Свобода превыше всего
Мы увидим рассвет, ведь нам повезло
По дороге к мечте, нас почти унесло
Но мы все ещё здесь, несмотря ни на что
Неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Да, неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Глубокие мысли, высокие цели
Сорвали оковы и цепи на деле
Мы будим людей тех, кто спать не хотел
Под гипнозом системы был не у дел
Неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Да, неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Смена критерий, новая эра
Мы дети вселенной наполнены верой
Вращаем планету, магнитные сферы
Мы преодолеем любые барьеры
Неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Да, неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Планета меняет свою точку сборки
Мантры вибрируют по перепонкам
Мы весь резонанс ощущаем на тонком
Изучим процесс, от корки до корки
Неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Да, неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Учение — свет, неучение — тьма
Включайся в процесс, сейчас не до сна
Прогресс поглотит, как цунами волна
И неважно, кто там у руля
Неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля
Да, неважно, кто там у руля
И неважно, кто там у руля…'.
Хотя, большинство из сидящих в зале — ничего не поняло, но на ушах стояли все без исключения.
Новый Маяковский, а вы что думали!
Не успев снова усесться, как:
— Ребята, узнаёте, кто это?
Наш столик уставился на только что вошедшего высокого военного, одетого в новенькую с иголочки форму… Тот, поискав взглядом, остановил его на нас, приветливо улыбнулся и помахал рукой.
— Так это же — Саша Голованов!
— Точно!
— Александр! Идите к нашему шалашу!
Уступив место, усаживаю его рядом с Лизкой и те, весело о чём-то защебетали.
Смотрю, ещё один припозднившийся:
— Павел Николаевич! Давай к нам!
— А это кто? — удивились ребята.
— Помните, я с кем-нибудь из руководства познакомить обещал?
— Помним…
— Не взыщите, конечно: «шо маемо — то маемо».
Да и этого то, затащить на эту вечеринку — от меня столько трудов, изворотливости и денежных знаков потребовало, что лучше не вспоминать.
Когда подходит, знакомлю:
— Ребята, это — Павел Николаевич Мостовенко (партийный псевдоним «Нижегородец») — революционер, участник Гражданской войны… И просто — замечательный человек!
Представляю своих:
— Павел Николаевич, это наши ребята, про которых я Вам рассказывал… Замечательные ребята!
Тот, улыбаясь:
— Здравствуйте, товарищи земляки!
— Здравствуйте!
Садимся за стол и, я начинаю оживлённую беседу, в которую мал по малу, втягиваются и все остальные ульяновцы.
Оркестр тем временем грянул, а приглашённый из Оперного театра певец запел «Гимн студента»:
' — Во французской стороне,
На чужой планете
Предстоит учиться мне
В университете.
До чего тоскую я —
Не сказать словами.
Плачьте, милые друзья,
Горькими слезами.
На прощание пожмем
Мы друг-другу руки
И покинет отчий дом
Мученик науки.
Вот стою, держу весло,
Через миг отчалю.
Сердце бедное свело
Скорбью и печалью.
Тихо плещется вода,
Голубая лента.
Вспоминайте иногда
Вашего студента
Много зим и много лет
Прожили мы вместе,
Сохранив святой обет
Верности и чести.
Ну, так будьте же, всегда
Живы и здоровы!
Верю, день придет, когда
Свидимся мы снова.
Всех вас вместе соберу,
Если на чужбине
Я, случайно, не помру
От своей латыни.
Если не сведут с ума
Римляне и греки,
Сочинившие тома
Для библиотеки.
Если те профессора,
Что студентов учат,
Горемыку школяра
Насмерть не замучат,
Если насмерть не упьюсь
На хмельной пирушке,
Обязательно вернусь
К вам, друзья, подружки!
Вот стою, держу весло,
Через миг отчалю.
Сердце бедное свело
Скорбью и печалью.
Тихо плещется вода,
Голубая лента.
Вспоминайте иногда
Вашего студента…'.
Вскоре, новые гости: созданный три года назад джаз-банд Леонида Варпаховского — насколько мне известно, пока единственный, в стране.
Правда, сперва пришлось с полчаса объяснять, что такое «джаз» — музыка протеста порабощённых американским империалистами негров, но публика была уже разогрета и, зашло «на раз».
Слова и музыку «джазбандитам» подсказал я и, это были песни из кинофильма «Мы из джаза»:
'А поезд тихо ехал на Бердичев,
А поезд тихо ехал на Бердичев,
А поезд тихо е… А поезд тихо шел,
А поезд тихо ехал на Бердичев.
