«А от чего же еще умер человек, если его избили?» — спросил я.
«Вы сейчас совершаете одну из самых распространенных логических ошибок. Запомните: «после чего-то» не всегда означает «вследствие чего-то». Человек после побоев может умереть не из-за побоев, а, например, от острой сердечной недостаточности, от кровоизлияния в мозг нетравматической природы и так далее. Именно поэтому и важно установить причину смерти».
«Понятно. Так от чего он умер?»
«Там все оказалось не однозначно. Во-первых, у мужчины была черепно-мозговая травма, во-вторых, обширные кровоизлияния в подкожно-жировую клетчатку ягодиц и бедер. Означало это то, что его били по заднице и задней поверхности бедер — в соответствии с инструкциями, — а также, возможно, по голове, что запрещено. Правда, я сам был свидетелем того, как заключенные, будучи в сильном нервном возбуждении, бились головой об окружающие предметы, да так сильно, что отбивали металлические ручки от сейфов. Именно черепно-мозговая травма и спасла сотрудников колонии. Я мог бы объединить ее и массивные кровоизлияния, которые сопровождались кровопотерей, в одну травму, и это означало бы, что мужчину убили. Однако, я «похоронил» его только от черепно-мозговой травмы. Во-первых, она была серьезная, а во-вторых, я все-таки сомневался в том, что такое объединение целесообразно. Диагноз «черепно-мозговая травма» допускал возможность причинения повреждений в результате падения самого заключенного или в результате ударов о предметы. Большего и не требовалось — данные о том, что заключенный падал, в деле имелись. Сейчас я думаю, что если бы тогда представители администрации не приехали ко мне, я объединил бы повреждения. Но что сделано, то сделано. Кстати, кроме устной благодарности, никаких материальных вознаграждений я не получил».
«А второй случай? Вы сказали, что их было два».
«А второй случай, точнее, первый по хронологии, произошел буквально спустя пару месяцев с начала работы. Начальник мой был, как обычно, где-то на рыбалке, а ко мне приехали знакомые менты с просьбой. Они хотели, чтобы у их умершего коллеги не обнаружилось алкоголя в крови. Объяснялось это обычными причинами: семья умершего не получит страховку, дети останутся голодными и тому подобное. Я спросил, почему они уверены в том, что алкоголь в крови есть, и они дали мне понять: он там точно есть, и потому в долгу они не останутся. Я пообещал что-то придумать (ради голодных детей-то). Вечером мне позвонил начальник и поинтересовался, что интересного произошло в его отсутствие. Услышав мой стройный рассказ о бедных сотрудниках милиции, о голодных детях и о маячившей благодарности, а также о путях реализации моего гениального плана (я планировал отправить на химическое исследование кровь от другого, заведомо трезвого трупа), он мне очень доходчиво все объяснил. Он рассказал, что проверить подлинность крови — раз плюнуть, что чистая кровь будет выглядеть очень странно, ведь этот человек наверняка бухал в компании, при свидетелях, и если запахнет «жареным», менты первые подставят меня и глазом не моргнут. Я не спал всю ночь, а наутро, чуть свет, помчался в морг, позвонил ментам и сообщил, что наша сделка отменяется. Потом приехал начальник, и я еще раз получил «вдувание». С того момента у меня и мысли не возникало о том, чтобы где-то нарушить правила, несмотря ни на какие знакомства…
Санитарами у нас, как я уже говорил, работали двое — Нина Васильевна, женщина сорока восьми лет, и ее сын. Обязанности свои они выполняли качественно и быстро, обучали меня обращаться с пилой (а она здесь, в отличие от Челябинского Бюро, была электрическая), однако я это так и не освоил, предпочитая ножовку. Прошло чуть более полугода с момента моего устройства в морг, и произошла трагедия — Нина Васильевна умерла. Прямо на рабочем месте. И это был первый раз, когда я видел смерть человека очень близко. Все случилось рано утром, еще до начала работы. Мы с начальником сидели в кабинете, пили чай, обсуждали поступивших покойников. Вошла Нина Васильевна, попросила таблетку, пояснив, что болит сердце. Лаборантки дали ей какой-то анальгетик, после чего она ушла, а минут через десять к нам забежала санитарка из патанатомии и сказала, что Нине Васильевне плохо. Обнаружили мы ее в комнате санитаров, она была уже почти без сознания и только хваталась рукой за грудь. Скорая приехала быстро, сняли ЭКГ (там явно угадывался инфаркт миокарда), минут пятнадцать оказывали помощь на месте, после чего решили везти в реанимацию — благо, морг располагался на территории больницы и ехать требовалось недалеко. Когда выносили носилки, кто-то обратил внимание на то, что выносят ногами вперед, а это плохая примета. После того как машина уехала, я сказал начальнику: «Теперь предстоит долгое лечение и потом еще не менее года реабилитации», на что опытный доктор со вздохом ответил: «Дай Бог, чтобы выжила…» Буквально минут через пять нам сообщили, что Нина Васильевна умерла в машине. Реанимационные мероприятия эффекта не дали. Как я сейчас понимаю, скорее всего, произошел острый инфаркт миокарда с разрывом сердца, шансов выжить не было никаких.
