Затем в палату зашел врач и сказал: “Ваш муж не просыпается, хотя мы отменили снотворное несколько дней назад. Это признак того, что он не проснется уже никогда”.
В этот момент мы втроем – доктор, Дима и я – стояли возле кровати Антона. Когда врач произнес эти слова, мне хотелось умереть на месте. Я обернулась к Антону, ища в нем поддержку, и увидела, что он пытается открыть глаза. Я не помню, как закричала и что говорила тогда. Мы с Димой со счастливыми лицами показывали доктору на Антона, который пытался открыть глаза. То чувство счастья невозможно передать. Казалось, я могла бы летать. А уж как был удивлен доктор, и рассказать невозможно.
Спустя неделю, когда Антон смог говорить, он поведал нам свою версию. В его мир снов явилась девушка в красном, которая и вытащила его в реальность. И этой девушкой он считал меня.
Образ спасительницы засел в его голове. Теперь он часто просил меня надевать красное, когда я навещала его в больнице. И, казалось, что, преодолев кому, мы сможем вместе все.
История девушки в красном из снов получила интересное продолжение. Этот образ Антон не мог забыть и нашел художницу, которая по его подробным описаниям нарисовала картину того, что он видел в своем забытье. Женщина в красивом платье стоит в поле красных маков и как бы вырастает из этих ярких цветов. Однако не все здесь так уж радостно и просто: на заднем плане высится мрачная гора, темная полоса и серые облака почти полностью закрывают голубизну неба… Антон подарил эту картину мне, женщине, которая пришла в его сны и вытащила из комы, как он всегда говорил.
Случившееся похоже на сказку. Но так и было. Было чудом, которое дало надежду, что мы можем сделать свою жизнь сказкой. Главное, не сдаваться. Никогда.
Маша
Записки коматозника
Самое противное в коме – искусственная вентиляция легких (ИВЛ). Одно дело, когда тебя симпатичная врач немного вентилирует рот в рот, и другое, когда в тебя по самое не знаю куда пихают набор трубок и натягивают маску на лицо. Нельзя даже говорить. Точнее, физически невозможно. На таком фоне искусственные печень и почки – просто милейшее дело. Стоят тумбочки, светятся, жужжат, от них идут капельницы, с них санитарки пыль вытирают. Но вот ИВЛ! Из-за нее кормят шприцем. Берут гамбургеры, сосиску в тесте, немного молока, хлопьев и все это измельчают в пыль. После чего шприцем прямо в пищевод. Самое обидное, меню попросить не получается – рот занят ИВЛ.
Слава богу, первые много дней в таком состоянии я спал. Это был не безмятежный сон младенца, а взаправдашний бред наркомана. Поскольку все предыдущее ставят под наркозом, пациента погружают в медицинский сон. На пути ко сну лично у меня случился еще один пункт, мимо которого я не мог пройти. Своим активным противодействием врачам я добился бумаги, разрешавшей привязать меня к кровати веревками. Любопытно, но и такие формы в медицине есть. А далее опытный медбрат учил на моем примере неопытную медсестру, как правильно привязывать буйных пациентов к кроватям. Так я послужил делу образования.
Вообще мне снилось милое. Например, что в больнице есть зоопарк и его можно посещать. Еще мне снилось, что идет большой праздник и все красиво к нему одеваются.
Я как бы побывал в идеальном детском саду на экскурсии. Оттуда меня унесло к “Алисе в Стране чудес” и к местным персонажам. Еще приснилось, что меня тестировали на адекватность особым прибором и даже выдали справку, что я адекватен. Жалко, что я ее во сне и оставил – знатный был бы документ. Но пробудился я почему-то в напряженной фазе, думая, что все окружающее – заговор для того, чтобы, зашив мне в тело капсулы, перевозить наркотики из Таиланда.
Стоило открыть глаза, как со мной все принялись говорить. В этом чуде человеческого общения явно чувствовалась издевательская нотка: я-то не мог даже мычать в ответ. И каждого доктора вместо ответа я награждал злобным взглядом. Но ум уже начал работать, и мне захотелось понять, в каком я состоянии. Рядом – брат и жена, неимоверно счастливые, что я вообще очнулся. Но они оценивают случившееся как-то очень уж по-людски: “Ты спал семь дней!” А я хотел всего лишь результат анализа крови.
И тут заходит доктор. Удача. Осталось, умеренно размахивая руками и подмигивая, пояснить, что меня интересуют тромбоциты, лейкоциты и гемоглобин, а также давление, температура и кислород в крови. Я мычал и выводил письмена пальцем на простыне. Меня не понимали. Меня вернули в сознание, за меня искренне радовались, но я не мог им ответить. И я страдал. Потом придумали взять планшет, чтобы я пальцем, буква за буквой, писал слова. У меня не было сил держать ручку. На планшет приходилось заходить со многих попыток – руки сильно тряслись. Уже тогда стало понятно, что еще хуже у меня с ногами. Я боялся. Я не смелый человек, и никто мне не рассказывал, как это бывает. Поэтому я боялся, что заново придется учиться говорить и ходить. Но заговорил и на русском, и на английском сразу, как только сняли трубку ИВЛ. Так заговорил, что быстро утомился. Но ходить…
Сепсис нанес сильный удар по мышечной ткани. Первый раз, встав на ноги, я сразу рухнул на кровать. Дальше – два шага к креслу и отдых в нем. “Железный трон”, на котором я узнал, насколько ослабли мышцы спины, шеи, поясницы – все надо было собрать в кучу прежде, чем пытаться идти. В первом походе с ходунками меня страховали два врача, сзади маячило инвалидное кресло. Мы прошли метров двадцать. Я опять на своих двоих прошел хоть несколько метров. Дальше пошло чуть легче: все-таки у тела есть память. Сейчас я хожу сам. Пока недалеко, например, могу обойти отделение по кругу. Сзади уже нет страховочной коляски, но доктор катит штангу капельниц.
