Из тех же советских газет — медициной нерекомендуемых к употреблению перед приёмом пищи, я узнал что последний — недавно назначен Председателем «Главного концессионного комитета при Совете Народных Комиссаров СССР» (Главконцесск, Главконцеском, Главконцесском) — ведомством, занимающимся предоставлением иностранцам концессий — для экономической деятельности на территории СССР. Первые же двое — его заместители в этой конторе.
Видимо, готовится какая-то сделка с фирмой «Ford Motor Company», возможно уже та самая — об строительстве «Нижегородского (Горьковского) автомобильного завода» и мы с Домовёнком, представляем для них какую-то угрозу.
Мда… Иметь таких могущественных врагов — это уже слишком!
Я не против Генри Форда, наоборот — восхищаюсь и вдохновляюсь им в своих прогрессорских делах. И против его «Ford Model AA» — ничего против не имею, это очень хорошее учебное пособие для создания собственного автопрома.
Однако, не могу понять — чем наша мототелега может помешать строительству Горьковского завода и выпуску на нём реплик форда под пролетарским брендом «ГАЗ-АА»?
Ведь, это — вообще разные классы: «УАЗ-404» можно сравнить скорее с трёхколёсным мотороллером «Муравей», чем с «Газелью»…
Какой-то, ничем не объяснимый абсурд!
Попала комиссарам «шлея под шинель» — иначе никак не скажешь.
В Нижнем в этот раз пробыл сравнительно недолго.
Пообщался со своим литературным агентом — Верой Ивановной Головановой, по вопросам издательств фантастики Артура Сталка, стихов покойного Марка Бернеса — из не так давно «случайно» обнаруженной тетрадочки и, новых песен ульяновского поэта Юры Шатунова.
Удовлетворённый количеством поступающей на один из моих счётов авторских гонораров, встретился с Ксавером и, ещё больше удовлетворился было… Ксавер, последовав моему совету и скупив за бесценок большое число облигации обязательных и добровольных государственных займов у своих простоватых коллег-нэпманов, в первом полугодии 1925 года — слил их государству с прямо-таки фантастической маржой в тридцать шесть процентов, сказочно при этом наварившись.
Мне с этого навара досталось всего лишь пять лямов «налом» — моя обусловленная первоначальным договором доля… Но навряд ли, этот пройдоха заработал всего двадцать миллионов на этой афере.
Однако, пойди теперь — проверь!
Так или иначе, я был на него не в обиде.
Однако, глядя с некоторой долей неприязни на лоснящееся от довольство лицо партнёра, вспомнил, что не так уж далёк тот день — когда НЭПу карачун и, всё моё правдами и неправдами созданное богатства — развеется как бриллиантовый дым…
И скис, как поставленная на солнечный подоконник крынка молока.
Немного повеселел общаясь со своими комсомольцами из Нижегородского Исполкома РКСМ — заразившись их безудержным оптимизмом свойственным молодости.
Но под вечер немного озадачила Елизавета:
— Ты не против, если мы проведём выпускной вечер в «Стойле Пегаса»?
Не сумев скрыть удивления, я в усиленном режиме зашевелил извилинами — соображая каких напастей, следует ожидать от этого головняка:
— Вот, как? Что за блажь и кому такое пришло в голову?
Капризно поджав губки:
— Ты же сам сказал: такое мероприятие надо провести так, чтобы на всю жизнь запомнилось…
— Я про торжественный вечер типа «Новогоднего огонька». Зря мы что ли с Аристархом Христофоровичем сценарий целый месяц сочиняли, а ребята из «ТРАМа[3]» репетировали?
— Одно другому не помешает! Сперва отгуляем в Ульяновске, потом в Москве — где многие из ребят и, не были ни разу. Походим по столице, посетим исторические места, познакомимся с известными людьми — вроде поэтов, завсегдатаев кафе. Сам же говорил не раз: подобные мероприятия — укрепляют корпоративный дух.
Что называется: выучил на свою голову!
— А мама знает? Буквально вчера из Москвы, где заходил и в кафе: Надежда Павловна — знать ничего не знает про выпускной вечер в её заведении.
— Ma mère, ничего против иметь не будет, — и хитро улыбаясь, — особенно если с ней поговоришь ты.
Смирившись с неизбежным, печально вздыхаю:
— И в каком составе и, за чей счёт гуляем?
Протягивает мне списочек, план «мероприятия», и:
— Ребята решили скинуться — кто сколько может…
Насмешливо на неё глядя:
— Конечно же — больше всех, «смогла» скинуться ты.
Скромненько потупив глазки:
— У меня скопилась на счету довольно-таки приличная сумма за рекламные плакаты от «Красного рассвета». Девица я незамужняя, любовников тоже не имею… Поэтому, моё «приданное» — пропивать по кабакам да проигрывать на скачках, некому.
Последняя откоряка:
— Ты обещала Ваньке да Саньке самолёт!
— Малы они ещё: как подрастут — я для них ещё заработаю. Тем более Саша Яковлев обещал хорошую скидку как старой…
— Деве! Хахаха!
— Нет, знакомой.
Вздохнув, махнул рукой:
— Хорошо! Гулять, так гулять.