Повторюсь, я впервые видел смерть так близко. Знаете, среди вопросов, которые мне обычно задают, есть один самый популярный: «Вам не страшно работать с трупами?» Отвечу и вам: в мертвых людях нет ничего страшного. Даже если на теле имеются множественные грубые повреждения, даже если труп гнилой или объеденный животными, все это — ничто по сравнению с тем моментом, когда живой человек становится неживым. Хотя моментом это назвать сложно, мгновенной смерти практически не бывает, всегда концу предшествует агония, переход из одного состояния в другое — если хотите, из одной жизни в другую. Вот этот переход отвратителен и страшен, именно тогда ты понимаешь: все суета по сравнению с тем, что определяет твое существование. Человек сейчас живой, он ходит, разговаривает, пьет чай, дает или выполняет поручения, строит планы на день или на год и уж точно не планирует умереть, но кто-то или что-то решает за него — и вот он уже не есть, а был. Судебно-медицинский эксперт в своей работе находится между этими двумя жизнями — этой, земной, и той, которая будет».
«Однако, — подумал я. — Стоит вернуться к этой теме позже. Эксперт, который верит в загробную жизнь…» Пока же меня заинтересовало другое.
«Вы сейчас упомянули примету: мол, выносить больного ногами вперед — это плохо. Вы что, верите в них?»
«Приходится верить, — без тени улыбки ответил доктор. — Они заставляют в себя верить. Это необъяснимо и это невозможно назвать простым совпадением. Например, нельзя эксперту, который дежурит, желать спокойного дежурства — ему обязательно придется ехать в такую даль или на такой сложный труп, что прокатается всю ночь. А если на вскрытии обнаружилось какое-то заболевание, явившееся причиной смерти (например, инсульт), то обязательно в ближайшее время точно такое же заболевание выявится у другого покойника. Или вот еще: если вскрыть все трупы, поступившие в морг, то на следующий день могут вообще никого не привезти, но если оставить один не вскрытый (как говорили санитары — «на развод»), то на следующий день обязательно будет много покойников. Работает всегда. Что это, по-вашему?»
«Совпадение, конечно», — ответил я.
«Видите, и вы не верите. Тем не менее, это не совпадение, это что-то еще. Может быть, потому, что судебно-медицинский эксперт должен обращать внимание на любые мелочи, мы и замечаем то, что не замечают другие. Рассказать вам, как одна мелочь помогла однажды раскрыть преступление?»
Я кивнул.
«Случилось это, когда я уже лет пять работал «по-взрослому». В составе следственно-оперативной группы я был вызван на труп, точнее, на место происшествия. Как оказалось, у оперов появилась информация, будто в одном частном доме пару дней назад мужчина убил свою жену — он сам проболтался об этом, будучи пьяным, своим друзьям, один из которых оказался милицейским «барабаном». Чтобы не ездить дважды, решили сразу взять меня — одновременно и убийцу задержать, и труп описать. Приехали мы в отдаленный рабочий поселок, там — частный дом, довольно большой огород, хозяйство. Мужичонка хиленький, но упертый: мол, никого не убивал, жена уехала к родственникам, куда конкретно — не сказала, и когда вернется, он не знает. Осмотрели дом — все чисто, никаких следов крови или чего-то подозрительного. Что делать? Мужичок начал негодовать и возмущаться, собравшийся около дома народ уже стал посмеиваться над нами. Уезжать с позором? А вдруг «барабан» и впрямь ошибся — мало ли чего по пьяни не почудится? В эти минуты «сомнений и тягостных раздумий» я обратил внимание на следы свиней, которых было много в огороде; хаотичные у дома, они выстраивались в четкую тропинку, ведущую в конец огорода к зарослям бурьяна. Я сказал следователю: «Пусть свиней выпустит, есть мысль». Опираясь на деревенский опыт, я понимал, что свиньи никогда без основательной причины не будут ходить куда-то всей толпой. Они разбредаются по огороду, роются в земле, вырывают корешки, валяются в земле — словом, ведут себя по-свински. Хозяин дома уперся: мол, поздно уже, поросята погуляли, спать хотят, однако в итоге подчинился. Как я и предполагал, хрюшки сразу весело побежали по тропинке в явно знакомом им направлении. Мы — за ними. И в зарослях бурьяна обнаружили едва прикопанный труп женщины, уже наполовину съеденный свиньями. Найти труп наугад было практически невозможно. Поняв, что все пропало, мужчина сознался в том, что зарезал жену и планировал уничтожить труп, скормив его поросятам. Если бы мы в тот вечер уехали, думаю, он просто перепрятал бы тело, и никогда никто его не нашел бы».
«Занятная история. В одном американском фильме я видел что-то подобное. Там владелец фермы избавлялся от трупов своих жертв, скармливая их свиньям. Жутко все это».
«С точки зрения того, у кого есть задача избавиться от тела, ничего жуткого нет, все самое страшное уже произошло — человек убит. А дальше убийца, оценив ситуацию, рассчитав все возможные риски, определив плюсы и минусы того или иного способа, принимает решение замести следы. Нет тела — нет дела, и в этом устойчивом выражении есть доля правды. Народ у нас в этом смысле грамотный и потому изобретательный. Случай со свинья