А у окна стоял чемоданчик,
А у окна стоял чемоданчик,
А у окна стоял, а у окна стоял,
А у окна стоял чемоданчик.
А ну-ка убери свой чемоданчик,
А ну-ка убери свой чемоданчик,
А ну-ка убери, а ну-ка убери,
А ну-ка убери свой чемоданчик
А я не уберу свой чемоданчик,
А я не уберу свой чемоданчик,
А я не уберу, а я не уберу,
А я не уберу свой чемоданчик!
Он взял его и выбросил в окошко
Он взял его и выбросил в окошко
Он взял его и вы… Он взял его и бро…
Он взял его и выбросил в окошко.
А это был не мой чемоданчик,
А это был не мой чемоданчик,
А это был не мой, а это был не мой
А это ведь был тещин чемоданчик
Свидетельство лежало в нем о браке,
Свидетельство лежало в нем о браке,
Свидетельство лежа… Свидетельство в нем бы…
Свидетельство лежало в нем о браке.
Теперь я холостой и неженатый,
Теперь я холостой и неженатый,
Теперь я холостой, теперь я холостой,
Теперь я холостой и неженатый!'
Когда народ самозабвенно зашёлся в до сих пор модной «Пролетарочке», обратился к своим:
— Пойдём, ребята, наверх — разговор есть. Только толпой не ломитесь — народ решит, что пожар и возникнет паника… Подавят ещё друг друга! По одному, по двое и не в раз.
Смотрю на подошедшего было из-за соседнего столика Барона, где он о чём-то о своём — о чекистком, увлечённо беседовал с Головановым:
— Миша! А ты обеспечиваешь безопасность — чтоб никто не подслушивал. Опять же — не стой у дверей городовым на околотке, а подходи к делу творчески. Как все выйдут — зайдёшь, поговорим и с тобой.
— Как скажешь, Серафим.
Я первый и вслед за мной вскоре, все кроме оставшегося с Александром Головановым Михаила Гешефтмана — собрались с одном из служебных кабинетов на втором этаже, любезно предоставленном Надеждой Павловной.
В мой «ближний круг» — кроме Ефима Анисимова, отсутствующего здесь Михаила Гешефтмана, Кондрата Конофальского, Елизаветы Молчановой и близнецов Ваньки да Саньки Телегиных, не так давно вошёл старший сын Клима — Касьян Крынкин. Последний — парень на два года старше выпускников, обладающий явными организационными способностями и, ныне вместо Ефима — является Секретарём волостного исполкома комсомола. Кроме него к нам присоединился Ксенофонт Мартьянов — суперобщительный малый и, главный редактор единственной ульяновской газеты «Красный глас».
Кроме наших ульяновцев, здесь был двое из Губкома РЛКСМ: парень из Ардатова Павел Керженцев — правая рука Ефима по «Ударным комсомольским отрядам по борьбе с хулиганством» (УКО) и нижегородец Николай Бородин — лидер движения «Ударные комсомольско-молодёжные строительные отряды» (УКМСО), или с моей лёгкой руки — «Красные бригады»…
В общем, собрались все те, кому я мог с почти стопроцентной уверенностью доверять…
Почему?
Уже давно не верю в дружбу, любовь — если речь не идёт о кровных родственниках, конечно. В отношениях между сторонними людьми, всегда царствует голый и расчётливо-циничный прагматизм — пусть и подчас неосознанный или скрывающийся за красивыми словесами. Я мог доверять этим людям — потому, что они видели во мне «трамплин» — лидера, который мог подкинуть их «повыше» и, желательно — на самый «властный Олимп». Однако, увы, сегодня я — «сбитый лётчик» и, могу помочь лишь мудрым советом — сняв «розовые шоры» и чуть-чуть приоткрыв занавесочку над грядущим.
Когда расселись — кто на диване, кто в креслах или на стульях, а кто и на подоконнике, я оглядев присутствующих, начал:
— Друзья! Первым делом я расскажу вам, для чего я пригласил сюда Павла Николаевича Мостовенко. Этот человек — не только революционер и участник Гражданской войны в прошлом…
Я пропустил, что до 1922 года он был заместителем у Наркома по делам национальностей Сталина, с которым был знаком ещё с обороны Царицына.
— … В данный момент он — директор Всесоюзной промышленной академии, а в будущем — ректор Московского Высшего Технического Университета (МВТУ) имени Баумана.
Пока переглядываются, я: