Служивый, не слушая его – протягивает мне кружку:
– Теперь ты пей, товарищ.
Отмахиваюсь:
– Что-то мне уж и не хочется – отпустило должно быть… Допивай сам!
Того, два раза упрашивать не пришлось:
– Ну, как знаешь.
Не дожидаясь пока он снова прокашляется, удаляюсь прочь…
Однако, настоящим бедствием для Ленинграда – да и всей Советской России в целом, были отнюдь не наркотики.
Это так – на любителя!
На отмену «сухого закона», введённого последним российским Недержанцем по случаю военного времени, большевики надо им отдать должное, долго не шли – даже несмотря на очевидную громадную финансовую выгоду от монопольно-государственной продажи крепкого алкоголя. Наоборот, они подтвердили его своим знаменитым «Постановлением СНК РСФСР от 19 декабря 1919 года», за нарушение которого – виновные могли подвергнуться лишению свободы с принудительными работами на срок не менее одного года.
Однако, как испокон веков на Руси заведено: «суровость закона – нивелируется необязательностью их выполнения».
Короче, на это «постановление» – население дружно забило…
Гвоздь!
В сельской местности процветало самогоноварение, а в городах самое широкое распространение получили разнообразные алкогольные суррогаты – так называемая «ханжа». В ход также шёл одеколон, медицинский спирт «по рецепту врача» из аптек и даже…
Формалин из банок с заспиртованными экспонатами!
Да, да… Был случай, когда бравые красноармейцы на экскурсии в музее – вылакали всю жидкость из банок с экзотическими лягухими.
– Слышь, товарищ!
Блин, я думал он – залил ханжой свои «горящие трубы», да отстал.
Оборачиваюсь:
– Чего тебе, служивый?
– А пойдём гулять в «Живопырку»!
– А это ещё куда?
– При буржуях «Баром» звали, а теперь там наши гуляют… Пойдём, а?!
– Маркс с тобой! Пойдём, Ивашка.
Шли мы долго… По дороге, узнал что он – деревенский из Псковщины, но призывался из Питера где работал на заводе, с пятницы как уже в «самоходе», а этой осенью дембельнётся.
– Нонча в армии служится хорошо – не то, что при Царском режиме… «Шкуры» не муштрой донимают, офицерьё руки не распускают, читать-писать вот научили…
– А ещё чему учат?
Пожимает плечами:
– Политинформации, вот читали, лекции… Кино показывали, по музеям водили и показывали – как до Революции жили цари, баре, да прочие буржуи.
Понятно.
– Дезертирство тебе не впаяют?
– Да, что ты…, - пренебрежительно отмахивается, – не в первый раз!
Следующий вопрос:
– Давно пьёшь, Ивашка?
– Да, как себя помню!
– А ваши заводские?
– Да кто как. Кто-то две бутылки в день вылакает и за трезвого слывёт, а кто-то – месяц не пьёт, а как получка – неделю не просыхает.
– Завязать… Бросить пить не пробовал?
Совершенно искренне недоумевает:
– А зачем? Да и ребята не поймут – долго на заводе не продержишься… Ведь, жизнь рабочего человека какая? Устроился на работу – должен «спрыснуть» блузу (рабочую спецовку). Получил первый получку – должен её обязательно пропить. Хочешь получить новый инструмент – надо поставить мастеру магарыч. Хочешь перейти на другой станок… Ну, сам понимаешь! А ещё установление выработки, расценок… Нет, пить не бросишь.
Но вот, за таким – крайне содержательным разговором, наконец пришли в «Живопырку». Кажется, здесь раньше был кондитерская – вон ещё вывеска ржавая уцелела.
Ещё на входе в заведение появился вопрос:
– Ивашка! Это чё за херня?
С немалой гордостью:
– Это наш «жац-банд»!
– Хм… Извини, что сам не догадался.
Заходим… Сквозь грохот оркестра слышатся идиотски-рыгочащие звуки, издаваемые сидящими за столиками лицами, самого мрачно-пропойного вида. Меж столиками бродили женщины – то ли шлюхи, то ли официантки.
Грязь, мусор…
Заметив троих матросов пробирающихся через зал, я заполошно вдруг вспомнил про свой «незарегистрированный» ствол:
– Слушай, служивый… Кажись это патруль, а ты в форме. Не заметут?
– Нет, эти не наши. Эти просто гуляют и вообще – флотские наших не трогают, а мы – их.
Блин, в мои времена было наоборот!
В большом сибирском городе, близ которого дислоцировался наш кадрированный танковый полк – «летуны» вылавливали «краснопёрых» (ВВ-эшников), а те – «летунов» и курсантов-связистов из училища связи. И все вместе – стройбатовцев.
– И что они здесь делают? Разве военнослужащим разрешено быть в подобных заведениях?
– У нас ведь не старая армия. У нас, в Красной Армии – разрешено в неслужебные часы, куда хочешь идти. Лишь бы документ на руках был…
Вдруг, я заметил троих красноармейцев с винтовками:
– А, эти?
Тот, тут же потянул меня за рукав:
– Патруль! Уходим!
Выйдя на улицу, служивый махнул рукой:
– А ну их с их буржуйским «Баром»! Пойдём в «Кипяточную», товарищ, что возле «Балтийца» – там никогда ни патрулей, ни милиции нет.
Уточняю:
– «Балтиец» – это завод?
– Совершенно верно!
– «Кипяточная», это…?
– Пивнушка.
