Некоторые, особо предприимчивые представители изощрённо-изобретательного студенческого племени, даже умудрялись заключить договор с несколькими организациями и жили довольно кучеряво!
Я, прознав про такие порядки, быстренько создал соответствующую структуру почти в каждом техническом ВУЗе европейской части страны – «благо» их не было так уж много. Агенты Бюро по трудоустройству «Шанс» по особым «опросникам» подыскивали среди нуждающихся студентов подходящих кандидатов и, заключали с ними соответствующие контракты сроком на три и семь лет. Чаще всего я платил кандидатам по 30 рублей в месяц, но попадались и отдельные одарённые личности среди наиболее дефицитных специальностей (например, химиков) – которые получали от меня авансом и все двести червонцев.
Такая практика продолжалась, правда, недолго.
Уже весной 1925 года, «Главпрофобр» специальным декретом запретил адресные выплаты. Физические лица отныне должны были башлять в специальный «стипендиальный фонд», откуда 30 процентов направлялись на выплату общих государственных стипендий.
Перспектива кормить чужого студента, меня не вполне устраивала по некоторым принципиальным соображениям и, я перешёл к натуроплатам.
Через агентов «Шанса», для кандидата снималось сравнительно благоустроенное (по сравнению со студенческой общагой) жильё, он снабжался канцелярскими принадлежностями для учёбы, ношенной одеждой и продуктовым пайком.
Последнее, кстати, я получал через Иохеля Гейдлиха – от благотворительной американской организации «APA[52]»: концентрат горохового супа, тростниковый сахар, тушёнка, сгущенка…
Это была просто пища богов для наших оголодавших студентусов!
Впрочем, я даже не ждал «у моря погоды» – когда студент наконец-то получит долгожданный диплом.
Советский Союз, пожалуй, был единственным местом в обитаемой части нашей Галактики – где существовал такой феномен, как производственная практика для учащихся высших учебных заведений. Ежегодно, эти представители будущей интеллигенции – толпами отправлялись на предприятия, где они в соответствии с какими-то мне неведомыми марксистскими теоретическими постулатами – должны были отработать не менее трёх месяцев в году. Студенты же технических ВУЗов, двухмесячные «циклы» изучения теории – чередовались с такими же двухмесячными циклами практики.
Хрень неимоверная!
Такая система обучения могла подготовить только кадры мастеров и техников, но не инженеров. Впрочем, на данном этапе развития – если всё делать по уму, конечно, это пошло на пользу: мастера и техники, тоже были необходимы промышленности – «как хлеб, как воздух». Но, советская бюрократия – являла удивительные примеры формализма при назначении студентов на практику и, поэтому очередная выдумка кабинетных марксистов-теоретиков – своим менталитетом бесконечно далёких от нужд реального производства, оказалась очередной же химерой.
Студента изучающего химию, к примеру – могли назначить кассиром, а экономиста – мойщиком шерсти. Лингвиста изучающего восточные языки – направить на швейную фабрику, железнодорожника – заставить строить станционный туалет типа «сортир многоочковый», а строителя – подрядить в «водители кобылы» у местного начальства.
Студенты-практиканты, видя такое дело, тоже относились к порученному занятию формально – делая всё абы как, чисто для «галочки» в документе.
Главное же: руководство предприятий – материально не было заинтересованно в студентах-практикантах. НЭП, приучил их считать каждую копейку, а по закону тем следовало платить не ниже 6 разряда 17-разрядной тарифной сетки. Поэтому чаще всего, их заворачивали ещё у проходной:
«Вы нам не нужны, товарищ студент, можете ехать обратно в свою альма-матер».
Однако ж, у меня в моей «подпольной империи» – совсем другое дело!
Мои «стипендиаты» направлялись на работу строго по специальности, работали не волыня и получали столько – сколько зарабатывали, заодно проходя довольно жёсткий отбор – перед тем как перебраться в Ульяновск на ПМЖ. Я отбирал лучших из них и не забывал делиться перспективными кадрами с Дыренковым.
Ещё вот, до кучи – раз разговор на эту тему начал…
У «жоржиков» и «мужиков» были совершенно разные мотивации учиться.
Если для первых учение в ВУЗе и в конечном итоге – получение диплома об высшем образовании, было зачастую делом семейным (мой папа был инженером и я им буду!), жаждой знаний или же самоцелью, то с вторыми – дело обстояло куда сложнее.
Прививаемая коммунистическая мораль, не всегда тютелька в тютельку совпадала с личностными установками и планами студентов из рабоче-крестьян. Вопреки от них ожидаемому, они искали не возможности по завету пролетарских вождей – практически даром трудиться на всеобщее народное благо…
А преференций для себя лично!
Вот же нежданка какая, а?!
«Мужики», разделившиеся в свою очередь на «академиков» и «активистов» – выходцы зачастую даже не из городских рабочих – а из самых натуральных крестьян, видели в высшем образовании главную жизненную цель – сменить профессию и образ жизни, «выйти в люди», осесть в городе.
