зрослой.
Что касается налетов на Дрезден и Гамбург, то в моей польско-немецкой семье тоже случались подобные разговоры. Действительно, немцы особенно эмоционально требуют от других признать, что во время тех трагических событий они тоже потеряли родных. Они не могут понять, что настоящие жертвы того времени не смогут этого принять. Это невозможно…
Вчера мы были на ужине у друзей. Среди гостей был девяностотрехлетний мужчина. Полный жизненных сил, энергичный, очень доброжелательный. Более доброжелательный, чем сидевшие за столом немцы. В какой-то момент один из них спросил, были ли долгожителями и его родители. «Нет, они погибли в Освенциме», — ответил старик. И как в такой ситуации должен чувствовать себя немец? Задавший вопрос схватился за голову.
Вот именно.
С уважением,
М.
P. S. Ты заметил, что добро рано или поздно одерживает верх над злом, как бы банально это ни звучало? «Правда в огне не горит и в воде не тонет!» — восклицали мы в детстве, гуляя во дворе. А потом каждый из нас в порыве солидарности кричал: «Мама, брось мне, пожалуйста, сладкий хлебный мякиш». Каким чудом он оказывался в наших руках, не помню. Почему в нас тогда не возникало желание отличаться от других? Прав Коэльо — надо постараться сохранить в себе детскую непосредственность… Понравился бы мне сейчас хлеб, размоченный в подслащенной воде? И смогла бы я его поймать?
Волимеж, Нижняя Силезия, Судеты, воскресенье, утро
Малгося,
для одних это конец света. Для других — начало. А для третьих — вообще весь мир…
Большинству приезжающих сюда приходится долго искать. Описание на Google Maps не слишком детальное. То ли спутник не дает точных данных, то ли картограф-программист Google теряется на местности. Гости ходят вокруг да около, блуждают. Менее гордые звонят. До одиннадцати раз. Это в среднем. Некоторые больше. Плюсом этого места является также то, что сюда трудно попасть. Сюда не протянут кабель стационарного телефона. Для телефонистов Волимеж не представляет такого финансового интереса, ради которого стоило бы через поля тянуть кабель и ставить серые будки подстанций. Однако мачты GSM кое-где есть. Не знаю где, может, в Свече, может, в Победной, а может, в Гебултове. Вероятнее всего, и тут и там. Потому что их должно быть минимум две. Где-то они наверняка есть. Не далее чем за восемь километров от старого деревянного стола с сучковатой столешницей, за которым я сижу с ноутбуком. Иначе невозможно образовать сот. Сот — отсюда и название телефона «сотовый» — возникает тогда, когда приемники и передатчики двух станций покроют территорию своими волнами. Волимеж, к счастью, покрыт, и на пересечении двух волн определились мои координаты за столом. Поэтому мне доступен Интернет и я могу писать тебе. Вино, огонь и Интернет. Помнишь? Это три главных изобретения человечества. Сразу после них идет GSM, потом изобретение Гутенберга и где-то следом Google.
Мой запеленгованный стол и ноутбук хозяев стоит на конце света или в его начале, в здании старой, оставшейся после немцев школы, перестроенной под пансионат. Люди, для которых мир и начинается, и продолжается, и заканчивается в этом месте, назвали его «Алхимик». Очень удачное название. Алхимия символизирует извечную человеческую мечту и появляется тогда, когда подводит химия. На какое-то время начинает казаться, что людям удалось осуществить мечту и они выплавили настоящее золото из чугуна или меди. Пока ты в «Алхимике», можно жить с такой убежденностью. С ней там и живут. Этим золотом здесь являются Спокойствие, Тишина, исчезновение Времени и Космическая Удаленность от грохота мира. Всё с большой буквы. Как имена собственные. Уникально присущие только этому Месту. Здесь можно быть «вне». Вне зоны доступа, вне давления со стороны производственной необходимости, сроков и обязательств. Здесь можно быть вне плана. Временной горизонт чего-то такого, как план, простирается здесь не далее чем на час. Что будет потом — увидим в свое время. А не увидим — ничего страшного…
И здесь можно ни о чем не знать. Да здесь и не хочешь ни о чем знать. Если родится очередной Бог, то соседка и так прибежит и расскажет об этом. Или пролает об этом собака и промяучит кот. Здесь можно заняться собой. Без планов, без часов и без прерывистого дыхания мира тебе в затылок.
Я проведу здесь несколько дней. С близкими мне людьми, с которыми мне хочется поговорить и которых мне хочется слушать. Ноутбук на столе — всего лишь минутная слабость характера. Я не смогу совсем забыть химию, которая все-таки не алхимия…
Бросай все и приезжай сюда. Коты уже знают тебя. Я рассказал им о тебе.
Сердечный привет,
но с несколько другой сердечностью,
ЯЛ, Волимеж
Варшава, вечер
Януш,
это, должно быть, такое место, о котором люди говорят, что там дьявол желает «спокойной ночи». Но я тебе завидую. Хотя для меня алхимия заключается уже в том, что вообще есть какие-то волны, благодаря которым я могу разговаривать со своей единокровной сестрой, живущей в Йоханнесбурге, или звонить с Карибских островов своим родным в Легницу. Не объясняй мне, как работает телефон, главное, что он есть. А еще я вижу алхимию в том, что завтра закончится очередной год. Януш, желаю тебе счастья, а в твоем случае это значит, чтобы были счастливы твои дочери и чтобы ты видел смысл в том, что делаешь. Ты, разумеется, как и каждый мужчина, хочешь нравиться женщинам, так что и этого я тебе желаю.
Счастливого Нового года,
М.