Декламирую из народного творчества:
– «Пиво пить – только хрен гнобить»!
Хохотнув, согласился и уточнил:
– Водку там тоже можно купить – если деньги есть.
– Ну, тогда пойдём…
Долго идём… Сбоку Нева-река серебрится… Заборы… Покривившиеся домики… Длинной полосой тянется село-фабричный городок… Дым заводов… Заводы-фабрики…
Наконец, почти пришли:
– Счас, завернём за угол и на месте.
Вопию:
– Ивашка! Это что ещё за «Зомбокалипсис»?!
Если бы были на голове волосы – они бы дыбом от ужаса встали. Люди, как отравленные дихлофосом мухи, с бессмысленно блуждающими глазами шатаются по заводскому кварталу, испуская какое-то невнятное бормотание.
Мой новый знакомый лишь махнул рукой:
– Получка в пятницу у заводских была! Эти, видать пропили всё – опохмелиться в понедельник не на что. Пойдём, чё встал? Или хочешь и их «подлечить»?
– Нет, не хочу.
«Зомбаки», услышав человечью речь, а может почуяв исходящее от наших тел тепло – несколько ожили и потянулись в нашу сторону, что-то мыча.
– Бежим!
Не успели подбежать к «Кипяточной» (оказавшейся обычной забегаловкой, расположившейся – едва ли не у проходной завода), как услышали длинный гудок.
«Ивашка под простоквашкой» только ахнул:
– Опоздали…
Не успел я спросить, «почему и куда» мы опоздали, как послышался гул «копыт» и почувствовалась дрожь земли – как будто тысячное стадо бизонов в американских пампасах, во весь опор неслось на водопой.
– …Потому, что у заводских обед. Отойди в сторону, товарищ!
Не успел я последовать его совету, как заводские ворота под напором изнутри широко распахнулись – и из их широкого проёма вырвалась тысячаногая синеблузая толпа представителей «класса-гегемона». Расталкивая друг друга руками, они наперегонки несутся к пивнушке, снося всё на своём пути:
– УЙДИ, РАСШИБУ!!! ЁБ… МАТЬ!!!
Буквально мгновения и, вот уже первые добежавшие «счастливчики» – нетерпеливо выбивают пробки с бутылок и жадно лакают пиво прямо с горла… Остальные толпой дожидаются свой очереди, гудя как потревоженный шмелиный рой.
Вдруг смех:
– Смотри, робя – за Булыгой «буксиры» пришли!
– Хахаха! Ну, жди теперяча представленье!
Изнеможённая женщина в жалком рубище, с огромными глазами – полными слез, тянет из толпы за рукав оборванного пролетария с красным носом:
– Да, что ж ты, ирод…? Ты пьёшь, веселишься – а нам скажи на что жить?!
Рисунок 28. Обложка журнала «Трезвость и культура».1929. № 2(8) на очень злободневную в 20-е годы (и не только) тему.
Двое худосочных детей – мал-мал меньше и, «краше» в гроб кладут, ей помогают:
– Папа, не пей! Папа, пошли домой!
Отталкивает её, детей:
– Уйди, тварь! Пшли вон, щенки! Учить меня вздумали…
И, та падает оземь под гогот толпы, дети садятся на землю и ревмя ревут, размазывая по синюшным щеками слёзы и сопли перемешанные с грязью.
Какой-то из пожилых помогает женщине подняться, жалеючи говоря:
– Эх, бабонька, шла бы ты домой! Пока всю получку не пропьёт – вновь человеком не станет…
Дети плачут, ревут в два голоса:
– Мама, мама! Зачем ты нашла нам такого папу?
– Да, все они такие – ироды окаянные.
Та, сама плачет, с бессильной злобой их лупит:
– И вы когда вырастите – такими же будете, как ваш папка…
Захотелось выхватить свой «Бэби-Наган», и – стрелять в эти рожи, стрелять, стрелять, стрелять… И последнюю пулю себе в лоб.
Глубоко дышу, что успокоиться.
Подошёл и стараясь чтоб со стороны незаметно – молча ей сунул сложенный четверной. Не дожидаясь ответной реакции – так же молча отправился восвояси.
– Слушай, товарищ…
Еле сдержался, чтоб от всей души ему не врезать:
– Что тебе, служивый?
– Я ещё одно место знаю… Здесь, неподалёку.
Однако, с меня хватит – по крайней мере на сегодня.
– Ну, что молчишь?
Немного отойдя, останавливаюсь, выгребаю из кармана оставшуюся мелочь:
– Давай прощаться, Ивашка.
Удивлённо-обижено:
– Что? Не пойдёшь со мной? А, зря…
Задерживая передачу меди:
– Куда после дембеля… После демобилизации, куда собрался? Обратно на завод?
Предельно легкомысленно:
– А, не знаю!
Отсыпаю в протянутую руку медь:
– Вот держи и, давай «до свиданья»…
Хотя…
– Постой!
Прячет за спину жменю и насторожено, почти враждебно:
– Чего тебе?
Протягиваю визитку:
– Если после дембеля не найдёшь куда приткнуться – отыщи меня.
Не рассматривая прячет в нагрудный карман гимнастёрки и, буркнув: «Так и знал – нэпман, деньгами сорит», уходит.
Тоже медленно, сутулясь ухожу и я, а сзади доносятся всё более и более веселеющие голоса… Затем – крики, шум, гвалт, звон разбиваемой бутылки, стоны, милицейские свистки