Одевшись, перед тем как уходить:
— Ночевать не жди, отец.
Тот, как-то странно взглянув:
— К Софье Николаевне собрался, сынок?
— Сперва пробегусь по делам, потом ближе к ужину — да, к ней…
Вижу, что-то хочет сказать, но не решается.
— Что-то случилось, отец?
Отводит глаза в сторону:
— Да нет, ничего… До встречи, Серафим!
Застоявшийся «Форд», как будто меня ждал-поджидал и завёлся с пол-пинка. И я тоже по нему соскучившись — по «коробке», жму на «тапку» и вперёд вдоль недавно проложенной на северо-восток узкоколейке — соединившей Ульяновск и волость с бывшим Заокским «горным» районом.
Объезд начал, в буквальном смысле этого слова, издалека — с Воспитательно-трудовой колонии (ВТК) для несовершеннолетних имени Кулибина, где уже работал с переменным успехом первый цех «Завода контрольно-измерительных инструментов». Побыв здесь с часок, по-деловому сухо пообщавшись с Антоном Семёновичем Макаренко, удовольствовавшись увиденным и услышанным и, записал просьбы и нужды, отбыл.
Затем, заскочил на полчаса в уже строившийся Наукоград, где пообщался с профессором Чижевским Дмитрием Павловичем — напряжённо работающим над малой промышленной установкой по выделению сверхчистого по этим временам диоксида титана.
Слегка попеняв Дмитрия Павловича за медлительность и, терпеливо выслушав в ответ его бесконечные хотелки насчёт оборудования для металло-химической лаборатории и, так уже по оснащению стоящей — на голову выше любых других отечественных:
— Сколько можно ждать биокулярный микроскоп — позволяющий различать одни кристаллы от других?
— Столько — сколько нужно, Дмитрий Павлович.
— Мы получили компрессор из Германии — но такой системы и, в таком состоянии, что нам пришлось его больше чинить, чем на нем работать… Вы, что? Издеваетесь? Сколько можно терпеть такое отношение, я спрашиваю⁈
Только и остаётся, что отвечать:
— Маркс терпел и нам велел!
Взяв «проблемы на карандаш», посетил здесь же посёлок педологов — уже возведённый из быстросборных домиков. Поговорил с Фридрихом и Екатериной Залкиндт, бывшей в девичестве Олейниковой, послушал писк первых младенцев рождённых по проекту «Поколение Next», поугорал над данными им 'революционным именам (Марлены — в честь Маркса и Ленина, Октябрины — в честь революции, Эвиры — напоминание об эпохе войн и революций и даже, Ледавы — в честь Льва Давидовича Троцкого и Либкнехтины — в память о германском коммунистическом вожде Карле Либкнехте) и, со счастливой улыбкой на лице поехал дальше.
Посёлок вермикологов был практически пуст — большая часть учёных уехала в Чуйскую долину за одноимённым дождевым червём, но работы шли. Рабочие с весёлыми матерками вручную перелопачивали кучи компоста, где копошились и размножались прожорливые «маньчжурцы» — черви, привезённые в прошлом году с Дальнего Востока.
В думах, как механизировать этот процесс, проехав через поля Подхоза — зеленеющих дружными рядами картофельных кустов, я наконец приехал в «Особое проектно-техническое бюро № 007» (ОПТБ-007), при Ульяновском исправительно-трудовом лагере.
Побывав в Опытно-экспериментальном цехе и посетив рядконструкторских бюро — в первую очередь Архитектурно-строительный, я затем у себя в кабинете, выслушивая доклад своего «второго я» — зэка Краснощёкова, сообщающего мне, что Богданов не приедет — получив новое назначение в ВСНХ, обратил внимание на его кислый вид:
— Ну не приедет Александр Александрович — да и Маркс с ним! Жили же как-то без него и его «теологии» и, дальше жить будем — пока не помрём. Или, ещё что-то случилось что, Александр Михайлович?
Однако, во рту стало горько.
— Да уж, случилось, Серафим Фёдорович… Забирают меня от Вас!
Это было так неожиданно — как ушат колодезной воды за шиворот и я растерялся:
— Час от часу не легче… Куда забирают и кто?
— Назад в Лефортово, а вот кто…
Недоумённо разведя руками:
— … Даже, не решаюсь предположить.
Так, так, так…
Случайность, или чья-то целенаправленный замысел?
Если знающий все мои дела-делишки и планы Краснощёков выйдет из-под моего «колпака» — это может иметь самые непредсказуемые последствия для меня и моей «империи».
Этого допустить никак нельзя!
Лихорадочно соображаю:
— Какие меры были предприняты Вами лично?
— Сперва я через Начальника лагеря, в ответ на запрос отправил уведомление об невозможности этапа в связи с состоянием здоровья. Затем, через Брайзе и его юридическую контору «Красная справедливость» — прошение об амнистии к следующей годовщине Октября.
— Каковы шанцы на последнюю? Что Иосиф Соломонович обещает?
Довольно кисло:
— Ничего не обещает — всё зависит от «кремлёвских» и их тайных помыслов… А они только Марсу известны.
— Друзьям, приятелям и просто знакомым писали?
— В первую очередь. Но пока никакого ответа нет.
— Сколько сможете продержаться «на больничном»?
