Джиджи смотрела на меня ничего не понимающими глазами.
– Я просто пытаюсь сказать, что некоторым требуется немало времени, чтобы понять, что то, что они считали в жизни правильным, вовсе не является таковым. И может быть, никогда и не являлось. – Я замолчала, осознавая, что говорю уже не о Харпер. Глубоко вздохнув, я спросила девочку: – Эти слова в верхней части картинки – ты их где-то слышала?
Она пожала плечами.
– Не знаю. Может быть, их произнесла леди, плетущая корзинки?
По моим рукам побежали мурашки, ведь я была уверена, что узнала бы эти слова, если бы услышала их снова.
– Вполне может быть. – Мне захотелось побыстрее закончить этот разговор, чтобы не напридумывать вовсе уж неправдоподобные объяснения.
Мы подняли глаза и увидели Кэй, которая стояла у моего письменного стола с шоколадным батончиком в руке.
– Вот, нашла у себя в столе. Думаю, Джиджи это понравится.
Глаза девочки загорелись, и она с благодарностью улыбнулась Кэй. Несмотря на все подозрения и недоверие, с которыми относилась ко мне Кэй, я была уверена, что она испытывала к этому ребенку такую же симпатию, как и я.
– Спасибо, миссис Тэтли, – сказала Джиджи, разворачивая шоколадку.
В этот момент дверь кабинета Финна распахнулась, и оттуда пулей вылетела Харпер, которая тут же подбежала к моему столу. Ее нахмуренное лицо смягчилось, когда она посмотрела на дочь, ротик которой уже был перепачкан шоколадом.
– Папа хочет, чтобы ты осталась у него сегодня на весь день и, возможно, на ночь тоже. Тебя это устраивает?
Джиджи просто кивнула, не произнося ни слова.
На лице Харпер появилась натянутая улыбка.
– Ну что ж, хорошо. Просто постарайся не забывать о хороших манерах. – Она наклонилась и поцеловала дочь в макушку, а потом одарила меня холодным взглядом. – Финн уверяет меня, что вы способны прекрасно позаботиться о нашей дочери, и, хотя я не совсем доверяю его чутью в других областях, в том, что касается нашей дочери, он никогда не ошибается. – Харпер перевела взгляд на Джиджи, которая с недетской серьезностью смотрела на мать. – Просто… Будьте с ней поосторожнее.
Еще раз коснувшись головки дочери, она развернулась на каблуках своих роскошных туфель фирмы «Лабутен» и быстро вышла из офиса. Я смотрела ей вслед, понимая, что знаю о Харпер Бофейн Гиббс то, что она и сама о себе не подозревает. Она жила в страхе. Она панически боялась слишком сильно любить своего ребенка. Она держала малышку на расстоянии, чтобы мысль о возможности потерять ее не причиняла невыносимой боли. Я вдруг почувствовала, что почти испытываю жалость к этой женщине.
– Элеонор?
Финн стоял у моего стола на том месте, где раньше стояла Кэй.
– Не могли бы вы заглянуть ко мне в кабинет? Кэй присмотрит за Джиджи.
Кэй уже шла к нам, протягивая к девочке руки.
– Отведу-ка я ее на кухню. Постараюсь найти немного молока, чтобы она могла запить шоколадку.
– Только если это натуральное молоко, – сказал Финн.
Он жестом предложил мне пройти в кабинет первой, а потом указал на один из стульев, стоящих у его письменного стола, но сам при этом остался стоять.
– После обеда у вас есть какая-нибудь срочная работа?
– Нет. На самом деле я уже все закончила на сегодня. Правда, мы с Люси из бухгалтерии собирались пообедать, но если вы хотите, чтобы я занялась Джиджи…
Он покачал головой.
– Ни в коей мере не хочу загружать вас больше, чем обычно. Но все же мне хотелось попросить вас об одолжении.
Я подняла брови.
– Мне кажется, в жизни Джиджи не хватает развлечений. Не думаю, что изучение французского языка методом погружения и все такое прочее – слишком веселое занятие. Я надеюсь, что сегодня после обеда мы сможем все вместе поехать на Эдисто и покататься на каяке. Она еще ни разу этого не делала. А вы ведь выросли на Эдисто и, наверное, хорошо знаете местные бухты?
– Разумеется. Мне бы очень хотелось составить вам компанию. Но ведь в каяке только один человек может сидеть на веслах. Так что я вам вряд ли пригожусь. – Я не понимала, почему вдруг пытаюсь отговорить его от моего присутствия, ведь сердце мое от радости чуть не выпрыгнуло из груди при одной только мысли о том, что мы можем втроем покататься на лодке.
– Ну что ж. – Он помолчал какое-то время. – Это вовсе не проблема. Представьте, мне тоже никогда не приходилось плавать на лодке. Ни разу. Несмотря на то что я каждое лето проводил на Эдисто, если вы усадите меня на весла, то есть большая вероятность, что это будет последнее путешествие в нашей с вами жизни.
Я снова вспомнила одинокого маленького мальчика с его бумажными самолетиками, и какие бы предлоги я себе ни придумывала, чтобы не проводить слишком много времени с Финном Бофейном, вдруг поняла, что не могу ему отказать.