Поутру прибыв на поезде на Ульяновский полустанок, не стал дожидаться рейсового «тракторопоезда» — а поймал на свободного извозчика на мототелеге и, поехал домой. Езда на мотыге неспешная — критики нашего «деревянного автопрома», в чём-то правы. Зато успел налюбоваться видами природы и строящегося Ильичёвского района — где «Жилстроем» была возведена уже целая улица из типовых универсальных кирпичных двухэтажных зданий, в том числе две школы первой ступени.
И сказал он:
— Это хорошо!
«Он», это, то есть — я.
Асфальт бы вот ещё и, было бы вообще замечательно.
Возле отчего дома, я застал толпу зелёной молодёжи рыл в двадцать-двадцать пять, среди которых — как тополя на Плющихе выделялись несколько уже довольно-таки великовозрастных балбесов. Держа в руках плакаты антирелигиозного содержания, они выкрикивали аналогичные лозунги и мешали проходить в Благовещенский Храм верующим — в основном старикам, да убогим. Перед редкими же взрослыми мужиками — почтительно расступаются, чуть ли не со снятием картузов.
Блин, стоило только на месяц уехать — как тут же завелась какая-то нечисть!
Подойдя, громко рявкаю:
— А ну-ка кыш отсюда, мелкие!
Оборачиваются и, тут я бешено вращая глазами, хватаясь за карман, как заору:
— ПАСТИ ПОРВУ, МОРГАЛЫ ПОВЫКАЛЫВАЮ!!!
Толпа «онижедетей», роняя писаные от руки транспаранты, прыснула в стороны с паническими воплями, типа:
— Контуженный вернулся!
Лишь трое самых старших — однозначно заводил этого цирка под открытым небом, вразвалочку отошли не спеша — изо всех сил делая вид, что им ни капельки не страшно.
Один из них, когда я уже заходил в калитку, с характерным певучим выговором выкрикнул мне в спину:
— Ми ще з тобой погутарим, попович!
Оборачиваюсь и презрительно сплюнув в его сторону, отвечаю с усмешкой:
— Сперва, сопли свои вышиванкой утри!
Даже, издали было видно, как он побелел от злости.
Дождавшись со службы Отца Фёдора, сперва расспросив о здоровье, конечно, за обедом интересуюсь:
— Это что за изменения в нашем природном ландшафте, бать?
С печалью разводит руками и тяжело вздыхает:
— Да вот, сынок… Жили-были не тужили, как образовался у нас буквально намедни «Союз безбожников[4]» — будто без него забот не было. За что же наказание нам такое, а⁈
— И сильно досаждают?
— Нет, сегодня в первый раз было — как специально под твой приезд, — понимающе-заговорнищески подмигивает, а затем отводит глаза в сторону, -однако…
Покрутив головой — он дал понять, что добра в будущем не ждёт.
Сам, диву даюсь:
— Совпало так, божий промысел здесь не причём… И кто был инициатором? Эти трое? Кто такие и почему не знаю?
Городок то, в принципе небольшой, но мелюзгой — прямо-таки кишит и, в отличии от взрослых — далеко не всех знаю в лицо.
— Один приезжий — сам не ведаю, кто таков и двое наших… Ну, почти наших.
— «Почти»?
— Семьи их в войну к нам приехали: одни из Вильны, другие из Салороссии.
— Надо говорить «из Украины», отец.
Тот, упрямо:
— Мне привычней — «из Малороссии». А что такое «Украина» — я не знаю.
— Ну, тебе видней, спорить не буду. Так, что с этими двумя?
— У Шлёмки то, семья поначалу богатая была: как приехали — так сразу купили себе хороший дом с лавкой и стали торговать. Но потом он, то ли сам сгорел — то ли помог кто… Тёмная истории, в общем. Зато, после Революции сразу в пролетарии записались! А семья Коробка, к нам из своей Галиции изначально нищей приехала. Сперва, за версту меня завидев — со всех ног бежали руку обслюнявить, а потом…
Чуть не сплюнув, священник только поморщился брезгливо и продолжил:
— … Батька Коробка — первым в милиционеры подался, как Советская власть установилась. Ох и, лют был! За малым чуть не убил, всё искал что-то, при обыске все подушки с перинами штыком пропорол — белым-бело, как зимой в доме стало. Первым его и, на вилы подняли — когда в восемнадцатом восстание было. Жаль только, не… Прости меня, Господи, за мысли греховные…
Отец Фёдор перекрестился на иконы и замолчал.
Докушав в полном молчании, попив чай под разговор о погоде, да видах на урожай «во саду ли, в огороде», начав собираться, спрашиваю:
— «Коробок» — это такая западно-украинская фамилия?
— Нет, это их малоросская натура: как пойдут детишки в лес по грибы, по ягоды да орехи, а после на речку купаться — так этот, втихушку у них из коробков (лукошек) — в свой по жмени пересыпал. Вот так и прозвали его «Коробком», а как его на самом деле звать — все и забыли.
Кажется вспомнил.
Эти двое пытались в комсомол вступить — так там хорошие оценки за учёбу или трудовой стаж требуют, порядки у нас такие — с одним происхождением не пролезешь. Пытались к Ваньке да Саньке в «футбольные команды» вступить — так там муштра и тренировки до седьмого пота…
А потом, как-то про них и забыл.
Оказывается, зря!