случай, если Горячеву по каким-то причинам придется срочно покинуть явку. Тогда они должны были ожидать друг друга в двух кварталах от церкви Святой Троицы — на углу перед зданием ломбарда. Время назначили от восьми до девяти утра и с семи до восьми вечера.
Поблагодарив фельдфебеля, Дубовцев вышел из машины, не доезжая несколько кварталов до места предполагаемой встречи. Было еще темно; одинокие прохожие не обращали на него никакого внимания (в городе было полно военных), торопясь по своим делам. Этот район Лиепаи сплошь состоял из узких старинных улочек с двух-трехэтажными домами, многочисленными закоулками, тупичками и узкими проходными дворами. Здесь было легко затеряться, уйти от слежки; но, с другой стороны, можно было запросто заблудиться — тем более приезжему. Поэтому они не случайно выбрали местом встречи ломбард неподалеку от церкви: ее высокий шпиль был виден издалека и служил своеобразным ориентиром. Несколько раз «проверившись», Иван убедился в отсутствии слежки и ровно в восемь уже прохаживался мимо того самого угла. На другой стороне улицы у входа в ломбард, который открывался в девять, уже выстроилась небольшая очередь. Это учреждение посещали не только местные жители, но и немцы, поэтому прогуливающийся напротив унтер-офицер не вызывал никаких подозрений.
Снова пошел легкий снежок, морозец был не больше трех-четырех градусов, и Валет вдруг подумал: «У нас дома сейчас морозище не меньше тридцати, а то и под сорок…» Сзади, видимо, поскользнувшись на ледяной корке, его чуть не сбил с ног какой-то высокий штатский в укороченном зимнем пальто с серым каракулевым воротником и каракулевой шапке с козырьком — так здесь обычно одевались зажиточные лавочники или чиновники средней руки из оккупационных учреждений.
— Иди за мной! — негромко сказал штатский и проследовал дальше, опираясь на трость.
«Федор!.. Жив!» — радостно забилось сердце у Валета. Пройдя метров двести, связной остановился за телефонной будкой, дожидаясь напарника.
— Немного погуляем по окрестным улицам, — произнес он с тревожной интонацией, незаметно осматриваясь по сторонам. — Рад тебя видеть!
— Я тоже. Со вчерашнего вечера места себе не находил… К одиннадцати я должен прибыть в абверкоманду на совещание, — отозвался Валет. — Так что наше время ограничено. Что у тебя?
— Плохо. На той квартире, где мы с тобой встречались, — засада гестаповцев!
— Я это понял после вчерашнего звонка. Тебе-то как удалось уйти?
Они пошли рядом, и Горячев коротко рассказал о событиях последних двух суток:
— Позавчера вечером, когда я закончил сеанс радиосвязи с Центром, вдруг позвонил Гунар. Я его по голосу сразу узнал. В общем, назвал он пароль и сразу произнес условную фразу: «Тетушка Марта заболела. Просила ее навестить. Немедленно!» Это значит — за ним слежка, и я должен был срочно покинуть квартиру. Особенно насторожило слово «немедленно» — я понял, что не должен терять ни секунды. На такой случай Гунар сообщил мне адресочек и пароль — там я мог бы временно укрыться. Но туда я не пошел. Что с Гунаром — не знаю.
— То, что не задействовал связи Гунара, — разумно! — вставил слово Дубовцев. — Если его взяли, гестапо выбьет из него все, что он знает!
— В Центре мне дали адрес — на самый крайний случай. Там проживает отец одного из наших сотрудников. Я должен был передать ему привет из Москвы, от сына, — продолжал Горячев. — Помнишь нашу встречу 28-го? Ну вот, в тот же день я навестил того человека. Он живет недалеко от морского порта — отсюда километра два, не больше. Я как чувствовал: заранее договорился, что, возможно, остановлюсь у него на несколько дней.
— Это временный вариант, на пару дней — не больше! — перебил напарника Валет. — Так что не обольщайся! Я у немцев давно, и поверь: искать они умеют. Тем более у них могут быть твои приметы.
— Но я задействовал запасной аусвайс на имя Карпова. Как видишь, сменил обличье. А Лиепая город большой — как-никак под сто тысяч населения…
— Послушай, Виктор! — досадливо поморщился Дубовцев. — Если не секрет, ты до этой командировки где служил?
— В Смоленске, в оперативно-розыскном.
— Значит, должен все очень хорошо понимать! Представь, что в такой же ситуации оказался в нашем тылу немецкий агент. За сколько бы его разыскала контрразведка в том же Смоленске?
— Двое-трое суток он бы продержался… Но это по максимуму.
— Вот видишь! Гестапо действует ничуть не хуже! Тебя надо вывезти из города — в этом единственное спасение. Других вариантов нет и быть не может! Где рация?
— Я перенес ее на новую квартиру. В последнем сообщении из Центра тебе передали инструкцию по Яковлеву.
— Что там? — нетерпеливо спросил Валет.
— Дают «добро» на его использование в операции, но только в чрезвычайных обстоятельствах. В Москве подчеркивают: в чрезвычайных!
— Сдается мне, что такие обстоятельства уже наступили! Что еще?
— Запомни: мать Яковлева зовут Анна Тимофеевна, восемьдесят шестого года рождения. В настоящее время она находится на спецпоселении в Казахстане.
