. Было заметно, что мужчины оценивают друг друга, и я невольно подумала, что они похожи на бродячих псов, которых мне не раз приходилось видеть, выясняющих, кто будет вожаком стаи. Глен отступил ко мне, а Финн остался на крыльце, словно каждый обозначил свою территорию.
– Я могу вам чем-то помочь? – спросил Финн, и у меня возникло подозрение, что он ненароком услышал часть разговора, когда Глен упомянул, что в доме кто-то умер и вообще происходит что-то подозрительное.
– Просто решил подъехать, чтобы посмотреть, как Элеонор справляется с новой работой. Позвонить некуда, а ее мать и сестра просто места себе не находят от беспокойства.
Финн подошел к самому краю крыльца и непринужденно облокотился на ограду, но от меня не укрылось его раздражение.
– Благодарю за то, что напомнили. Я только что купил айфон для Элеонор и предоставил ей корпоративный номер, чтобы с ней можно было связаться, где бы она ни находилась. Телефон у меня в портфеле, и я непременно передам ей его сегодня вечером.
Финн выпрямился, и я в какой-то момент вдруг вообразила, что он собирается пригласить Глена зайти в дом. Эта мысль привела меня в ужас. Но вместо этого Финн повернулся ко мне.
– Хелена проснулась и просит вас прийти к ней. Она хочет, чтобы вы ей что-нибудь почитали.
– Мне самой выбрать книгу?
– Не стоит беспокоиться. Она уже послала Джиджи за книгой, которая ее интересует.