— Да, хоть всю жизнь! Лишь бы какая-нибудь сволочь — комиссию с поверкой не прислала.
Поразмыслив, подытоживаю:
— Ну, что ж… Будем — надеяться на лучшее, но готовится к худшему. Вы, Александр Михайлович — «на лыжах» бегать умеете?
Недоумевая, таращится:
— В каком смысле «на лыжах»? Лето же на дворе⁈
— Хахаха! Это я так — иносказательно.
В крайнем случае устрою Краснощёкову побег, сделаю ему новые документы, выдумаю биографию и спрячу его где-нибудь в Выксе у Дыренкова.
Напоследок побывав в неподалёку от Ульяновского ИТЛ расположенного Центр изучения способностей человека «Осознание-Икс», узнав как там идут дела у четы Сифаровых Володи и Нины. Послушав, как щёлкает прообраз релейной электронно-вычислительной машины и, познакомившись с вновь прибывшими «учёнными идиотами» и их уникальными способностями, поехал в Ульяновск.
В первом же подразделении моей промышленной «империи» — фармацевтической артели «Красный активист», меня ждал новый удар судьбы.
В прошлом году я перевербовал прибывшего из Германии химика-технолога Фрица Ратценбергера — по чьё-то бюрократической халатности направленного в Ульяновскую ВТК к Макаренко, где требовались лишь технологи-приборостроители или хотя бы механики.
Приставив к нему ученика местного аптекаря Артёма Засыпкина — очень способного парнишку, я поручил «изобрести» сульфаниламид со стрептоцидом вкупе. Тот, сперва взбрыкивал — мол, какое там лекарство может получиться из обыкновенного красителя?
Однако, пробурчав нечто вроде «любой каприз — за ваши деньги», с присущим немецким прилежанием — взялся за это «дохлое дело», всё более и более им увлекаясь. На мои вопросы об успехах, он сперва со скрытым ехидством — отрицал саму возможность получения положительного результата, затем стал как-то подозрительно отмалчиваться.
Мне бы насторожиться, когда этот чёртов фриц — вновь стал энергично трясти своей совершенно круглой, как футбольный мяч головой, с рыжей как огонь шевелюрой:
— Nein, Chef… Nichts funktioniert, tut mir leid.
Но, я не могу за всем и за всеми уследить!
Да и как заглянуть в душу человека?
Вот и результат: без малого месяц назад, воспользовавшись моим отсутствием — Фриц Ратценбергер сбежал вместе Артёмом Засыпкиным, прихватив результаты исследований.
Спрашиваю у Канцевича Аркадия Вениаминовича — бывшего аптекаря, а ныне — Председателя артели «Красный активист», производящей активированный уголь — популярное и практически единственное действенно-эффективное лекарство «от живота»:
— Ищут?
— Заявление в милицию написали, стало быть — ищут.
— Как поймают — Фрица на кол, это непременно! А уж потом…
Тот, согласно кивает:
— Артёмку — выпороть хорошенько, с этого засранца будет достаточно, а насчёт этого рыжего — я согласен. Он же у нас девку обрюхатил и смылся.
— Сволочь!
— Ещё какая, сволочь.
Хрен они их найдут, потому что этот хитрый фриц — сказал, что едут в Ленинград за реактивами и, моим именем взял довольно крупную сумму денег. Хватились то, собственно говоря — лишь перед самым моим приездом, когда мамаша «брюхатой» девки подняла кипеш.
— Одно в этой истории радует: тот фашист — не ЛГБТ какой-нибудь толлерастический и, Артёмкиной заднице — ничего не грозит.
Изумлённо пучит зенки:
— ЧЕГО⁈
— Да, так ничего — мысли вслух…
Вполне понятно моё состояние, да?
Я кипел как тульский самовар с овном, источая зловонно-ядовитые миазмы…
Блин, как только в сорок пятом (все силы приложу — чтоб пораньше!) возьмём Берлин, жив буду — специально приеду в Германию, найду этого фашиста и казню самой лютой смертью.
Чтоб такое придумать?
Ведь кол в жоппу, это по-любасу — довольно банально и пошло.
Немного успокоившись:
— Ничего из исследований не осталось?
Протягивает тощую тетрадочку с вырванными листами:
— Вот, разве что… — лезет в стол, — Артёмка впопыхах оставил. Какие-то каракули, похожие на химические формулы. Я их не понимаю.
Внимательно рассмотрев:
— Ну и почерк у вашего ученика! Ладно, покажу при случае какому-нибудь химику — может, разберёт что…
Объехав до вечера другие ульяновские артели и, подумав было: «ну хоть в целом-то, всё порядке» — я забыл сложить пальцы крестиком, сплюнуть три раза через плечо или хотя бы трижды постучать по дереву.
Поэтому может, на совещании председателей артелей и руководства промышленно-торгового кооператива «Красный рассвет», меня ждал сюрприз в виде понурого как корабля с поникшими в штиль парусами, Кузьмы Рубцова.
Вытолкнув вперёд своего племянника как нашкодившего котёнка, дядька Клим сурово молвил:
— Ну, рассказывай, Кузьма Никитович — как ты докатился до жизни такой!
Тот, красный как помидор, глядит в пол и молчит.
— Что? Пакостить горазд был, а отвечать кишка тонка?