У Шурки кровь прилила к лицу, стало в миг жарко, хотя он только что ёжился от ночной прохлады. Он стоял под деревом ошарашенный, и одна мысль толчками била в виски: «Вот он кто, этот бандит!» Банда таинственного Брыся, убийства, ограбления – кто же в городе не слыхал об этом! Трое уже скрылись во дворе дома, а Шурка стоял под деревом и не знал, что делать. Уйти, бежать? Он ведь не бандит и не хочет им быть. Но за ним останется теперь не только карточный долг, но и это… Как на их воровском языке? Западло, что ли? Расправятся, как пить дать – вон как Лёньку запросто убили. А если остаться, Витёк обещал – одно дело, и всё. Но ведь если там, куда эти трое ушли, сейчас совершается ограбление или убийство? Он же советский парень, ещё не комсомолец, но собирается поступать! У него золотой значок второй ступени ГТО, его берут в молодёжную сборную города по футболу! А он стоит здесь, на бандитском, как они говорят, атасе…
Шурка задохнулся от стыда. Надо сейчас же бежать в сторону Южного вокзала, здесь недалеко, там есть милиция… Он вздрогнул всем телом: из подъезда дома вышел человек с фонарём. Ни одной мысли не осталось в голове Шурки, кроме жуткого страха. Он в миг сорвался с места и помчался – увы, совсем не в сторону вокзала и милиции…
– Вы понимаете, Величко, что вас втягивали в банду? Что и долг ваш карточный, и дядя ваш, Леонид Величко, якобы опекающий вас, – всё вело к одному? Понимаете, что никто после Коцарской вас не отпустил бы на все четыре стороны. Наоборот – этим делом вас повязывали и запутывали всё сильнее…
Бледный Шурка кивнул, не поднимая головы. Но потом заставил себя посмотреть в глаза темноусому майору.
– Я теперь это понимаю. Но и тогда, когда услышал, как того назвали по имени, сразу решил побежать в милицию.
И, не выдержав строгого ответного взгляда, вновь опустил голову. На его плечо легла рука, и старый сыщик сказал мягко:
– Тебе дали несколько дней передышки, мой мальчик. Но они тебя найдут. Скоро. И ты сделаешь всё, как надо: растеряешься, испугаешься, станешь отговариваться, но потом согласишься и долг, и новую вину искупить. Ты понял?
Лишь несколько мгновений Шурка смотрел удивлённо, но вот лицо его преобразилось.
– Ну и молодец, – кивнул Викентий Павлович навстречу его радостной улыбке и блестевшим глазам. – Мы сейчас поедем к тебе домой, обсудим всё с твоим отцом. Ты ещё несовершеннолетний, надо, чтобы он дал добро на твоё участие в операции.
При этом последнем слове мальчишка восторженно, со всхлипом вздохнул. Петрусенко улыбнулся. Ясное дело: из почти уголовника парень в один миг превратился, в своих глазах, в смелого разведчика, разоблачителя бандитов. Что ж, в какой-то степени так и есть. Появление этого мальчика – уже даже не зацепка, а прочная нить, за которую обязательно потянут… Однако, участие Шуры Величко должно быть минимальным: как только появится на банду настоящий выход, парня необходимо отправить подальше. Может быть даже на какой-нибудь международный футбольный матч – так, чтоб никаких подозрений.
Прямо из Управления машиной поехали в рабочий посёлок ХТЗ. Предстоял непростой разговор с наладчиком прессов Петром Григорьевичем – отцом Шурки. Как он посмотрит на то, что его единственный сын должен помочь милиции в очень рискованной операции? Да, трудный будет разговор, потому и взялся его вести Викентий Павлович. Поехал и Гриша Зарудный.
Вновь Шурка ехал в милицейской машине, но теперь настроение у него было совсем другое. Не пугало даже то, что придётся признаться отцу и о кутеже у Лёньки, и о походе с бандитами. Ликование от того, что на него смотрят не как на урку, а как на настоящего помощника, перевесило всё. И, не зная, как выразить свою благодарность, мальчишка всю дорогу увлечённо рассказывал о футболе, о своих любимых игроках.
– Якушин и Дементьев – самые результативные нападающие! А Гайоз Джеджелава не уступит ни Сильвио Пиоле, ни Дьёрдю Шароши! Анатолий Акимов на последней игре с нашим «Спартаком» такой гол взял, просто сказка! Я, конечно, за наших болел, за харьковчан, но Акимова не пробить…
Петрусенко и Зарудный переглядывались, пряча улыбки. Парень, сам того не замечая, называл игроков команд «Динамо». И в какой-то момент Гриша не выдержал, хлопнул Шурку по плечу:
– Наш человек!
Глава 11
– Викентий Павлович, хочу сообщить, что у вашего мертвеца есть болезнь, которую можно назвать профессиональной.
Профессор Бокариус предпочитал говорить сразу о деле без предисловий, Петрусенко хорошо знал его стиль. Как и то, что Бокариус непременно читал заключение патолога Цветова – о болезни там речь не шла. Но тщеславия или превосходства в голосе профессора не было ни грамма. Просто Николай Николаевич был судебным медиком во втором поколении, и как никто знал: любая деталь, любая мелочь может помочь расследованию преступления.
– Я сейчас подъеду к вам в лабораторию.
Петрусенко положил трубку. Ждать Бокариуса было не долго, с полчаса. Он принёс все материалы своего обследования. Что же это за болезнь?
