– Вы, Николай Степанович, хотели о чём-то попросить меня? Я должна что-то сделать?
Татьяна уже спокойно и внимательно смотрела в глаза Кожевникову. Он мягко улыбнулся.
– Просто Николай… Да, хочу попросить. Но вы ничего не должны. Это ведь просьба. Захотите…
– Захочу, – кивнула она. – Но… Николай, я немка! Будет ли мне доверие? Речь ведь о немецком шпионе, я правильно поняла?
– Помнишь, Таня, – вмешался Дмитрий, – когда в октябре восемнадцатого Харьков оставляли австро-германский войска? А у вас в доме была вечеринка, мы говорили об этом, и я тебя спросил: «Ваша семья не собирается уходить с немецкими войсками на историческую родину?» Что ты мне тогда ответила, не забыла?
Таня прикусила губу. Как она могла забыть тот вечер, когда в их доме собралась молодёжь, её друзья! И Митя там был, и Катенька Петрусенко, и Саша… Играла музыка, танцевали – молодые, наивные… Надеялись на то, что царь и его семья не расстреляны, живы… Последняя вечеринка, больше таких праздников не было…
– Да, Митя, я сказала: «Нет, мы никуда не уедем. Мы давно уже русские немцы»… Кажется так.
– И я помню эти слова. Так и отношусь к тебе, и все мои товарищи тоже.
У Тани блеснули глаза, она повернулась к Кожевникову:
– Говорите же, что я должна сделать?
– Хартман ухаживает за вами? – спросил Кожевников.
– Да.
Дмитрий с радостью отметил, что Таня не покраснела, не сконфузилась. Ответила спокойно и пояснила:
– Да, он выделяет меня. Оказывает знаки внимания.
– Я бы удивился… Таня, найдите возможность как-нибудь, словно бы случайно, в разговоре, упомянуть, что знаете меня. И не просто знаете – дружны.
– Откуда же? Что я должна сказать?
– А вы скажите, что мы уже много лет часто бываем в одной компании. Я же знаю, ваш отец был инженером на моём заводе. И до революции, и в двадцатые годы. Одним из ведущих специалистов. У нас до сих пор помнят Людвига Фридриховича. Подумайте, кто из старых друзей отца и сейчас связан с заводом? Не работает уже, конечно, но в общественной жизни, например, участвует…
– Так Сергей Андрианович, – сходу воскликнула Татьяна. – Верескаев!
– Ну как же, знаю, – подхватил Кожевников. – Бывший ведущий конструктор, чудесный человек.
– Я и в самом деле иногда бываю в гостях у его семьи.
– А я вот нет, – вздохнул Николай. – Но Хартман об этом не знает. Главное, он слышал обо мне – это несомненно. И фигура для него я очень интересная.
– Он будет просить меня познакомить его с вами?
– Почти наверняка… Но! – Кожевников поднял палец, покрутил им многозначительно. – Делать мы этого не станем. Задача другая… Таня, вы скоро его увидите?
– Завтра у нас занятия, – сказала Таня. – Он их не пропускает.
– Отлично, просто отлично!
Кожевников вскочил, прошёлся по комнате, потирая руки. Снова сел рядом на диван – близко к ней, заглянул в глаза. Таня легко улыбнулась ему. Ей теперь самой было странно: как же она могла «побаиваться» Кожевникова… Николая. Считать, что он суровый, неприязненный. Глупая! У него такой проникновенный взгляд, прозрачные, чистые глаза…
Николай и Дмитрий заранее продумали разные варианты операции с Хартманом, потому план в голове у Кожевникова возник мгновенно, но не на пустом месте.
– Танечка, я вас приглашаю на вечер в заводской Дом культуры. Он как раз послезавтра. Будет очень удачно, если вы именно завтра сумеете перед Хартманом упомянуть обо мне и об этом приглашении.
– Скажу обязательно. Я… я придумаю, как. Но что дальше будет?
– А мы сейчас обговорим варианты вашего разговора. Он может повернуться по-разному, но три момента должны непременно случиться. Первое: вы скажите, что я последние дни очень занят и озабочен. Готовлюсь везти новый танк на испытательный полигон, буквально на днях. Второе: вы, Таня, знаете, где этот полигон. Скажем, весной я брал вас с собой на этот полигон, вроде как на экскурсию, по-дружески. И третье: Хартман будет проситься с вами на вечер. Уверен, он станет – в надежде познакомиться со мной. Но мы с вами разыграем перед ним небольшую пьеску…
В сквере перед входом и на крыльце толпились люди – весёлые, нарядные. Из распахнутых дверей доносилась музыка, это в вестибюле Дома культуры играл духовой оркестр. Через полчаса все уже рассядутся в зале, где начнётся торжественное собрание: будут чествовать и награждать лучших рабочих, передовиков и стахановцев. Потом – концерт заводской художественной самодеятельности. А после – танцы в этом просторном вестибюле, под духовую музыку. Впрочем, довольно много пар уже и сейчас кружились по залу. Таня Рёсслер и Гюнтер Хартман тоже зашли вовнутрь, и он предложил:
– Пойдёмте к буфету. Хотите мороженого?
– Нет.
Таня покрутила головой, не столько отказываясь, сколько оглядываясь вокруг. И Хартман тут же догадался:
– Ждёте своего кавалера? Что же он опаздывает?
– Я же вам говорила, Гюнтер, Николай мне не кавалер. Просто друг.