Как показала проверка КТ – процессы не успели достигнуть мозга. Его кровоснабжение не было нарушено ни на одном этапе. Мне очень повезло, потому что вопрос стоял о часах. А еще повезло, что сердце все это выдержало. Врачи готовились реанимировать и его и даже взяли бумагу согласия на это у Маши. Почему я все еще в больнице? Да потому что высеяли пневмонию в крови, а функция почек хотя и восстанавливается без диализа, но не очень быстро. Еще каждый день меня вывозят на лучевую терапию, результатами которой “лучистый” специалист вроде доволен.
Что я дальше буду делать? Все по плану – трансплантацию. Уже сестра-донор прилетела в США. Сейчас главное – доучиться как следует ходить. А дальше буду живой – что-нибудь придумаю.
13 ноября 2013 года
Встречаю тридцатник
Год назад мне предложили в этот день устроить грандиозный праздник. Причина имелась: тридцать тысяч человек хотели позитивных новостей. Самая позитивная новость на сегодня – я живой. Так уж вышло, что весь этот год был одним большим испытанием на прочность. И если сперва меня терзали сомнения в осуществимости задуманного, плавно перешедшие в хлопоты с получением виз и разрешений, то потом начались проблемы организационные: где жить, что есть, как говорить. Можно считать, что этот год прошел в США или на чемоданах в США. Тут все диктовал простой принцип: получить лучшее из возможного лечение в мире, у лучших специалистов, которые есть. По счастью, на этом пути меня поддерживали тысячи человек. Не только деньгами, но и вовремя данными советами. Стало ясно: основной враг, с которым идет бой, это время. И день рождения получается вопреки ему – за той чертой, которой могло и не быть. В результате это опять день рождения в больнице.
Сейчас я лежу в палате обычной терапии, моя основная забота – восстановить силы, чтобы почки сами фильтровали кровь, а мышцы набрали достаточную массу для повседневного движения. Параллельно мной занимаются радиоонкологи. Пройдет двадцать дней, и начнется полное тестирование по итогам проведенного лечения. В первую очередь, конечно, ПЭТ. Еще через три недели – трансплантация. У меня отличный донор – сестра, и передача части клеток для трансплантации – для нее приключение в стиле телесериала “Доктор Хаус”. К возможным побочным реакциям мы готовимся философски. Сейчас, например, начинаем подыскивать “чистое жилье” на год дальнейшей иммунно-дефицитной жизни в Нью-Йорке.
– Ну что, тридцатник уже? – спрашивает доктор после детального опроса о состоянии тела и души.
– Да. 4 ноября.
– У меня 9 ноября. Я младше тебя на пять дней.
Боже! Какой я старенький! Я ровня тетушке-доктору, что слушает мои легкие и лечит мою пневмонию!
Мы учились, как-то развлекались все это время. Узнавали одинаковые новости из телевизора. Нас кормили, о нас заботились. Мы не вылетели на социальную обочину. Никто из нас не погиб в аварии. Вряд ли кто-то из нас рисковал жизнью на войне. Скорее отсиживали часы в музыкальной школе.
И вот мы встретились. Впервые за тридцать лет.
Какая приятная встреча.
4 ноября 2013 года
Вкус жизни
Жизнь человека имеет интересное свойство – непредсказуемый финал. Сложно определить, сколько тот или иной человек проживет. Иногда онкологические пациенты умудряются пережить своих врачей. Мне хотелось в московском онкологическом центре повесить плакат: в России в нынешнем году, переходя дорогу, погибло столько-то человек, а от рака – столько-то. В принципе, переходить дорогу опаснее. Но статистика – это статистика, а личные переживания – это личные переживания. Поэтому для любого человека мысль, что он все-таки смертен, очень сложна. И когда он к этой мысли приходит, то начинает выстраивать собственную стратегию жизни. Задумавшись: “Как бы я прожил этот день, если бы он был у меня последним?”, многие начинают изменять что-то. А мне кажется: если ты был доволен своей предыдущей жизнью, то будешь доволен и своим последним днем. Именно поэтому я стараюсь делать так, чтобы все ресурсы собирались воедино, информация накапливалась, а потом все это тратилось самым эффективным способом.
Трансплантация – интересный процесс, в ходе которого клетки иммунной системы донора будут запущены в аналогичную систему пациента. Они начнут между собой борьбу, а общим врагом станут остатки раковых опухолей. Поэтому очень важно сейчас сократить размеры этих опухолей до единичных клеток. В ходе этой борьбы рак должен быть уничтожен окончательно, это эффективнее химиотерапии и действует непосредственно на опухоли. Но поскольку это сложный процесс, который будет вызывать взаимодействие двух иммунитетов, восстановление займет длительное время. И на этот период потребуется особое лечение. Так что все время уходит на тщательное планирование.