– Что ж, в таком случае полагаю, что смогу составить вам компанию. Я оставила купальный костюм и шорты в доме на Эдисто, так что мне не придется ехать за ними домой, и, если ваша тетя не будет против, я могу даже остаться на ночь, ведь завтра суббота. – Я замолчала. – У вас ведь есть каяк, верно?
– Целых два. Они стоят в эллинге. Представьте, их ни разу не использовали. Тетя Бернадетт подарила их мне на двенадцатый день рождения, но отец настаивал, чтобы без него я на них не катался.
– А почему два?
– Чтобы я мог пригласить друзей покататься вместе со мной.
Я даже не нашлась что на это ответить.
– Если все эти годы вы держали их в закрытом эллинге, то они вполне могут оказаться годными для плавания. Ну а если дадут течь, мы уж как-нибудь доплывем до берега.
Он посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом, который очень напомнил мне взгляд его дочери, когда я объясняла ей несовершенства человеческой природы. Я пришла в изумление от своей догадки.
– Так вы не умеете плавать?
– В детстве у меня не было возможности научиться. А потом я просто стеснялся кому-либо в этом признаться. Я просто избегал таких ситуаций, когда надо входить в воду. Джиджи училась плавать в раннем детстве, но мы вынуждены были прервать уроки, когда…
Он не закончил фразу, но я и так все поняла.
Поразмыслив немного, я произнесла:
– По правде говоря, меня не слишком радует перспектива выйти в море с двумя людьми, не умеющими плавать. Поэтому предлагаю пригласить еще одного опытного человека, поднаторевшего в плавании на каяке.
– И у вас есть на примете такой человек?
– Конечно. Но придется задействовать личные связи, чтобы помочь ей сегодня отпроситься с работы. – Я заговорщицки улыбнулась, хотя было ясно, что он ничего не понимает. – Я имею в виду Люси Коакли из бухгалтерии. Уверена, она не упустит возможность удрать с работы по такому поводу.
Его рука уже тянулась к телефону. Движения его были непринужденными и спокойными, и во всем облике появилось что-то мальчишеское. Казалось, что маленький мальчик, любивший складывать бумажные самолетики, все еще жил в этом взрослом солидном мужчине и был готов проявиться в любой момент.
После короткого разговора с Ричем Кобилтом, начальником отдела кадров, он положил трубку.
– Она скоро подойдет. Насколько я помню, вы хотели со мной о чем-то поговорить. Вижу, вам не терпится это сделать.
Я тут же вспомнила о завернутой в кухонное полотенце серебряной шкатулке, все еще лежавшей в моей сумке, и внезапно меня охватило чувство вины.
– Как вы догадались?
Он прислонился к столу, скрестив на груди руки.
– Вижу, как вы на меня поглядываете.
Больше он ничего не произнес, но продолжал смотреть своими темно-серыми глазами. Я под его пристальным взглядом почувствовала себя неловко и поспешно произнесла:
– Мне надо вам кое-что показать. Я сейчас вернусь.
Я вытащила из сумки шкатулку, но, чтобы успокоиться, сделала вид, что ищу что-то на полу. Потом я спокойной походкой прошла в кабинет Финна и положила шкатулку на письменный стол перед ним.
– Джиджи нашла это в соломенной корзинке, когда мы искали по всему дому ноты Бернадетт.
Я задержала дыхание, в душе молясь, чтобы он не попросил поведать обстоятельства этой находки, ведь я же сказала Джиджи, что собираюсь показать шкатулку ее отцу, и, если он спросит, где она нашла ее, придется рассказать ему правду…
– Что это такое? – спросил он, медленно разворачивая шкатулку.
Я с облегчением вздохнула.
– Это шкатулка, а внутри – четки.
Полотенце наконец упало на стол. Финн поднял крышку и заглянул внутрь, а потом стал внимательно изучать крышку.
– Надпись сделана на венгерском, – сказал он, указывая на странные буквы на крышке.
– Я так и поняла. Надеюсь, вы сможете сказать, что там написано?
Он поднял брови.
– Почему вас это интересует?
Я даже не знала, что ответить. Надпись на шкатулке заинтересовала меня, потому что была найдена в той же корзинке, где лежали Библия и фотографии юного солдата. Мне очень хотелось знать, почему все эти предметы хранились вместе. И чей это был тайник.
– Просто я по природе своей любопытна.
Он опустил взгляд и снова принялся изучать надпись.
– Как известно, любопытство сгубило кошку.
Я протянула руку за шкатулкой.
– Простите. Вы правы, я лезу не в свое дело. Пожалуй, положу шкатулку туда, где мы ее нашли.
Он отвел руку, не давая мне взять шкатулку.
– А почему вы не показали это Хелене? Она ведь знает венгерский гораздо лучше меня.
Он пристально смотрел мне в глаза, и я вдруг поняла, что надо быть с ним предельно честной.
– Потому что она на самом деле гораздо более хрупкая, чем старается нам показать. В ее прошлом есть что-то, что никак не отпускает ее. Это может разбередить ее старые раны, вот я и решила сначала спросить вас, можно ли показать ей шкатулку. Если вы отдадите шкатулку мне, я просто положу ее туда, где мы ее нашли, и забудем об этом.
Он посмотрел на меня так, что стало понятно, он верит последним словам не больше, чем я сама.
– Одно из слов – «дочери». Не знаю, что значит остальное, но могу выяснить, если хотите. Ничего не сообщая Хелене, разумеется.