едакции[608]. Такой порядок перечисления князей не соответствует их генеалогическому положению среди потомков Ярослава Мудрого, но позволяет подразумевать политический приоритет Мономаха перед Давидом Святославичем. По всей видимости, раздел «наследства» Святослава Ярославича, осуществленный в 1097 г., негативно отразился на значении Чернигова и правившего в нем князя. Напротив, Мономах, заинтересованный в обороне южных границ Переяславской волости, упрочил не только политическое положение, но и моральный авторитет, выступив организатором борьбы с половцами, в которой помимо правителей Киева и Чернигова приняли участие многие другие князья[609].
Стремление Мономаха к лидерству среди «Ярославовых внуков» подчеркивает и «Сказание чудес», повествующее о междукняжеском соперничестве вокруг Борисоглебского культа в начале XII в. Находившиеся в Вышегороде останки князей, по всей видимости, состояли под покровительством Святополка Изяславича, которому подчинялся город, однако в 6610 (1101/02) г. Мономах тайно приказал обложить гробницы Бориса и Глеба позолоченным серебром и, по сути дела, оспорил попечительство киевского князя. Несколько позже в число попечителей культа захотел попасть и Олег Святославич, который между 1102 и 1111 гг. восстановил церковь, заложенную в Вышегороде Свято – славом Ярославичем, но разрушившуюся при Всеволоде Ярославиче, однако он так и не смог добиться от Святополка разрешения перенести гробницы князей-страстотерпцев в новую (каменную) церковь, так как тот, по словам одного из составителей «Сказания», препятствовал этому, ибо не являлся ее строителем и завидовал сделанному труду[610].
Вероятно, для киевского князя это был не только вопрос престижа, но и политического лидерства. Строителем деревянной церкви, освященной в 1072 г., согласно «Чтению» Нестора, был Изяслав Ярославич. Святополк, судя по информации «Сказания», так и не сумел построить новую церковь – вместо него это сделал Олег, и, если бы Святополк уступил ему инициативу в организации нового перезахоронения, этот акт мог нанести сильный удар по его авторитету, который, как кажется, и без того стеснял Владимир Мономах. Положение осложнялось тем, что, по свидетельству «Печерского патерика», Святополк «много насилиа людемъ створи» и «домы бо силных до основаниа без вины искоренивъ и имениа многымъ отьемъ»[611], что, естественно, не прибавляло ему популярности.
Недовольство в полной мере проявилось после смерти Святополка в апреле 1113 г.[612], когда в Киеве вспыхнуло восстание, которое М.С. Грушевский и М.Н. Покровский назвали «революцией» по аналогии с событиями 1068 г.[613]В рамках этой тенденции народное движение в Киеве характеризовалось как проявление классового антагонизма между горожанами и господствующими верхами[614]. Согласно альтернативному представлению, социальная борьба 1113 г., продемонстрировавшая политическую значимость городской общины в целом, не имела классового содержания[615].
В источниках события 1113 г. представлены следующим образом. Согласно Ипатьевскому списку ПВЛ, «…Преставися благоверный князь Михаилъ, зовемый Святополкъ, месяца априля въ 16 день за Вышегородомъ. И привезоша и в лодьи Киеву, и спрятавше тело его, и възложиша на сане. И плакашеся по немь бояре и дружина его вся, певше над нимь обычныя песни, и положиша въ церкви святаго Михаила, юже бе самъ создалъ. Княгини же его много раздили богатьстьво монастыремъ и попомъ, и убогымъ, яко дивитися всемъ человекомъ, яко такоя милости никтоже можеть створити. Наутрия же, въ семы на 10 день, светъ створиша кияне, послаша к Володимеру, глаголюще: „Поиди, княже, на столъ отенъ и деденъ“. Се слышавъ, Володимеръ плакася велми и не поиде, жаляси по брате. Кияни же разъграбиша дворъ Путятинъ, тысячького, идоша на жиды и разграбиша я. И послашася паки кияне к Володимеру, глаголюще: „Поиди, княже, Киеву; аще ли не поидеши, то веси, яко много зла уздвигнеться, то ти не Путятинъ дворъ, ни соцькихъ, но и жиды грабити, и паки ти поидуть на ятровьтвою и на бояры, и на манастыре, и будеши ответъ имети, княже, оже ти манастыре разъграбять“. Се же слышавъ, Володимеръ поиде в Киевъ. Усретоша же и митрополитъ Никифоръ съ епископы и со всими кияне с честью великою. Седе на столе отца своего и дедъ своихъ, и вси людье ради быша, и мятежь влеже»[616].