Франкфурт-на-Майне, вторник, после полуночи
Малгожата,
закончился год. Какие-то суперточные (я забыл, где они сейчас находятся) атомные часы пробили полночь. То есть определили, что в этот момент прошла 1/31556925,9747 части тропического года, или 1/86400 части суток. Это устаревшая дефиниция. Неточная и скучная. Новая будет покруче. Секунда перехода из одного года в другой имеет сегодня совершенно другое определение. Термин «секунда» происходит от латинского выражения pars minuta secunda (вторая малая часть). Это интервал времени, равный 9 192 631 770 периодам излучения, соответствующего переходу между двумя сверхтонкими уровнями F=3 и F=4 основного состояния 2S½ атома цезия-133 (вышеприведенная дефиниция относится к атому цезия в состоянии покоя, при температуре 0 К). Эта дефиниция, принятая с 1967 года Международным соглашением единиц измерения.
И излучением атома цезия-133, сверхтонкой структуры, предстал тем самым перед нами новый год (не знаю почему, но он ассоциируется у меня с Чернобылем. У тебя тоже?). Или Новый год, как мы любим именовать его, повышая его значимость, на бумажных открытках (к сожалению, исчезающая традиция; может, оно и правильно, потому что защита лесов и всеобщая обеспокоенность всем этим «ужасным потеплением климата» теперь политкорректна) или в посланных по электронной почте (даже более сотни — получил я и такую открытку — адресатов в одном мейле; а можно сделать это тактично и вместо «сс» вписать «bсс» — и каждый чувствовал бы себя индивидуально, пусть и иллюзорно, но персонально отмеченным) «свидетельствах памяти».
Но сначала будет Сильвестр[21]. Сумасшедшая ночь с давней и драматичной традицией. И не только по причине чрезмерного потребления алкоголя. Традиция отмечать Новый год очень стара. Она уходит в X век и связана с верой в скорый конец света. Похоже, моя обеспокоенность имеет очень давнюю историю. Этот конец света должен был наступить в ночь с 999 на 1000 год, хоть тогда еще не было счетных машин (только конторские счеты). Кто бы тогда мог подумать, что скорого конца света люди так же будут опасаться в ночь с 1999 на 2000 год. И что причиной этого скорого конца света должны будут стать компьютеры. Приближающийся конец года уже в X веке вызывал огромный страх среди европейских христиан, а особенно в Риме, где на папском престоле находился тогда Сильвестр II. В ночь с 999 на 1000 год во всех римских храмах колокола громко били тревогу, а грешники в отчаянии молились и исповедовались, ожидая неизбежного конца. Однако, когда Cs133, как всегда, имел свой период полураспада и испустил лучи (цезий существовал уже тогда) и пробила полночь, а Рим так и остался стоять как ни в чем не бывало и ничто не указывало на возможность завершения всего, страх и трепет покинули людей и вылились в безудержную радость. Толпы хлынули на улицы, люди обнимались, смеялись и с песнями и криками ликования плясали при свете факелов. Опять обошлось. И сегодня на улицах толпы народу, и снова они пляшут при свете, образно говоря, факелов. Радостно на душе стало и у папы римского. Он послал благословение urbi et orbi — граду и миру — на весь будущий год и на новое тысячелетие. И так с тех пор повелось. Людям просто необходимо испытывать страх, с тем чтобы потом его преодолеть и чтобы в конце концов все завершилось танцами и всеобщим ликованием. На этой основе построены все легенды. Когда в Риме утром 1 января 2000 года наш Кароль Войтыла оглашал urbi et orbi, я с особым вниманием всматривался в его глаза на экране телевизора. У меня было впечатление, будто он гладит меня по голове и объясняет, что это всего лишь такая сказка. Эта сказка ночи 31 декабря 1999 года на 1 января 2000 года была первой информационной сказкой такого масштаба. Я, как информатик, знал еще раньше, что это всего лишь сказка. Но раз в тысячу лет подобный шок необходим людям. Чтобы сначала испугались, а потом преисполнились бы чувства бесконечной благодарности к Главному Программисту. Дело было в том, что на запись даты года зарезервировали один байт вместо двух. Urbi et orbi в процессоре. Мне кажется, Кароль Войтыла знал об этом. Он вообще о многом знал…
Астрономы и чиновники, работающие в отделах Международного соглашения единиц измерения (SI) под Парижем, сообщили нам эту новость, и человечество сначала в Сиднее, а потом в Дели и Москве, через два часа в Варшаве, Франкфурте, Париже и Милане, а через три часа в Лондоне (а как же иначе, ведь им там скучно плыть в общем европейском потоке) и семь часов спустя в Нью-Йорке запустило петарды, наполнило свои бокалы этанолом, содержащимся в жидкостях с французскими названиями, и зажило новой надеждой. Новой, то есть под очередным номером. Недели две-три мы будем ошибаться, записывая 2007 вместо 2008, но уже через месяц вместо «Новый год» станем писать «новый год», но этот «новый» будет таким же новым, как случайно найденный в холодильнике среди баночек хрена и майонеза просроченный йогурт. Ставка по ипотечному кредиту, по всей вероятности, не изменится; мы снова начнем потихоньку покуривать втайне от всех, а к наступлению февраля придем к выводу, что покупка велосипеда, который должен был бы помочь похудеть, была не самой удачной из покупок. Бегать по улице в специально купленном спортивном костюме мы перестанем уже в ближайшую пятницу, решив, что вся эта беготня слишком опасное дело для наших суставов. Годовой абонемент в бассейн мы хорошенько запрячем в самое дальнее отделение бумажника, чтобы он не колол нам глаза, напоминая о потраченных впустую деньгах. В марте мы с нетерпением будем ожидать весну, по телевизору на