— Думаешь, сейчас происходит именно это? Ну, я про чувака, который мочит всех подряд? Мол, он действует по приказу короля и избавляется от возможных эрлингов, чтобы испытание или как его там, не началось?
— Теперь это кажется более вероятным, — на лбу Зеро залегла привычная морщина. Как ни странно, он не открыл проход в Между, а прошёл через ворота. Я последовала за ним. — Но всё же, слишком многое не сходится: пока ни одна ниточка не ведёт к королю. Более того, до момента, когда я… до недавних пор я бы и не подумал искать признаки начала нового цикла. Он не должен знать, что пора искать снова. К тому же, Запредельные становятся жертвами так же часто, как и люди.
— Атилас говорил, что люди тоже могут быть эрлингами.
— Теоретически да, но на самом деле крайне маловероятно. Я родился в могущественной семье, а моя мать вынашивала меня как раз во время предыдущей зачистки, устроенной королём. В лучшие времена полукровок убивают на месте без лишних вопросов. Что же говорить о полноценных людях, не владеющих магией и ничего не знающих о мирах Между и За? Как бы выжили они?
— Ну, а может, король думает, что эрлинги — люди?
— Хотел бы узнать, с чего бы ему так думать, — ответил Зеро. — Я рассматривал такую вероятность, Пэт, даже сейчас. Но это маловероятно, поэтому всё внимание я сосредоточил на других вариантах.
— А что, если другой вариант полностью сосредоточился на других эрлингах? — поинтересовалась я.
Зеро глянул на меня:
— Прошу прощения?
— Атилас говорит, ты тоже эрлинг. Что, если убийца на самом деле охотится за эрлингами и решит вынести тебя?
— Буду только рад, — презрительно ухмыльнулся Зеро. — Отличная возможность столь легко с ним поквитаться.
— Ой, — сказала я словно мне в голову пришло ещё что-то. — Тогда как получилось, что тебя не вынесли в последнем раунде претендентов? Кажется, ты сказал, что твоя мама была беременна тобой, когда начался последний раунд. Если король убивал любого ребёнка, в котором была доля человека, как вышло, что ты выжил?
— Формально, только те, кто рождён эрлингами, могли принять участие в испытаниях, — сказал Зеро. — И раз уж я ещё не появился на свет, они никак не могли знать, что я в скором времени им стану. Но несмотря на это, мой отец предпринял шаги, чтобы убедить корону в своей преданности.
— Да, — сказала я, думая о том единственном разе, когда я говорила с отцом Зеро и меня слегка перекосило. — Но, встретив твоего отца, у меня возникла мысль, что он как-то причастен к твоему убийству, но ты не мёртв. Ты ведь не умер, да?
Он издал очень короткий смешок.
— Говорят, количество энергии, необходимое для поддержания взаимодействия мёртвого человека с окружающим миром, равно жизненным силам двух или более человек. Предполагаю, в моём случае потребовалось бы значительно больше. Я не мёртв.
— Лады, тогда так твой отец сделал так, чтобы убедить короля, мол, всё хорошо, чтобы оставить тебя в живых, когда тот убивал всех остальных детей частично людей. Что он сделал?
— Как только король укрепит своё правление против всех остальных претендентов, никто не может оспорить его.
Я нахмурилась, пытаясь понять, как так получилось.
— Ну и сколько для этого нужно времени? — спросила я. — Непохоже, чтобы кто-то мог помешать чьему-либо ребёнку появиться на свет в течение того времени, пока он укрепляет власть — ты ведь не можешь помешать чьему-то ребёнку появиться на свет, не?
— Чтобы король утвердил своё правление, двадцать лет должны пройти без испытаний.
— Ни фига не понимаю, потому что в таком случае это бы означало, что ему пришлось мешать тебе родиться в течение двадцати лет, или убить тебя. Ты сказал, что не мёртв, поэтому…
— Именно, — кратко сказал он. — Мой отец временно остановил беременность моей матери путём приостановления её жизнедеятельности.
Я установилась на него, мне поплохело.
— Он просто… усыпил её на двадцать лет?
— Это было бы милосердно, — сказал Зеро. — Нет. Он погрузил её тело в своего рода стазис, но её разум не спал; это было необходимо, чтобы сохранить… чтобы всё функционировало. Чтобы сохранить мне жизнь. Она бодрствовала двадцать лет, беременная, не способная пошевелиться. Думаю… я думаю, именно поэтому я и запомнил её голос. Помню, как она разговаривала со мной с тех пор, как я научился видеть. К тому моменту, как я подрос достаточно, чтобы запомнить её как следует, она умерла.
— Атилас сказал, — сказала я, еле дыша, — Атилас сказал, что убил своих родителей. Такое часто происходит в ваших краях? Всё родители фейри такие?
— Спрашивай, что действительно хочешь знать, — сказал Зеро, но он не отодвинулся от меня.
— Не хотел ли ты убить его? Своего отца. Я бы… наверно, я бы хотела. Не знаю.
— Я быстро освоился, — сказал он с расстановкой, — что я хотел сделать и что мне было по силам сделать — разные вещи.
— Атилас сказал что-то похожее, — сказала я, одновременно обрадованная и встревоженная, когда осознала, что мы уже подходим к входной двери моего дома. Последнее убийство произошло под носом.