Менее подробная репрезентация событий дана в «Сказании чудес», где говорится, что по смерти Святополка «многу мятежю и крамоле бывъши въ людьхъ и мълве не мале. И тъгда съвъкупивъшеся вси людие, паче же большии и нарочитии мужи, шедшее причьтъмь всехъ люди, и моляху Володимера, да въшедъ, уставить крамолу сущюю въ людъхъ. И въшедъ, утоли мятежъ и гълку въ людьхъ, и преякняжение всея Русьскы земля в лето 6000 и 21 лето»[617]. И.И. Смирнов и Л.В. Черепнин полагали, что свидетельство «Сказания чудес» о восстании 1113 г. является более объективным, чем свидетельство Ипатьевского списка ПВЛ[618], однако вряд ли правомерно противопоставлять их по критерию «объективности», учитывая тот факт, что памятники, в которых они читаются, сформировались во время киевского княжения Мономаха и в целом отражают промономаховскую тенденцию. Зато в прояснении нуждаются некоторые другие вопросы: 1) кто были действующие лица апрельских событий 1113 г.; 2) какими мотивами они могли руководствоваться; 3) от кого исходила инициатива призвания в Киев переяславского князя?
В ПВЛ с одной стороны фигурирует политически пассивное окружение Святополка («бояре» и «дружина»), оплакивавшее его кончину, а с другой стороны – политически активное городское население («кияне»), которые на «совете» решают отправить делегацию в Переяславль к Мономаху[619], дабы призвать его на стол «отен и деден». Мономах, по-видимому, не сразу решился принять предложение делегатов. По всей видимости, в тот момент, когда киевская делегация находилась в пути, в Киеве произошли грабежи дворов, принадлежавших тысяцкому Путяте и евреям. Так как переяславский князь не спешил прибыть в Киев, «кияне» отправили к нему новую делегацию, которая стала запугивать Мономаха усилением беспорядков и разграблением монастырей.
Та же самая информация в сжатом виде представлена в «Сказании чудес», где акцентируется внимание на том, что вокняжения Владимира в Киеве желали «вси людие», но более всего «большии и нарочитии мужи». Это обстоятельство способствовало тому, что одна группа исследователей считала Мономаха ставленником горожан (Н.М. Карамзин, Н.А. Полевой, С.М. Соловьев, В.И. Сергеевич, Н.И. Костомаров, И.А. Линниченко, ранний М.С. Грушевский и др.)[620]; другая – ставленником киевской знати (поздний М.С. Грушевский, М.Д. Присёлков, М.Н. Покровский, С.В. Юшков, И.У. Будовниц, И.И. Смирнов, Б.А. Рыбаков, А.А. Зимин, О.М. Рапов, П.П. Толочко, А.Б. Головко и др.)[621]; третья группа исследователей синтезировала оба представления, предположив, что призвание Мономаха в Киев представлялось как совместная акция знати и горожан (А.Е. Пресняков, Б.Д. Греков, Л.В. Черепнин, И.Я. Фроянов, А.Ю. Дворниченко, П.В. Лукин)[622].
Объективно информация источников позволяет говорить только о том, что интересы горожан («киян» или «людей») в данном случае совпадали с интересами «нарочитых мужей»; и те и другие рассматривали Владимира Мономаха как гаранта социальной стабильности в Киеве, поэтому его можно охарактеризовать скорее как ставленника консервативных сил, а не «демократических элементов», наполненных «революционным духом», к которым перед лицом беспорядков примкнули «церковные чины» и «представители высших классов»[623], поскольку беспорядки начались после того, как было принято решение пригласить в Киев Мономаха, да и возникновение их не привело к выдвижению альтернативной кандидатуры на киевский стол, что является главным отличием киевских событий 1113 г. от киевских событий 1068 г. Но если и «люди», и «нарочитые мужи», по сути дела, желали одного и того же, на первый взгляд остается не вполне ясным: кто начал устраивать грабежи в городе? Можно предположить, что к «мятежу и крамоле», возникшим в сложившемся вакууме власти, оказались причастны не все «кияне», а только «маргинальные элементы», недовольные Святополком или его тысяцким Путятой, чей двор был разграблен во время беспорядков. Вряд ли правомерно связывать этот инцидент с тем, что Путята якобы поддерживал кандидатуру на киевский стол одного из Святославичей. Подобное предположение не находит подтверждения в источниках, опираясь исключительно на мнение В.Н. Татищева[624], к которому также восходит представление о том, что Святославичам должно было принадлежать приоритетное право наследования Киева (в соответствии с родовым старшинством)[625]. Альтернативу ему составляет гипотеза М.М. Щербатова о том, что наследником киевского стола в соответствии с «отчинным» принципом должен был стать сын Святополка Ярослав[626]. Менее популярно мнение о том, что за действия своего отца в 1073 г. Святославичи впоследствии могли лишиться права наследования киевского стола