инесу пузырек с какой-то жидкостью, скажу, что это суперлекарство от СПИДа, что я его изобрел и проверил на крысах и свиньях. И что же, вы сразу введете его больному, поверив мне на слово?
— Вам — не поверю, — отрезала, озлобляясь, Рябкина и отвернулась от журналиста, подчеркивая, что с «писаками» ей разговаривать не о чем.
Сергей сделал Самойленко незаметный знак рукой — мол, хоть недолго подержи язык за зубами, а то эта цаца совсем разговаривать не захочет, а затем снова максимально доброжелательно продолжал расспрашивать Нелли Кимовну:
— Препарат действительно ни разу не дал осложнений? И как нам получить его образец?
— Нет, препарат оказался нормальным. Я ему доверяла на все сто процентов. Наша с Гржимеком задача — обеспечить клиентов здоровым потомством, поэтому в качестве и безопасности «слипа», а также в невозможности побочных эффектов при его применении я была уверена.
— А как насчет образцов?
— Образцы есть. У меня дома, во встроенном сейфе, есть еще пять ампул.
— Как найти сейф?
— В ванной комнате, над раковиной, за зеркалом. Он вделан в стену между ванной и туалетом.
— Ключ?
— У меня в сумочке. Я так понимаю, что обязана буду отдать вам этот ключ?
— Да, конечно. Так будет лучше и для нашего расследования, и лично для вас. Ведь есть статья — «За сокрытие улик и вещественных доказательств»…
— Не надо мне все это рассказывать, да еще в таком тоне, — недовольно поморщившись, прервала Бобровского Нелли Кимовна. — Отдам я вам этот ключ.
— Хорошо, продолжим. Итак, мы остановились на том, что матери вводится специальный препарат, — напомнил Бобровский. — И что же происходит дальше?
— Затем, как я уже говорила, мы слегка пугали роженицу и готовили ее к операции. К этому времени в Одессе уже должен был находиться клиент, мы предупреждали о возможных сроках родов заранее.
— И?
— Мы делали кесарево, и пока мать находилась под наркозом, ребенок передавался в руки клиента. Мать не успевала даже услышать его первого крика, поскольку операции проходили под общим наркозом.
— Но ведь не все переносят общий наркоз? Как же вы выходили из ситуации?
— За кого вы нас принимаете? Вы думаете, мы заранее не исследовали состояние здоровья матери? — Рябкина каталась уязвленной. — Я же вам объясняю: к отбору матерей мы относились крайне осмотрительно. Сбоев быть не могло.
— Кто делал операции?
— Оперировала всегда одна и та же бригада, которую я сама составляла. Я, Кварцев и наш анестезиолог Никитенко, операционная сестра Свороб и Королькова. Этого состава вполне хватало.
— Все они знали, чем занимаются? Вы с ними как-то за это расплачивались?
— Конечно. Кварцев и Никитенко получали по полштуки баксов, а Свороб и Королькова…
— Извините. Нелли Кимовна, — прервал ее Бобровский, — назовите цифры еще раз, только нормально, без жаргона, хорошо?
— Врачи получали по пятьсот долларов за операцию, медсестры — по двести.
— А вы сами?
— Я — организатор, получала, естественно, намного больше, но на меня ложились и все расходы.
— Сколько?
— За первую операцию мне заплатили пять тысяч долларов. Затем расценки слегка увеличили.
— Сколько вы получили за сына Сергиенко? — у Банды все не выходила из головы Оля, страдавшая где-то там, в больничных стенах.
— Десять тысяч долларов.
— Ни фига себе! — присвистнул от удивления журналист.
— Но не все эти деньги шли мне! — попыталась смягчить произведенный эффект Нелли Кимовна. — Именно из этих десяти тысяч я плачу операционной бригаде. Из них же я закупаю витамины и фрукты для матери, пока она носит ребенка. Из них в конце концов я плачу в горздравотдел, в другие ведомства, а также в Киев, в министерство.
— Так-так-так! — заинтересовался Сергей. — Назовите фамилии, суммы, обстоятельства передачи денег. Расскажите о причинах, по которым вы вынуждены были им платить.
— Ну, фамилии… Я скажу так — всем первым лицам, только в Киеве не министру, а его заму, курирующему рождаемость и педиатрию. Ставка для всех одна — я давала каждому по триста долларов в месяц.
— Богаты ваши чиновники от здоровья! — пробормотал себе под нос Самойленко.
— Обстоятельства, как вы выражаетесь, передачи денег тоже были одинаковы — заходила в кабинет, вручала. Так что свидетелей вы вряд ли найдете, некому подтвердить факт дачи взятки. Но платила я регулярно.
— Зачем?
— Как вам получше объяснить… Вся наша система построена так, что государство в любой момент может «наехать» на отдельно взятого своего гражданина. Ну, если это предприниматель — это понятно, как сделать: лишить лицензии, задавить налогами, натравить санэпидстанцию или пожарников — масса вариантов. Но, главное, государство наезжает и на все другие сферы жизни — на заводы, газеты и даже на нас, врачей. В конце девяносто третьего года у меня сложился особо удачный период…
— То есть вы удачно продали за рубеж сразу несколько новорожденных? — Банду резануло выражение «удачный период», и он постарался поставить на место госпожу Рябкину. — Мы вас правильно поняли?
