Наконец отвечает.
– Мама, – кричу, – мама, – и крик мой убивает всеобщую радость.
– Да-да, – шепчет, – да.
Я не знаю, что сказать. Мне нужно было только услышать живое «да».
– Мама, все нормально?
– Все нормально, еду.
И плачет. И я готов.
Слова размываются, дрожат. «Ее-е-ду», «д-дд-даа…» По стеклам сползает дождь, струйки тянутся и рвутся.
Нас разделяет грязевая трясина, неезженая борозда с едва заметным протектором по краю, череда сопутствующих ямок с дохнущим чертополохом в глубине и, может, целая непроходимая вечность с ухабистыми кочками.
От голоса матери всегда становится легче. Все хорошо.
Женщина схватилась за край стола, узнав, что это седьмой случай за последние две недели. Она успокоилась, когда я наврал, что все дети найдены.
– И вашего найдем. Не переживайте.
Предложила чай. Мы отказались, хотя так запахло имбирем, что зря, наверное, сказали «спасибо, не стоит».
– Ваши уже приезжали. Быстро уехали.
– Ну и хорошо. Это важняки. Мы без них разберемся.
Эксперт работал с камерой и просил, чтобы все вышли из комнаты.
– Я попылю тут, потом уберете.
– Конечно-конечно, – ответила женщина, глядя на густой дактопорошок, заполняющий все пространство.
– Ты что тут пытаешься найти? – влез следак. – Изымай зубную щетку, назначим биологию. Была же у ребенка зубная щетка?
– Была? – ответила мать. – Почему была? Есть. Зубная щетка.
Растерянная, понеслась она в ванную. Досадно я махнул рукой.
– Ну, что ты какой резкий. Надо же постепенно, не руби.
– Времени нет.
На месте происшествия главный – следователь. Ходит важный, дает указания. Молодой совсем парниша. И только раскрыл рот, заметив, что стою без дела, как я поднял ладонь. Не учи, товарищ. Разберусь без тебя.
Мы ушли в спальню, чтобы никто не мешал.
Женщина достала фотографию ребенка. Совсем как мой Гриша. Глазастый, улыбчивый. В костюме пирата.
– Это в детском саду на празднике.
– Сколько ему?
– Восемь, – ответила женщина, – это имеет значение, да? Вы его найдете?
Не ответив, я стал заполнять протокол. Паста заедала, буквы не прописывались.
– Найдете?
– Я постараюсь. Вы, главное, успокойтесь.
– Как же мне успокоиться. Вы разве не понимаете?
– Я понимаю, – ответил и представил, что, наверное, с ума бы сошел, если бы с Гришей хоть что-то случилось.
– Вы женаты?.. Простите… я просто хотела…
– Да, – говорю, – я женат. У меня тоже есть сын. Я все понимаю, честное слово.
– Это хорошо, что вы тоже родитель. Я вам доверяю.
Из кухни доносился бесконечный спор эксперта и следователя. Не выдержав, я вышел и попросил заткнуться:
– Чего устроили? Как дети!
Эксперт сказал, что тут нечего делать. Никаких следов. Пустая трата времени. Следователь, схватив папку, вышел в подъезд и слова не сказал.
– Дайте мне полчаса. Скоро поедем.
Женщина, скорее всего, услышала разговор и спросила:
– Дохлый номер, да? Все это зря?
– Не обращайте внимания. Это наши учетные показатели. Они ничего общего не имеют с реальной жизнью. Так, значит, восемь лет. Как, говорите, его зовут?
Она покорно отвечала на вопросы, перекладывала фотографии и все рассказывала, какой замечательный у нее сын. Иногда резко поворачивала голову, будто слышала знакомый топот и, понятно вздыхая, снова возвращалась в прежний растерянный мир.
– Может, кто-то его забрал? Родственники, знакомые? А где отец?
– У нас нет папы, – ответила женщина.
Кивнув, я нервно зачиркал ручкой, отказывающейся пускать чернила.
– Бывает.
Женщина согласилась и сказала, что отец раньше виделся с сыном. А сейчас они обходятся без него. Привыкли жить вдвоем.
Я смотрел на нее, бедную женщину. Долго-долго смотрел. И так захотел обнять ее, молодую совсем, не тронутую даже первыми признаками возрастной зрелости, что еле сдержался. Ожила ручка, посыпался связный текст.
Пока она молчала, пока я накидывал бланк объяснения, представлял, как было бы здорово отыскать ребенка. Какое счастье прийти сюда снова, доставить потеряшку и доказать, какой ты все-таки герой. Может, мы бы стали общаться с этой женщиной после. А потом случилось важное. Стали вместе жить. Гриша подружился бы с ее сыном. Хорошая получилась бы семья.
Так стремительно неслись фантазии, так хорошо мне стало, что не заметил, как в лице бедной женщины я в очередной раз увидел Катю.
Где она сейчас, хорошо ли ей? Что она там делает? А где – там? Кто бы знал. А может быть, ей плохо, может, сама попала в беду. А я сижу здесь и строю несбыточные планы.
– Прочитайте, все ли так?
Несколько раз пыталась женщина разобрать мой почерк. Но так ничего не поняла и спросила, где расписаться.
Я молча указал на строчку внизу листа, стараясь не смотреть ей в глаза.
– Ничего страшного еще не произошло. Все будет хорошо.
– Еще? Еще не случилось.
– Вы успокойтесь. И не думайте, если мы уезжаем, значит, работа прекращается. Работа только начинается. Работа уже идет. Ориентированы наружные службы. ПДН работает с неблагополучными.
