– Да, – повторил он с улыбкой, – я мог бы стать химиком. Но, думаю, и тогда, скорее всего, занимался бы ядами, токсикологией. А значит – криминалистикой.
Профессор Николай Николаевич Бокариус отлично понял, о каких реакциях с алкалоидами рассказал ему Петрусенко. Ещё в середине девятнадцатого века профессор химии Жан Серве Стас разработал метод, доказывающий наличие растительных ядов-алкалоидов в теле отравленного человека. А следом химики Драгендорф, Мэке, Келлер, Витали, Пеларги, проведя множество экспериментов, обнаружили и определили химические реагенты, которые, вступая в реакции с определёнными алкалоидами, давали определённые оттенки цветов. Это стало эпохальным открытием в токсикологии. С помощью этих методов в дальнейшем были доказаны убийства ядами многих людей: знаменитое отравление в бельгийском замке Битремон, процесс во Франции вдовы де Пов и врача де ла Поммерэ – жертвы и убийцы, лондонский процесс над врачом-убийцей Ламсоном…
– Что ж, Викентий Павлович, ваша жизненная стезя, как вижу, сделала круг и вернулась к началу. Вы теперь как раз и занимаетесь химией – с криминальным уклоном, само собой.
– Да, – согласился Петрусенко. – Только, скорее, это не круг – спираль… Вот и вы, мой друг, тоже продолжаете дело отца, Николая Сергеевича. Судебная медицина, в самых разных её проявлениях.
– И, как отец, всегда готов сотрудничать с вам, дорогой Викентий Павлович. О, вот вспомнил! – Бокариус энергично потёр ладони. – Дмитрий Владимирович Кандауров ведёт расследование убийства в Борках, так что вы, наверняка, в курсе?
– Конечно.
– Я слышал, тело убитого уже собираются захоронить?
Петрусенко подтвердил:
– Уголовный розыск уже подписал документы. Всё, что можно было узнать о мёртвом у, так сказать, самого мёртвого, выяснено… А что, Николай, есть вопросы? К доктору Цветову?
Профессор Бокариус не так давно сам был заведующим городским медицинским моргом, сам проводил проблемные вскрытия.
– Ну что вы! – он даже удивился. – Аркадий Петрович профессионал, я сам у него многому научился. Нет, тут другое дело. Один мой ученик готовит диссертацию. Не буду вдаваться в подробности, только нужно там обследование особого вида – труп хотя бы полугодовалой давности. Тот, из Борок, именно такого срока, я не ошибаюсь?
– Именно… – Петрусенко на миг задумался, махнул рукой. – Не проблема! Я поговорю с Троянцем, отложим захоронение на… сколько?
– Два-три дня, не больше.
– Через пару часов вам доставят официальное разрешение, – кивнул Викентий Павлович.
– Вот и отлично, спасибо. Цветов его осматривал, думаю, он нам поможет. А мы с диссертантом испробуем некоторые современные методики, совсем новые. Аркадий Петрович их ещё не знает, вот и ему продемонстрируем.
Пожимая руку Викентию Павловичу, Бокариус сказал с нежностью в голосе:
– Давно не видел я Людмилу Илларионовну. Виноват, мог бы и зайти как-нибудь к вам. Но сами знаете – круговорот дел. Передавайте ей от меня сердечный привет.
Людмила помнила Бокариуса-младшего мальчиком: худенького, шустрого, уже тогда носившего очки. Особенно близко общались они, когда оба Бокариуса – отец и сын, приходили к ним домой.
– Это когда же, Викеша? – спросила она. – Кажется, в середине двадцатых?
– Да, как раз тогда Николай Сергеевич редактировал журнал «Архив криминологии и судебной медицины», а Николай, только окончив медицинский факультет, помогал ему.
– Больше всего помогал профессору ты, – произнесла жена таким категорическим тоном, что Викентий засмеялся. – Ваша редакция от нас не вылезала!
Это была правда. Он сам и Бокариус-старший этот журнал задумали, их идею поддержали и в Харькове, и в Киеве, журнал получился просто отличным. Потому и был популярен не только у специалистов советских республик – переводился в странах Европы, в Соединённых Штатах.
– Бабуля, дед! – Володя вышел из-за своей перегородки. – Сейчас время новостей, а вы всё прошлое вспоминаете!
– Hoc est viverebis, vita posse priore frui…
– Да ну, – махнул рукой мальчик хитровато улыбающемуся деду. – Хватит с меня французского и немецкого. А свою латынь ты сам переведи.
– Уметь наслаждаться прожитой жизнью – значит жить дважды, – весело проговорил Дмитрий, сбегая по лесенке со второго этажа.
Следом спустилась Елена. Она легонько взлохматила волосы сыну и добавила:
– Впрочем, ad nova omnes concurrunt.
– Это правда, – кивнул Викентий Павлович и теперь уже сам перевёл. – Все стремятся к новому. Так что, послушаем новости.
