— Согласен, это будет ещё не скоро. Однако… — несколько примиряющим тоном, сделав паузу, — в наших силах, годков скажем эдак на десять — этот момент приблизить.
В сердцах хлопает ладонью об стол:
— Нет, денег я тебе не дам!
С металлом в голосе в полголоса говорю, аки танк траками лязгаю:
— Однако, ты меня неправильно понял, Ксавер: я к тебе — не побираться пришёл. А за своей — обусловленной при первом знакомстве, «мздой».
Мы отныне с ним гутарим на равных!
У меня теперь есть своя силовая структура и, пара моих самых боевых парней из «Вагнера» — ныне мирно курят с его шнырями во дворе, имея приказ в случае «фарс-мажора» — разнести этот петушатник в пух и перья.
Он, подняв на меня изумлённые глаза и схватив мои финансовые расчёты, стал яростно тыкать в них пальцем:
— Ты издеваешься⁈ Какая, на хер «мзда»⁈ От твоего «Жилстроя» пока одни убытки!
Жёстко прерываю поток его красноречия:
— Возможно, ты просто — плохой менеджер, Ксавер? Возможно, ты следовал не всем рекомендациям — что я тебе дал?
То горячится:
— «Рекомендациям»⁈ Да, чтоб ты понимал — я бы вообще разорился, если бы твои рекомендации выслушивал!
Привстав, нависаю над ним и обличительно:
— Ой, ли? Вот я рекомендовал тебе скупать облигации обязательных и добровольных государственных займов… Ты прислушался к моим словам? Ты скупаешь облигации у нэпманов?
— Да, чтоб я… — задыхается от возмущения, — да, ты — вообще!
— И, затем снова будешь меня упрекать, что моя инфа приносит тебе недостаточно бабла⁈
У Ксавера несомненно «на подходе» приступ истерии… Глаза округлились и расширились, зрачки наоборот сузились, усы ощетинились — а в уголках искажённого бешенством рта появляется пена… Он всё сильней и сильней начинает напоминать мне Петра Великого в приступе неконтролируемой ярости. По крайней мере таким — каким я его себе представляю.
Глаза в глаза, даю «весь расклад» — хоть и несколько громче обычного, но спокойно:
— С началом следующего — 1925 года, Наркомфин отменит обязательные займы, а уже выпущенные облигации будет усиленно выкупать с доходностью 36 процентов в год…
Задыхаясь, тот жёстко приземлившись обратно на стул:
— Охуе… СКОЛЬКО⁈
Некоторые читанные мной «там» историки, называют внутренние займы — едва ли не самой удачной госинвестицией в СССР. Как бы там не было, но в период с 1923 по 1957 годы — советское государство получало от займов доход примерно такой же, какой приносили все другие налоги и сборы. Только за 1925 год, в принудительные займы было вложено чистоганом — не менее 14 миллионов рублей частного капитала.
В 1925 году советские руководители финансами решили, что народ-де «созрел» и пришла пора размещать государственные займы только на добровольной основе. Чтоб стимулировать интерес нэпманов — владельцев частных капиталов, купленные ранее ими облигации принудительных займов — разрешалось продавать без ограничений.
Однако, «гладко было на бумаге»!
В ответку, никто добровольно деньги государству не нёс и, когда выкупать займы стало обходиться слишком дорого — подобная практика прекратилась.
— Столько, сколько слышал! Следующий год — вообще будет наиболее благоприятным для людей умеющих делать деньги.
Выражение лица моего собеседника начало меняться: круглые глаза меньше не стали — но уже от удивления, усы обвисли, а разинутая «варежка» захлопнулась. Вдосталь насладившись произведённым эффектом, продолжаю:
— Особенно выгодными будут облигации 2-го крестьянского займа — с доходностью десять процентов (внимание!) в месяц. Кроме того, будет введена практика выдачи частнику займа государственной ссуды — под покупаемый им билет в семьдесят процентов от его цены…
Подмигнув заговорщически, как соучастнику не совсем «светлых» дел:
— … Как там твой московский трест «Госжилпромстрой» поживает? В ссуде, случайно не нуждается?
Наконец, Ксавер как будто в изнеможении — аж испарина на лбу выступила, откинулся назад в кресле. Не садясь, я уставил в него указательный палец:
— На руках у населения находится облигации госзаймов на 126 миллионов рублей. Вот и посчитай сам: на какую сумму ты принесёшь мне ущерб — если не воспользуешься моими рекомендациями. Ты сможешь его возместить мне, Ксавер?
Последнее, прозвучало даже несколько угрожающе… Впрочем, тот не обиделся.
Минут через десять придя в себя, подпольный миллионер облизнул губы и хриплым голосом спросил:
— Твоя инфа верная?
— Как любимая жена из сераля Эмира бухарского!
В его глазах появляется суеверный страх, но тем не менее пытается хорохориться:
— Почему ты не сказал мне раньше?
«А попробуй сам разгреби завалы информации на моём компе и отдели в них зёрна от плевел, — мысленно ответил, — сам до сих пор парюсь, но выхода нет — придётся нам с тобой рискнуть…».
