Пока «шили дела» задержанным правонарушителям, на одном из поворотов — когда состав снизил скорость с «почти пешеходного» до «почти черепашьего», двери как-то «сами-собой» — открылись вновь и, «внезапно и без объявления» — в вагоне материализовалось ещё два «тела». Это застало вагнеровцев врасплох, к этому мы оказались совершено не готовы и оба тела — так же внезапно и «по-английски» дематериализовались, громко ругая по фене Советскую Власть.
Закончив с оформлением, дав расписаться в протоколе, заявляю повесившим носы задержанным:
— Советское правосудие — самое гуманное в мире! Поэтому, на первый раз — понимаем, прощаем и отпускаем вас на все четыре стороны…
Без всякого стёба: советское законодательство, в это очень интересное время — было настолько «гуманным», что этим трём злоумышленникам — не грозило даже пятнадцать суток. Да и в понятии народном — мелкое воровство не считалось преступлением, а лицо — совершившее такую кражу, рассматривалось как «несчастный человек». Народный суд, зачастую состоящий из таких вот «понятливых» — народных представителей, просто отпустит всех троих — объявив им какое-нибудь «общественное порицание».
Я, все эти нюансы хорошо знал и отчётливо понимал: отпусти их сейчас — сегодня же вечером (а то и раньше) они залезут в какой другой вагон, где засады вагнеровцев — может не оказаться. Поэтому я решил их сперва запугать, а потом так наказать — чтоб каждый на этом ж/д направлении знал: там, где «работает Вагнер» — «залезешь в объект по шерсть — вылезешь стриженым».
Поэтому положа руку на «сшитое дело», отмороженно-строго продолжаю:
— Но запомните, граждане расхитители чужой собственности: ваши данные у нас имеются и в случае рецидива этого гнусного поступка — получите наказание за оба, по совокупности…
Театральная пауза, за которую — мне б поаплодировал сам Певницкий Аристарх Христофорович, режиссёр Ульяновского «Театра рабочей молодёжи» (ТРАМа) и, затем:
— Пять лет заключения в Норильском домзаке, с отчуждением имущества в пользу государства!
Буквально в двух словах охарактеризовав в нелестных выражениях тамошний климат, спохватываюсь:
— И, ещё это…
Сперва ещё раз взглянув на троицу — уже оценивающим взглядом, заполняю и подсовываю бланк:
— Будьте так добры, заплатите по червонцу с рыла.
Это их потрясло больше моего — несколько излишне эмоционально окрашенного, рассказа — про замерзающую на лету струю сцак в Норильске.
Хором:
— ЗА ЧТО⁈
Я, со всей присущей мне обходительностью и врождённым тактом, объясняю:
— За фотокарточки. Фотография, граждане расхитители — услуга в СССР платная. В случае отказа же — довозим вас в Нижней и сдаём в губернскую «ЧеКу»… Извиняюсь! В губернскую милицию для следствия.
Однако, как бы по оговорке произнесённая грозная аббревиатура «ЧК» — воздействие поимело.
Ишь, как «сдулись»!
— Нам с вами возиться некогда… Так, каков будет ваш ответ?
Ответ достаточно предсказуем: летом, для крестьянина — каждый час дорог и, неделя проведённая под следствием в стенах «казённого дома» — означает для них голодные зимние полгода на родной печи.
Переглядываются в полном ахуе, куксятся и, самый бородатый из них, слезливо мямлит:
— Мы бы рады, вашество… Да, таких денег при нас нет…
Вот, публика, а⁈
Привыкли перед своими барами дурачками прикидываться, хитрозадое жлобьё. А те поди и, довольны были до усрачки…
Но я вам не барин!
Пожимаю плечами:
— Ну, да не беда! «Группа экспедиторов специального назначения, имени товарища Вагнера» — всегда готова пойти на встречу случайно оступившимся представителям трудового народа. Оставьте залог и ступайте себе с миром, граждане налётчики.
На одном из них, не считая убого тряпья — достаточно приличная толстовка, на другом — сравнительно новые сапоги. На третьем — «городской» пиджачишко и то и, другое, но в несколько — более убитом состоянии. Плюс головные уборы — которые тоже денег стоят.
Переглядываются нерешительно и, я как могу их подбадриваю:
— Да, да! Раздевайтесь до исподнего и проваливайте на хер! «Вшивники» свои же вместе с чоботами — сможете получить после уплаты, по предъявлению квитанции в Ульяновской «ШППРМКТВМ». Адрес, указан в талоне об залоге… Что стоим, думаем — як древнегреческие философы? Каждая лишняя минута — удлиняет ваш обратный путь до родных изб, диогены фуевы.
Наконец, осознав что с ними никто нянчится не будет, живенько скидывают одёжку, выпрыгивают из обувки — распространяя вонь давно не стираного нижнего белья и заношенных до твёрдого состояния портянок… Здесь, как раз следующая остановка — как по заказу поспела. Не решаются выйти из вагона, стоят все «в белом» — как перед расстрелом:
— Да, как же мы…
Со своими бойцами, гоню их взашей, брезгливо отворачивая нос от «амбре» немытых мужицких тел:
— Раньше надо было думать-печалиться, граждане! Как сюда воровать залезли, так же — отсюда вылезьте и добирайтесь до дома. Пшли вон!