И, главное – повысить свой социальный статус!
Слабая общая подготовка, не позволяющая им опереться на базовое образование в познании вузовских дисциплин – компенсировалась огромной жаждой знаний, стремление взять «науку» наскоком, натиском, зубрежкой и начетничеством.
«Упорные бобры грызут гранит науки» – выражение, подходящее к этому типу студентов – как ни к кому другому. Слова Интернационала: «Кто был ничем, тот станет всем» – воспринимались ими буквально.
Это, так называемые «мужики-академики»!
Студент-мужик из подгруппы «активистов» – приходит в «шок и тремор» при одной лишь мысли, что из-за неуспеваемости – ему придётся бросить учёбу и вернуться обратно в деревню к прадедовской деревянной сохе с запряжённой в неё сивой кобылой или на завод к токарному станку с ременным приводом – раздолбанному ещё в Германскую. Он, при малейшей угрозе своему «светлому будущему» – теряет всякое душевное равновесие и зачастую даже человеческое достоинство. Именно этим объясняется его неутолимая жажда доносительства на «чуждо-классовую» профессуру, на «жоржиков» из «бывших» и даже на своих «мужиков» из категории «академиков».
Этим же можно объяснить и часто выбираемый «мужиками» наиболее лёгкий путь в «освоении» учебного материла – гиперактивная общественно-политическая деятельность. Самые хитрожоп…пые из этой категории советских студентов – делали ставку на комсомольскую, а затем – на партийную карьеру. При этом, сметливые хлопчики из хуторских селюков в вышиваночках быстро сообразили: быстрее всего карьеру можно сделать – выискивая и разоблачая «врагов». Вероятнее всего – это именно им, а не пресловутой сталинской паранойе – мы обязаны репрессиями 30-х годов: подросшие и набравшиеся опыта партийной борьбы активисты из «мужиков» – требовали бюджетных мест и, желательно – как можно ближе к самой вершине власти.
Наиболее креативному из этой когорты «мужиков-активистов» – усевшемуся жоп…пой на самой её «верхушке» (догадываетесь, про кого я?), удалось даже – казалось бы самое невозможное: распахав целину – убить сельское хозяйство, заставив чукчей и пингвинов выращивать «царицу полей» на своих льдинах – превратить многовекового экспортёра зерна в его вечного импортёра и, самое главное – морально уничтожить коммунизм прямо на съезде(!) Коммунистической партии, предоставив времени уничтожить страну в целом.
Уникальнейших способностей был тот лысый выблядок, щеголявший в малорусском нижнем белье!
Участь непролетарского студенчества, «жоржиков» – из так называемых «лишенцев», была весьма незавидной…
Мало того, что Советская Власть обрекла их на самообеспечение – так ещё и заставила оплачивать учебу «за себя и за того парня».
В момент введения оплаты за обучения в первой половине 1920-х годов, её размер колебался от 50 до 300 рублей в год – в зависимости от материального положения родителей студента. Разумеется, подавляющая часть студентов – к которым относились выпускники рабфаков, коммунисты и комсомольцы, лица находившиеся на иждивении членов РКП(б), командированные профсоюзами, а также дети профессорско-преподавательского состава вузов – не платили ни копейки. С каждым годом росло число «льготников», одновременно в результате «чисток» сокращалось число непролетарских студентов и, соответственно – увеличивалась сумма оплаты.
Таким образом, во второй половине 1920-х годов, один «буржуазный» студент – фактически содержал трёх-четырёх «пролетарских».
Так я, в принципе не про то!
Студенты-пролетарии всё более и более приобретали черты элитных слоев общества – которые они копировали у профессуры «старой школы» и у бывших царских чиновников, а ныне советских госслужащих – во множестве имеющихся во всех государственных учреждениях новой России. Почувствовав себя правящим классом, они старались закрепить свою избранность и в послеучебной служебной карьере – которую видели преимущественно в возможности дальнейшей карьеры в больших городах, устроившись в столичных наркоматах, главках и трестах.
Поэтому существовала проблема, хорошо мне известная по периоду «застоя»: выпускники ВУЗов – массово не желали ехать по распределению «на периферию».
«Непролетарские» же студенты, наоборот – чаще всего мечтали о другом: «закосив под своих» – затеряться где-нибудь в провинции, чтоб никто и никогда – не узнал бы об их «чуждом» социальном происхождении.
Вот это – мой контингент, вот таких – мне и надо!
Чтоб поменьше права качали, а побольше работали.
Но в основном же в кадровой политике, я следовал призыву великого Мао – «опираться на свои-собственные силы».
Напомню, что четвёртым пунктом «Первого пятилетнего плана развития Ульяновска и волости» (после переименования города, его электрификации и объединения местных кустарей и нэпманов в единый торгово-промышленный кооператив) было создание целого кластера п