Но вслух — с видимым разочарованием, ответил:
— За всего четверть от навара, я должен тебе ещё и разжёвывать? В рот разжёванное класть? Увы… Я был более высокого мнения о твоей деловой чуйке, партнёр.
За этим стояло: «Не оправдавшему надежд ищут замену».
Ксавер это прекрасно понял и внутренне запаниковал:
— Сколько у меня будет времени?
— Ну… Не уверен, но почитай весь следующий — 1925 год. Хотя, наиболее выгодными для тебя будут первые его три месяца… Затем, комиссары начнут «сдавать назад».
Тот, снова зависнув:
— Не пойму, зачем они это делают? Ведь, это — явно себе в убыток⁈
Объясню «на пальцах», причём — чуть ли не буквально:
— Нарком финансов СССР Сокольников — возможно, когда-то был классным революционером и очень грамотно разрушал Самодержавие… Но, как финансист он — полное гов…но! Решив отказаться от какого-либо принуждения бизнеса и повысив доходность облигаций госзаймов до немыслимых высот, сей деятель — со всей присущей этой категории граждан наивностью решил, что частный капитал с радостью кинется кредитовать российскую государственную промышленность.
— Идиот…
— Это ещё мягко сказано!
Увы… Но российский капитал испокон веков — был скорее спекулятивным, чем инвестиционным. Ещё Пётр Первый своими указами насильно сгонял купцов в «кумпанства» и заставлял их строить заводы и фабрики. Без него, они бы так и торговали досель — мёдом, пенькой да кое-как обработанными сырыми шкурами полярных пестцов.
Наконец, полностью овладев собой, Ксавер — с аппетитом изрядно проголодавшийся акулы капитализма, плотоядно поинтересовался:
— «Восемь миллионов — американскими долларами», говоришь?
— Если тот пиндос продавит «Пролетарку» на обмундирование РККА — то возможно и больше. Если же нам удастся взять под контроль «Всесоюзный текстильный синдикат», то…
Я закатил глаза к потолку, в притворно ужасе:
— … Боюсь даже предположить, сколько бабла нам обломиться! Конечно, Ксавьер — кое с кем придётся «делиться», сам понимаешь.
— Как не понять…
— Заодно, будем иметь дополнительные преференции от государства.
Если частника доят и кошмарят, то так называемые «социалистические» предприятия, наоборот — субсидируют.
— Главное, не жадничать, — подмигиваю и снизив голос до шёпота, — чем быстрее комиссары скурвятся — тем для нас с тобой лучше… Понял?
Того, вдруг осеняет — как Ньютона яблоком по кумполу:
— ПОНЯЛ!!!
«Жулик, — подумал я, — но всякий успешный предприниматель — по определению жулик. Это надо осознавать чётко — чтоб потом не испытывать горьких разочарований».
«Жулик» посмотрел на меня и с изрядной долей неподдельного восхищения:
— Ну ты и аферист, Серафим!
Я, скромненько так потупил глазки — мы с ним отлично друг друга дополняем:
— С кем поведёшься…
Ну и в завершении этой главы, чтоб к этой теме не возвращаться…
После выхода закона СССР «Положение о патентах на изобретения», по моему настоянию — все модели одежды были оформлены на Паршину Анну Ивановну.
Так, как порядочный человек, сперва кочевряжилась:
— Серафим Фёдорович! Я так не могу… Это же Вы всё придумали!
Как маленькой девочке объясняю прописные истины:
— Придумать любой сможет — а вот воплотить задумку в жизнь… Я бы, например, не смог! Поэтому, это изобретение надо как минимум разделить надвое.
— Так, давайте оформим патент на двоих.
Отрицающее качаю головой и, сделав таинственный вид, шепчу:
— Не могу! А почему «не могу» — не скажу. Однако поверьте, Анна Ивановна — причина весьма уважительная.
У той глаза расширились по полтиннику — будет о чём посплетничать с моей Софьей Павловной:
— Тогда, если позволите, я как честный человек буду выплачивать Вам половину прибыли…
А вот это — другое дело!
Приобнимаю её за плечи и ласково так:
— Аннушка, дорогая! Вы — честный человек, иначе бы я и не подошёл к Вам. Вот счёт в «Красной взаимопомощи»…
Примерно такая же история была с «Красным Лабутеном».
[1] Русско-американская индустриальная корпорация(РАИК) или (The Russian-American Industrial Corporation, RAIC) ― коммерческое предприятие, основанное в 1922 году по соглашению между Правительством СССР и Объединённым союзом работников швейной промышленности САСШ. Корпорация, финансируемая в основном за счёт небольших пожертвований от сочувствующих членов американского союза работников, была задумана как механизм для запуска новых швейных фабрик в советской России, которая на тот момент переживала экономические бедствия, обрушившиеся на страну во время Гражданской войны и эпохи Военного коммунизма. РАИК собрала 2 миллиона долларов, которые были потрачена на запуск или модернизацию 34 объектов промышленного производства, на которых работало 17 500 рабочих. Акционеры РАИК получали выплату в размере 5% годовых от прибыли корпорации, пока её деятельность не была прекращена в 1925 году. Офис корпорации РАИК находился в Нью-Йорке.