— Понятно. Теперь слушай мой приказ: временно «ляжешь на дно». Из той квартиры ни ногой! И твой хозяин пусть поменьше о тебе соседям болтает.
— Я его предупредил. Да он и сам все понимает.
— Никаких сеансов радиосвязи! Только на прием. Думаю, сегодня на совещании выяснится точное время выхода подлодки на ходовые испытания.
— Я слышал, вчера под утро вас бомбили.
— К сожалению, «ракетная» лодка уцелела. С магнитной миной тоже вряд ли получится — на лодку у нас нет доступа. Значит, остается одно: надо сообщить в Москву точное время выхода «U-941S» в море…
Разведчики шли в сторону порта: Дубовцев решил проводить напарника как можно ближе к его новой квартире. Он справедливо полагал, что в обществе немецкого военнослужащего к Горячеву не будут «цепляться» хотя бы полицейские из местных. На улице все еще было темно, но народу заметно прибавилось — ближе к порту им все чаще стали встречаться военные моряки. Иван старательно отдавал честь старшим по званию. Наконец они подошли и остановились на углу улицы, застроенной одно-, двухэтажными каменными домами с обычными в этих краях красными черепичными крышами. Вдоль тротуаров росли невысокие липы, покрытые пушистым новогодним снегом.
— Чтобы меня не увидели соседи, надо прощаться, пока темно, — сказал Горячев. — Мой домик пятый с левой стороны. Легко найдешь по покосившемуся забору.
— Запомни: я заберу тебя отсюда завтра, в крайнем случае — послезавтра.
— Как ты это сделаешь?
— Пока не знаю, но что-нибудь обязательно придумаю. Где тебя будет ждать наша подлодка?
— В тридцати километрах от города. На побережье в районе Старой крепости. Торпедировав немцев, наши будут там дежурить в течение трех суток.
— Ясно. Ты обязательно должен отсюда выбраться — у меня пленка с чертежами «ФАУ».
— Молодец! — Горячев не удержался и хлопнул Валета по плечу. — Как тебе это удалось?!
— Потом расскажу. Не забывай: кассету еще надо доставить в Москву. Выйдешь на это место сегодня в восемь вечера — буду тебя ждать. По итогам совещания в абвере нам наверняка придется корректировать планы. Ну, до вечера!
Пожав собеседнику руку, Дубовцев решительно направился в обратную сторону. Когда он прошел метров пять, Горячев его негромко окликнул:
— Господин унтер-офицер!
Валет обернулся.
— С Новым годом!
Приложение 21.1
ОПЕРАТИВНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
«Районным отделениям гестапо г. Либава;
территориальным органам Гестапо в районах
дислокации войсковой группировки «Курляндия».
Всем латвийским полицейским формированиям.
Специальное сообщение
Разыскивается особо опасный государственный преступник. Может иметь документы и регистрационное удостоверение на имя Федько Федора Устиновича.
Его приметы…
Особые указания: по возможности — взять живым! За поимку назначено вознаграждение в 1000 рейхсмарок.
Гауптштурмфюрер СС Рейнеке.»
Глава 9. Гестапо в действии
1 января 1945 года, г. Лиепая
Гауптштурмфюрер СС Рейнеке был назначен на должность заместителя начальника городского гестапо всего два месяца назад. А незадолго до этого, в сентябре 44-го, он был арестован и препровожден в специальный лагерь СС и полиции в Берлине, где находился под следствием несколько кошмарных для него недель. Арест был связан с «делом Коха» — бывшего коменданта концлагерей Бухенвальд, Майданек и Люблин. Штандартенфюрер СС Кох использовал свое служебное положение для личной наживы, грабя драгоценности заключенных и не сдавая их по описи в соответствующие органы Рейхсбанка. Таким образом, он совершил особо тяжкое государственное преступление, за что и понес впоследствии суровое наказание: был осужден судом СС к смертной казни. Вместе с Кохом по делу проходили несколько высокопоставленных офицеров СС — в том числе Ганс Рейнеке.
До ареста гауптштурмфюрер служил в Главном административно-хозяйственном управлении СС в Берлине, инспектором управленческой группы «D» (концентрационные лагеря). В ходе следствия выяснилось, что часть драгоценностей Кох передавал неким «высоким покровителям» в Берлине, а посредником в подобных операциях служил не кто иной, как Рейнеке. Впрочем, тот категорически все отрицал, а расследование по команде сверху вскоре было «спущено на тормозах» — в конце концов во всех смертных грехах обвинили одного Коха. За Рейнеке вступился начальник группы «D» и главный инспектор концлагерей обергруппенфюрер СС Рихард Глюкс (он занял этот пост в феврале 43-го после смерти небезызвестного Теодора Эйке). Вскоре после освобождения гауптштурмфюрера перевели в 4-е Управление и направили в Либаву (Как утверждали «злые языки»: «От греха подальше!..»)
Это могло показаться почти невероятным, но даже на исходе сорок четвертого в Третьем рейхе было немало «безнадежных» фанатиков, еще веривших в победу Германии. Одним из них был недалекий, но страшно самолюбивый Рейнеке. По прибытии в Лиепаю он поставил перед собой весьма амбициозную цель: полностью очистить город и прилегающие к нему районы от вражеской агентуры и подпольных диверсионно-террористических групп. Гауптштурмфюрер надеялся, что его старания рано или поздно заметят и по достоинству отметят в столице — в результате он снова возвратится в Берлин «на белом коне».