Впрочем, вёрст тридцать отмахать пешком да налегке — вещь вполне посильная и даже привычная для хроноаборигенов, обладающих — невероятной по меркам 21 века, страусиной выносливостью.
Однако, то была лишь лёгкая разминка!
Впереди нас ждала охота на крупную дичь, поэтому подъезжая к столице губернии — ещё раз инструктирую своих спецназовцев:
— Бойцы! Не надо изображать из себя кремлёвских курсантов! На задании — никакой строгой выправки и дословного выполнения уставов. Поведение — в меру разпиз…дяйское, форма одежды — расхристанная, «аля батька Махно» и его сорок анархистов!
Показав на примере одного, какая именно должна быть «форма одежды»:
— Вот, примерно так. Мы должны не распугивать преступность на транспорте — а уничтожить её! МЫ…
Все пятеро хором:
— … ГРУППА «ВАГНЕР»!!!
На одной из товарных станций Нижнего Новгорода, после почти полудневной нудятины сдав под расписку охраняемый товар, мы три дня жили в гостинице — дожидаясь попутного груза в Ульяновск, отдыхая и занимаясь «попутными» же делами. Бойцы навестили родственников — у кого они в городе были, я пообщался со своими ребятами.
Новостей выше крыши!
Андрей Александрович Жданов, бывший на момент нашего с ним общего знакомства — заведующим агитационно-пропагандистским отделом (АПО) Нижегородского Губкома РКП(б), с августа 1924 года — Первый (ответственный) секретарь губернского комитета ВКП(б).
Назревают важные кадровые подвижки и в комсомоле.
Буквально «на носу», 4–5 сентября, была внеочередная конференция губернской организации РКСМ, на которую должны прибыть 58 делегатов, представлявшие 25 уездных и волостных организаций 1298 членов РКСМ.
Ефим Анисимов, Кондрат Конофальский и Елизавета Молчанова — готовились взять власть над сердцами и умами молодых нижегородцев, в свои руки. Выслушав местный расклад, я дал несколько «вредных» советов из 21 века по дискредитации их политических соперников и распрощался.
Имея «крышу» в виде Андрея Жданова — мои ребятки и без меня справятся!
Наконец, следующий маршрут (три вагона в составе товарняка: один для Ульяновска, два — до Мурома, транзитом через него) был сформирован, а я подписал договор об его охране. Пока то, да сё — посещая пристанционные общепитовские и особенно — питейные заведения, мы распускали слухи об крупной партии мануфактуры, обувной кожи и прочих «ништяках» — находящихся в одном из его вагонов.
Решатся ли?
Кажется, (тьфу, тьфу, тьфу!) «клюнуло».
Три товарных вагона были под завязку загружены подотчётным нам хабаром, должны быть подцеплены к составу и тронуться в путь в шесть вечера…
Но уже начало темнеть, а они ни с места!
Наконец, пыхтя подошёл убитый военным коммунизмом манёвренный паровозик «Кукушка» и затолкал нас в тупик. В ответ на мой вопрос, чумазый до негроидного состояния «кукушонок» в его будке — смешивая матерные имена существительные с такими же глаголами и вполне приличными на слух междометиями, смог объяснить мне лишь, что его дело — «маленькое».
Так ничего не поняв, пошёл искать того — у кого «дело большое». Начальник товарной станции, когда я его всё же поймал в собственном кабинете и вежливо «взял за Фаберже» — трясся как осиновый лист, но внятного ничего не сказал — неся всякую маловразумительную дичь.
Наконец, ставлю вопрос ребром:
— Когда отправишь, лыбень? Или тебя, как полено — в паровоз кинуть?
И наконец, получаю твёрдый ответ:
— Утром.
— А что, раньше нельзя было сказать?
— Так, раньше и надо было спрашивать! А вы — сразу оскорблять и требовать… «Почему?»… Да потому! Командиров развелось много — вот и потому!
— Поговори мне ещё, змей трёхмоторный! — сперва шугнув, смягчаю тон, — выделишь нам с бойцами комнату где заночевать? Или, к тебе в кабинет привести своих орлов — чтоб они насрали тебе в письменный стол?
С нескрываемой радостью в голосе, тот:
— Конечно, выделю!
«Выделенная» комната, оказалась на другой стороне станционного здания, откуда наш товарняк был так же плохо виден — как обратная сторона Луны, где когда-то в будущем высаживались американские оккупанты — если им на слово верить, конечно.
Задумываюсь…
Этот, по ходу, конечно при делах — но на вполне понятных, второстепенных ролях.
А кто тогда командует здесь «парадом»?
Изображая из себя «лоха конкретного», выхожу на перрон, ковыряюсь в носу и зорко оглядываюсь по сторонам при свете газовых фонарей… Почти уже стемнело и народу на территории товарной станции — стало на порядок меньше.
Ага!
Кажись вот этот гражданин в «кепке» мне уже сегодня изрядно примелькался. Показательное равнодушие к происходящему вокруг и, в то же время — бегающие глаза и какие-то излишне суетливые движения. Если, он и не из «стратегов» — то из «полевых командиров», это точно.
Не торопясь, вразвалочку — изображая из себя заработавшегося до потери временной ориентации пролетария, останавливается неподалёку и бросив быстрый взгляд в сторону товарняка, закуривает.