– Но мы благополучные.
– Я в этом не сомневаюсь. Но, тем не менее, пока никто не знает, что случилось.
– Вы думаете, что-то случилось?
– Нет, – ответил я на выдохе, и женщина поняла, видимо, что задает лишнего. – Нет, я думаю, все хорошо. Ложитесь спать, если сможете. А утром я вам позвоню.
– А если не позвоните?
– Позвоню, – кивнул я убедительно и, взглянув еще раз на нее, понял, что лучше Кати нет никого на всем этом свете.
Где ты, милая моя Катя? Была бы ты с нами, разве пришлось разрываться между работой и сыном. Пришлось бы вообще искать тебе замену? Нет. Ты одна такая, Гриша такой один. Это я самый обычный, а с вами мне повезло.
Знать бы, где ошибся. Вернуться бы, дай только шанс. Но где тебя искать? В какую сторону двигаться? Я, лучший оперативник, будущий начальник розыска, и то не способен раскрыть эту преступную схему, в которой сам виноват.
Я говорю водителю: останови. Водитель жует семечки, и шум дороги, бьющий в открытое окно, заглушает мою скромную просьбу.
– Я сказал, останови машину.
– Нафиг?
– Купить чего-нибудь на ночь.
– Ночью есть вредно, – замечает эксперт.
– Останови, говорю.
Водитель тормозит у придорожной торговой точки.
– Сигарет возьмешь? – спрашивает следак.
Я набираю какие-то шоколадки и мармелад, лапшу быстрого приготовления, консервы. Приготовить бы наскоро хоть что-нибудь существенное, да как со службы убежишь. Может, смотаться в какую кафешку? Гриша-то будет счастлив сладостям, ну, а бабушке мы не расскажем.
На витрине выставлены распечатки с потерявшимися ребятишками. Я понимаю, что, скорее всего, кафешка отменяется. Надо заниматься поиском.
Сую в окошко новый портрет.
– Не видели такого? Восемь лет? Сегодня ушел из дома.
– И куда они все уходят? Что им дома не сидится. Мой вот никогда не пропадет. Он мальчик воспитанный. Лишнего не просит, плохого не говорит.
– Так видели, нет?
– Неа, – мычит продавщица.
– Хорошо, – отвечаю, поправляя фуражку.
В отдел возвращаемся не спеша. Уже стемнело. «Газель» невнятно движется по ухабистой дороге.
– Ты чего сегодня, с ребенком?
– С ребенком.
– Случилось что?
Про отца молчу. Не хочу рассказывать. Я бы рассказал, но зачем печалить личный состав, да еще в дежурные сутки.
– Мать просто уехала к тетке. Гришку не с кем оставить.
– А… ну да. Как ты вообще? Привык?
Киваю и думаю, пора сменить разговор. Но следаку дай только волю закидать вопросами.
– Нормально справляешься? Я понятия не имею, что бы делал на твоем месте. Маленький ребенок, такая ответственность. Ну как, нормально?
– Не сомневайся. Лучше, чем думаешь.
– Красава тогда. А она чего? Ничего?
Слава богу, раздался приемник рации, и дежурный кинул новый адрес.
– Земля. Земля-пятнадцать. Прием.
– Земля-пятнадцать. Слушаю.
– Квартирная кража. Ущерб значительный. Как принял?
– Принял, квартирная кража.
– Конец связи.
Этого не хватало. Я предлагаю заехать на базу, но упертый следак гонит водилу на место.
– Слушай, у меня там ребенок… один.
– Он же с Гнусовым.
– Давай на базу. Гнусов на кражу поедет. Я детьми заниматься буду.
– Потеряшками?
– И потеряшками тоже.
Следак сдался, поехали в отдел.
…Темнело. Ночь смотрела на меня своими черными глубокими глазами. Смотрела свысока, плевалась мелким дождем, бурела холодом. Я смотрел на ночь и уверял: мы наравне. Тронь густую смоляную вечность, прижмись к ней телом. Как хорошо, ей-богу.
Возле отдела пусто, иду по влажной брусчатке, и лишь вдали светится окно.
Нужно покормить Гришу. Сейчас мы поужинаем, я уложу его и займусь работой. А завтра пойдем гулять. Завтра – отсыпной день, и я полностью посвящу его сыну.
Прохожу мимо дежурки и слышу:
– Подожди, там приехали…
– Кто?
– Ну, эти… – теряется дежурный. – Они вроде к тебе. Их Гнусов встречал. Я ему сразу позвонил, сказал, как пришли. Думаешь, докладывать начальнику?
– Кто приехал-то?
Дежурный машет руками и, кажется, разучился говорить. Так и эдак, неужели не понимаешь?
Поднимаюсь по лестнице. Толпятся опера. «Слушай, по твою душу тут».
Смотрю, возле кабинета Оксана. Слава богу, приехала. Я и забыл предупредить, что сегодня ничего не получится.
Оксан, говорю, езжай домой. Созвонимся, обещаю. Она почему-то испугана: бледная, молчаливая.
– Твой друг, он сказал, чтобы я уезжала.
– Еще чего?
Жмет плечами, откуда ей знать, в самом деле.
Вхожу в кабинет. Гриша бежит, расставив руки. Мальчик мой.
– Папа!
Гнусова нет, а за столом мужик в гражданском костюме. Пиджачок с лампасами, брюки с отглаженными стрелками. Где-то видел его, никак не вспомню. Здороваюсь. Костюм нехотя приподнимается, жмет руку.