– Не поверю, что вы ему не нравитесь. Этого просто не может быть.
Она взглянула на него из-под опущенных ресниц, быстро улыбнулась. И сама удивилась, насколько естественный и многозначительный получился этот взгляд. Словно сказала: «Что ж, не верьте. И будете правы». А Гюнтер добавил:
– Вот вы рассказывали, что даже на полигон с ним ездили. Не стал бы в такое место ответственный сотрудник приглашать постороннюю женщину.
И тут же картинно вздохнул, сказал с весёлым пафосом:
– Могу же я поревновать вас, Татьяна, хоть немного!
Таня засмеялась, погрозила ему пальчиком и повела рассматривать картины художников заводской изостудии. Она поняла, что последняя фраза должна как бы увести разговор в сторону его заинтересованности полигоном. Так она и сделала – забыла, заговорила о другом. Но обрадовалась: он запомнил, всё запомнил, что она рассказывала.
Вчера она на занятии задала тему разговора: моя работа в Советском Союзе. Урок прошёл весело, все хотели рассказать, даже те, кто ещё совсем плохо говорил по-русски. У Гюнтера получалось чуть ли не лучше всех, и он толково описал стройку, дома, которые уже скоро будут сданы. Татьяна похвалила его и, между прочим, упомянула, что да, дома эти очень хорошие, особенно тот, который предназначен для руководящих работников завода.
– Мне говорил один мой друг. Он тоже там получает квартиру, вот ходил смотреть и мне рассказывал. Такие квартиры удобные, уютные…
После занятия Гюнтер дождался её, пошёл провожать. Пока они весело болтали о разных пустяках, Таня всё время думала: может она неправильный ход сделала, может не ту фразу сказала? Уже почти решила сама начать разговор о Кожевникове, как австриец сказал, слегка сжав её локоть:
– Я рад, что вашему другу понравилась квартира в нашей новой стройке… Так это называется?
– Новостройка, – кивнула Татьяна. – Очень понравилась.
– Вот только я не буду рад, если он там поселится не один… Или он женат?
– О чём это вы, Гюнтер? – наивным тоном спросила Таня. – Николай не женат, у него такая работа напряжённая, говорит – некогда. Да вы наверное слышали о нём, раз строите дома для завода. Кожевников Николай Степанович.
– Слышал, серьёзный руководитель. – Гюнтер приподнял бровь. – Для вас он, значит, просто Николай? Не отрицайте, это о многом говорит.
Дальше разговор покатился по той дорожке, которую они с Кожевниковым заранее «проторили». Гюнтеру, похоже, было очень интересно, потому он попросил Таню ещё погулять. Она охотно согласилась. Они присели на скамейке в сквере, где она увлечённо продолжала рассказывать. Как раз о том, как Кожевников весной пригласил её посмотреть испытательный полигон.
– Разве это не далеко? – «удивился» Хартман.
– Вовсе нет! Под Чугуевым, это у нас в области такой город есть. Мы ехали на его машине, довольно быстро добрались.
Николай Кожевников подробно описал ей путь на полигон, и теперь она, смеясь, рассказывала, как проезжали мост через речку Роганку.
– Такое забавное название, – смеялась Таня. – Мне сначала показалось «Поганка», вот я и запомнила. Скоро он снова туда поедет. Очень переживает.
И, отвечая на его вопрос, «проболталась»: новый танк готовится к испытанию на правительственном полигоне под Москвой, сам товарищ Сталин будет принимать его! Потому он должен безупречно показать себя на местном полигоне. Николая очень торопят, он жаловался ей, что ещё бы месяц нужен, но этого времени ему не дают.
Гюнтер всё-таки купил пирожное и лимонада, усадил Таню за столик у буфетной стойки. Она не скрываясь села так, чтоб был виден вход. Стоял весёлый гомон – люди уже группами заполняли вестибюль, проходили дальше в зрительный зал. Таня пару раз глянула на часики, и тут увидела Кожевникова. Он стоял в вестибюле, нетерпеливо оглядываясь, с ним, чуть поодаль, – ещё два человека.
– О, – воскликнула она, – вот и Коля!.. Николай, – поправилась, смутившись и быстро глянув на спутника. – Подождите, Гюнтер, я сейчас.
Она почти подбежала к Кожевникову, и он обрадовано взял её за руку. Быстро заговорил.
– Вижу, он здесь. Ну что, Танечка?
– Всё, как вы говорили. О вас расспрашивал.
– О полигоне?
– Да, да! И про мост особенно. Вы как в воду глядели!
Кожевников и Дмитрий вчера, обсуждая дорогу на полигон, решили, что особый интерес должен вызывать мост через неширокую речку Роганку. Под мостом – мелководье, камни, сам мост хоть и крепкий, но деревянный. И место пустынное: до ближайшего посёлка Рогань далековато, колхозное поле – в стороне. Когда Хартман стал интересоваться, не трудно ли перевозить технику через такой мост, Таня доверительно рассказала ему, что мост в самом деле проезжать приходится осторожно, медленно – Кожевников по пути на полигон жаловался ей на это. И сказал, что вскоре будут строить новый капитальный мост…
– Улыбайтесь, Таня, улыбайтесь. Вы рады меня видеть.
Кожевников держал её ладонь, легонько поглаживал.
– Я и правда рада. – Ей вовсе не приходилось притворяться. – Вот только переживаю за вас. Ведь что-то готовится?