– Хондромаляция коленной чашечки, – объяснил Николай Николаевич. – Есть исторические сведения: эта болезнь часто поражала моряков времён парусного флота. Постоянное физическое напряжение, связанное с натягиванием и удерживанием парусов – вот причина её возникновения. В наше время она встречается у спортсменов – бегунов, прыгунов. И почти всегда – у тех, кто постоянно плавает под парусами, на яхтах. В нашей стране этот вид спорта, насколько я знаю, не практикуется. В зарубежных же журналах мне попадались интересные описания.
– Значит, говорите, у яхтсменов… – медленно протянул Петрусенко.
– Ну да, – Бокариус энергично кивнул. – Можно сказать и так. Они, управляя яхтой, делая повороты, резкие крены, ловя ветер, постоянно манипулируют парусом. У них это называется «откренением». Попросту говоря, вывешиваются за борт и так подолгу висят над водой, с силой удерживая парус. И главная нагрузка идёт даже не на руки, а на согнутые ноги. От этого работа мышц вокруг колена разбалансируется, коленная чашечка выдвигается наружу. Это и есть ходнромаляция – разрушение хряща задней суставной поверхности надколенника. – Он развёл руками – Вы не грешите на Аркадия Петровича, он специалист отменный, а задача у него была узкой: всё, что касается причин смерти. Сердечную патологию – перикард, – от отметил, хотя смерть наступила не от этого. А мы обследовали буквально всё. Да и наш институт имеет статус всесоюзного значения, аппаратура у нас получше. Недавно получили из Москвы совершенно новые приборы, препараты…
Викентий Павлович знал, как высоко оценивается в мире медицины Научно-исследовательский институт судебных экспертиз имени Заслуженного профессора Николая Сергеевича Бокариуса – отца Николая Николаевича. Немало открытий было сделано именно в нём, здесь, в Харькове.
«Значит, яхтсмен, – думал он, перебирая оставленные Бокариусом бумаги. – Какое, однако, совпадение! Этот австриец, утонувший в Крыму. Он ведь занимался парусным спортом. Митя рассказывал – чуть ли не чемпионом у себя был».
Петрусенко знал все детали расследуемого дела. Знал и то, что Дмитрий подозревал в убитом в Борках иностранца. Именно при проверке этих подозрений выплыло имя «Эрих Краузе». Но тогда, как оказалось, этот человек для их расследования стал случайным. Хотя его неожиданная смерть, сразу по приезде в Крым, насторожила. Да, и всё же опять оказалось – случайное совпадение. Не хватало хотя бы ещё одного штриха… Не появился ли этот штрих сейчас?
«А ведь Митя звонил в Москву, уточнял сведения о Краузе, – вспомнил Викентий Павлович. – Кажется, в Бюро политэмиграции…» Он прошёлся по трём комнатам лаборатории, посмотрел, как студенты-старшекурсники работают над заданиями, и поспешил в Управление, в УГРО.
Кандауров сразу уловил те же совпадения, которые взволновали старого сыщика. Ему с самого начала казалась странной история гибели австрийского коммуниста. Конечно, можно было бы объяснить: чудом уйдя от смертельной хватки гестапо, человек опьянён воздухом свободы и безопасности. А тут – море, а он – яхтсмен, и свобода у него ассоциируется с водным простором, парусной гонкой. Объяснить это можно, но недоумение и неудовлетворение остаются: только приехал, и сразу погиб. И тело не найдено. Зато найдено другое тело здесь, под Харьковом. С иностранной стрижкой. А теперь, оказывается, и с болезнью спортсменов-парусников!
Дмитрий вспомнил, как он шутя предлагал Троянцу сюжет криминального рассказа: утопленника тайно привозят из Крыма, прячут на маленькой станции Борки… Но тогда проще предположить, что мёртвого тела в Крыму и не было…
В Бюро политической эмиграции попросили подождать – нужно уточнить, болел ли чем покойный Эрих Краузе.
– Его послали в санаторий, в Гурзуф, – подсказал Кандауров. – Значит был врачебный осмотр, заключение диагностическое. Спросите у того, кто оформлял санаторную путёвку. И уточните: были ли пулевые ранения.
Через полчаса секретарь Бюро зачитал по телефону выписку из медицинского журнала, сделанную полгода назад. Там было несколько пунктов, но Кандауров и Петрусенко, державшие параллельные трубки, одновременно глянули друг на друга, услыхав: «Панцирное» сердце – констриктивный перикард вследствие травмы сердца, полученной при побоях в тюрьме». И ещё: «Деформация правого коленного сустава, возможно артроз». Секретарь сказал, словно оправдываясь:
– Основное, более углублённо обследование товарищ Краузе должен был пройти уже в санатории. Да вот как получилось… А пулевое ранение в левое бедро у него было четыре года назад. Но только след.
– Благодарю вас, – сказал Дмитрий. – Вышлите нам в Харьковское УГРО копии этих записей. И… не скажите ли, какую причёску носил Краузе? Ну, как он был подстрижен? Можно это уточнить?
– Я сам хорошо помню. Стрижка «Prinz von Danemark». – И перевёл: – «Принц Датский». Я, знаете, первый раз увидел такую стрижку. Поинтересовался, потому и запомнил, наверное. Бедный Эрих сказал тогда, что эта стрижка только-только вошла в моду.