Володя тут же щёлкнул тумблером и повёл стрелочку по дуге циферблата. Приёмник «9Н-4» – новенький, из самых последних моделей этого года, в полированном деревянном корпусе. Все притихли, слушая молча, без комментариев, о пуске нового прокатного цеха на Запорожстали, о том, что серия книг «Жизнь замечательных людей» будет теперь издаваться в новом издательстве «Молодая гвардия», что вышедшая в апреле кинокартина «Волга, Волга» продолжает идти с большим успехом в кинотеатрах городов, что знаменитые сёстры Виноградовы, Мария и Евдокия, на фабрике своего города Вичуга установили новый мировой рекорд – обслуживают 284 ткацких станка Нортроп. И о продолжающихся японских провокациях в Манчжурии, и о гибели в Испании немецкого коммуниста Вильгельма Баника. Он был членом ЦК Компартии Германии, до 35-го года работал в своей стране в подполье, потом жил в СССР, был направлен в Испанию, руководил кадровой службой Интернациональных бригад. Погиб в бою ещё в апреле…
Можно было бы, конечно, обо всём поговорить по ходу сообщений, но и родители, и дед с бабушкой знали, как серьёзно относится Володя к новостям и сердится на попутные реплики. Поговорили, когда новости закончились.
– Немецкие коммунисты пытаются бороться с фашизмом в других странах, – Викентий Павлович обвёл взглядом своих родных. – Бой на своей территории они проиграли. Там Гитлер так умело закрутил гайки, и не только силовым методом, но и идеологией. Как это привлекательно для молодых ребят, да ещё таких, которые ни истории толком не знают, ни жизни. «Вы – лучшая нация, вы – сверхлюди, вам всё дозволено»…
– Вас, немцев, и Германию, столько лет унижали, теперь вы за всё расплатитесь, – подхватил Дмитрий. – Да, в такой обстановке иная агитация не найдёт отклика.
– Но ведь всё это не может быть надолго! Викеша?
Людмила Илларионовна посмотрела на мужа.
Он кивнул:
– Гнойник вскроется, непременно. Думаю, многое ещё случится, и время пройдёт… годы. Но всё изменится. А пока настоящим немецким патриотам там очень тяжело.
– Они это тоже понимают. Я недавно говорил с одним, встречался по делу. Он так и сказал мне: «Надо быть там, но пока нет возможности, все связи оборваны, все товарищи или погибли, или по тюрьмам. Обложили со всех сторон». Интересный человек, мне понравился. Инженер-строитель Хартман.
– Гюнтер? – Елена слегка удивилась. – Я тоже его знаю. – Она сделала интригующую паузу: Митя смотрел на неё вопросительно, но молчал. Улыбнулась ему. – Меня на днях с ним Таня познакомила.
– Ах, Танечка! Ну конечно, – первая догадалась Людмила Илларионовна. – Он у неё учится? На курсах?
– Да, Гюнтер её ученик…
Что-то в голосе Елены заставило Викентия Павловича весело предположить:
– Только ли ученик, Леночка? Договаривай.
– Ну разве от вас, сыщиков, что-то скроешь? – Лена быстро обняла за шею тестя и тут же взяла под руку мужа. – Да, он симпатичен Тане. Даже очень. И, похоже, она ему тоже нравится.
Елена вспомнила, как Таня Рёсслер попросила её прийти на занятие – уж очень хотелось подруге показать ей Гюнтера. Она поняла: для Тани это важно. Но ей и самой был интересен человек, тронувший сердце Тани. Она пришла вечером в здание Клуба чекистов на Совнаркомовской улице. Наверное, если бы строился именно клуб чекистов, его сделали б иным – лаконичным, с прямыми линиями и, скорее всего, большего размера. Но под Клуб был отдан старинный особняк знаменитой харьковской семьи Алчевских, построенный ещё более знаменитым архитектором Бекетовым. Красивое, в плавных формах барокко здание ласкало взор. Здесь, на втором этаже, и располагались курсы для иностранных специалистов. Таня представила подругу шестерым своим ученикам:
– Фрау Елена сегодня проведёт занятие вместе со мной. Она прекрасно знает ваш родной язык, сейчас убедитесь сами. И опыт педагога у неё очень большой.
Урок прошёл увлекательно, легко. Пятеро мужчин и женщина, все не старше сорока пяти, рассказывали по-русски о своей работе, о семьях, друзьях, о природе родных мест. Некоторым надо было усиленно помогать, двое уже неплохо знали язык. В том числе – Гюнтер Хартман. Он в самом деле оказался очень симпатичным, с открытой, обаятельной улыбкой. Бросал весёлые реплики на уроке, а после, оставшись с Таней и Еленой, просто блистал остроумием. Тем более что его «строгая учительница» в виде исключения позволила ему говорить на немецком языке.
– Леночке давно не приходилось, пусть и она попрактикуется.
– «Леночке»? – Гюнтер с улыбкой заглянул ей в глаза. – Красиво очень. Но я буду называть вас «Ленхен», раз уж мы говорим на моём родном языке.
Вместе они вышли на улицу, проводили сначала Елену. Прощаясь, Гюнтер перешёл на русский язык. Сказал:
– Как жаль, что вы обе живёте так близко друг от друга. Но, может, мы с вами, Татьяна, ещё погуляем?
Таня, весёлая, счастливо оживлённая, взяла его под руку.
– Непременно! Вам, Гюнтер, ещё надо много практиковаться.
Лена смотрела им вслед: статный светловолосый Гюнтер и невысокая, чуть располневшая, но всё равно стройная, с тёмными локонами Танечка… Красивая пара.
И Елена вновь уверенно повторила:
– Похоже, Таня нравится Гюнтеру.
– Как было бы хорошо! – Людмила Илларионовна даже ладони сжала. – Пусть Танечка полюбит, полюбит взаимно!
Викентий Павлович, как только в разговоре был назван этот австрийский эмигрант, заметил: Володя слегка вздрогнул и напрягся. И очень внимательно слуша