— Мы с Атиласом вместе многому научились, — сказал Зеро, оставляя свои ботинки у двери.
На нём было гораздо меньше крови, чем на Джин Ёне, даже после того, как он сбросил чары. На его ботинках все ещё было достаточно крови, чтобы пришлось прибираться в прихожей, и я была благодарна ему за заботу.
— Как вышло, что вы были вдали друг от друга, когда я впервые вас встретила?
— Я отдалился от него, потому что хотел, чтобы у него был шанс сделать что-то независимо от меня, — сказал Зеро. — Он был со мной с тех пор, как я был буквально в утробе матери, и для человека, который говорит, что ни к кому не привязывается, Атилас… особенно предан. Особенно когда дело касается меня.
— Заметила, — сказала я. — Спорим, у тебя тоже были свои собственные причины отдалиться.
У Атиласа всегда было множество причин вопреки тому, что он говорил и делал, и несмотря на факт, что я считала Зеро более прямолинейным, чем Атилас, я была почти уверена, что он пытался как можно чаще убивать двух зайцев одним выстрелом.
— Этот механизм, — сказал он, кивнув в сторону дверцы бельевого шкафа. — Не нов.
— Ага, я в курсе, — сказала я. — Атилас говорил мне… ну он упоминал кого-то, кто раньше помогал людям. Это был ты, да?
— Атилас говорит… слишком много болтает, — сказал Зеро, снимая сначала пиджак, а затем окровавленную рубашку.
— Может быть, с твоей стороны, — ответила я немного кисло. Атилас, возможно, и был не таким молчаливым, как Зеро, вместо этого он был абсолютной непрозрачен. Вы никогда не узнаете, что было важного в том, что сказал Атилас, пока оно позже не вернётся и не тяпнет за задницу. — Ты тоже сам мне об этом рассказывал; я просто предположила, что ты был одним из этих двух парней, которые этим промышляли, — не думала, что Атилас был вторым. И что, на тебя снизошло озарение? Ты решил, что больше не хочешь быть со своей семьёй, и просто начал жить сам по себе?
— Тогда я был молод. И на какое-то время несмотря ни на что, был оптимистичен. Думал, что возможно, смогу выбрать другой путь.
— Походу, тогда ты не парился о своей человечности.
— Когда я был молод, в полном расцвете своих человеческих эмоций, пришла мне в голову идея, что попытки спасти людей были стоящим делом.
— Да ну? И почему передумал? — не хотела показаться резкой, но так уж вышло. — Бывают менее стоящие дела?
— Потому что, что бы я ни делал, как бы упорно мы ни сражались, они умирали.
— Что, прям-таки все?
— Почти все.
А на этот раз я хотела, чтобы мои слова были резкими.
— Что, у вас есть тетрадка, в которой подсчитывается, сколько усилий потребуется затрать, и скольких в результате вы можете фактически спасти?
Зеро на секунду закрыл глаза.
— Я больше не мог так жить. А потом…
— До твоего отца дошло, в чём дело, да?
— А я и не скрывался. Хотел, чтобы он знал, что я не принадлежу ему и что я собирался сделать пойти другим путём. Это… обернулось ошибкой. Человек, который работал со мной, был очень похож на тебя: когда я говорил, что не могу больше заниматься этой работой, он не мог понять. И возможно, я в какой-то момент сошёл с ума, потому что…
-
…Потому что ты остался, — сказала я. — Знаю, он мёртв. Полагаю, твой отец с ним разобрался?
— Да, — коротко ответил он. — И это был конец помощи людям.
— И ты просто подавил эмоции и решил, что больше никогда не станешь помогать людям, потому что это слишком больно.
— Результат и издержки были слишком неравнозн…
— Можешь разок попытаться снова говорить как человек?
Он замолчал, и на какое-то время я увидела на его лице такое выражение, очень близкое к отчаянию. Он перевёл взгляд на меня и сказал: — Я не мог продолжать в том же духе. Это меня бы убило.
— Люди не умирают от разбитого сердца, — сказала я. — Также, как они не умирают от переизбытка чувств. Порой им бы этого хотелось, но…
— Я недостаточно силён для этого.
— Никто недостаточно силён! — сказала я. Может быть, я прокричала. — У тебя нет монополии на чувства, знаешь ли! Каждому приходится чувствовать то, что он чувствовать не хочет! Они учатся справляться с этим! Они не просто сдаются — некоторым из них приходится продолжать жить с этим, и угадай, что? Они от этого не умирают!
Зеро улыбнулся, очень слабо, но это была отстраненная, горькая улыбка.
— Кому как ни мне знать об этом, — сказал он.
— Прости, — сказала более спокойно. — Но ты не можешь просто сдаться и не помогать людям, потому что тебе больно, когда не можешь спасти их. Не тогда, когда ты знаешь, что поступаешь правильно. Ты должен научиться справляться со своими чувствами: ты не можешь просто отказаться справляться с ними, потому что ты наполовину фейри и тебе всю жизнь говорили, что эта сторона фейри не обязана этого делать. Капец как вовремя, ребята, вы все признали, что у вас столько же эмоций, сколько и у нас, людей; вы просто не знаете, как с ними жить, поэтому придумали несколько милых отговорок, почему они вам не нужны.