— Да, конечно, — она даже не смутилась. Видимо, вполне привыкла считать то страшное дело, которым занималась на протяжении нескольких лет, всего лишь обычным бизнесом. А бизнес и преступление — это, как говорят в их городе, две большие разницы. — За два месяца мы отдали клиентам пятерых детей. Естественно, по итогам года картина детской смертности в нашей больнице выглядела ужасно, и с проверкой прибыл начальник горздравотдела. Мы посидели, обсудили санитарное состояние наших отделений, поговорили о нехватке лекарств и профессионалов среди персонала, вместе посетовали на то, какую зарплату государство платит врачам. Вроде бы мной он остался доволен, но я на всякий случай принесла ему небольшой подарок — видеоплейер. Мол, жаль, что мы портим вам статистику по городу, но будем всячески стараться улучшить наши показатели. А у вас, говорят, через неделю день рождения? Ах, нет? Ну, не нести же сувенир назад! Примите, пожалуйста, от дружного коллектива нашей больницы с наилучшими пожеланиями…
— Хорошо, достаточно. Более подробно о взятках и обо всем прочем вы расскажете следователю, — Банда поспешил завершить эту тему. В принципе, почти все, что он хотел, он уже знал. — Теперь нас интересует сам механизм покупки детей. Как это происходит? Как поддерживают связь с вами? Каков обычный порядок вывоза младенцев через границу? Рассказывайте!
— Да, я поняла… Значит, это происходит примерно так. Гржимек дает в немецких, австрийских, голландских и газетах некоторых других европейских стран объявление примерно такого содержания:
«У Вас проблемы с наследниками? Вам некому передать паше состояние? У вас в доме не звенят детские голоса? Вам некому подарить свою ласку и тепло? Не расстраивайтесь, вашу проблему можно решить, и мы поможем вам в этом». Он указывает своп пражский адрес и телефон, а в некоторых странах, например в той же Германии, у него есть даже филиалы. Ну, филиалы — громко сказано: просто офисы с диспетчерами, не более того. Я была в Дортмунде, заходила в один такой — ничего впечатляющего… Извините, а можно еще кофе?
— Да, конечно. Я тоже хотел предложить прерваться на несколько минут, — поддержал ее Бобровский, заметив, что Рябкина уже здорово устала.
— Хорошо, — сказал Банда. — В таком случае я пойду сам сварю кофе, у меня это неплохо получается. Кому покрепче, кому без сахара?
Получив заказы, он уже собирался пойти на кухню, но на пороге его остановил вопрос Коли Самойленко:
— Нелли Кимовна, не обижайтесь, пожалуйста, для следователей это, наверное, не важно, но мне как журналисту интересно. Скажите, а почему вы до сих пор, спустя столько лет, все еще Рябкина, а не пани Гржимек?
— Ответ прост, господин журналист, — Нелли Кимовна вынула из пачки сигарету и закурила. Ребята заметили, как дрожала зажигалка в ее руке. — Он никогда и не собирался на мне жениться, более того, он никогда и не любил меня. Это был обычный прием в его бизнесе, и он сыграл свою роль блестяще. А ваша покорная слуга по большому счету — просто дура… Единственное, что меня успокаивает, — подобное случается со многими женщинами. Так уж мы, наверное, устроены — слишком доверчивы…
Поначалу, чтобы дать ей войти во вкус больших денег и сохранить ее любовь к себе, Павел приезжал часто. И не только с клиентами, но и просто так, на несколько дней, так сказать, в гости.
Когда Нелли Кимовна в первый раз взяла в руки толстую пачку стодолларовых купюр «весом» в пять тысяч, ей чуть не стало плохо:
— Павел, но ведь это же машина! Я завтра же куплю «БМВ», как у тебя!
— Ну перестань, успокойся. Эти деньги — только начало. А вот «БМВ» покупать я тебе не советую.
— Почему? Плохая машина? Так, может, «Мерседес»? Или какие там еще бывают?
— Нет, милая, не в этом дело.
— А в чем же тогда?
— Подумай, что ты будешь рассказывать своим коллегам, друзьям, знакомым? Откуда у тебя такая иномарка? Ты что, зарабатывала проституцией?
— Заработала частной практикой!
— Я знаю, как ты заработала. И ты знаешь. А они, — он неопределенно махнул головой, — знают, сколько ты в состоянии заработать. Не дразни гусей, Нелли. Это старый хороший принцип.
— Наверное, ты прав, — задумчиво протянула она, пряча деньги от квартирных воров в фарфоровый чайничек в буфете, — самое надежное, как ей тогда казалось, место.
— Я на все сто прав. И тебе вполне подошли бы белые «Жигули», такие новые, как там их ваши назвали… «Спутник»? — он никак не мог вспомнить экспортного названия модели.
— «Девятка», мы ее так называем.
— Ну да. А в чайнике деньги не хранят. Да у тебя скоро и чайников не хватит, — рассмеялся Павел, погладив ее по плечам. — Тебе не о машине надо думать, а о покупке домашнего сейфа. У вас продаются? Маленькие такие, на кодовом замочке, их обычно муруют в стену.
— Вмуровывают, горе! — счастливо рассмеялась Нелли Кимовна. — Не хочу сейф, хочу машину! И пусть, так и быть, хочу белую «девятку»!