— Вы, скорее всего, никогда не слышали о вирусах ядерного полиэдроза, — сказал нам Двайер. Название с 1993 года немного изменилось, но благодаря нашествию коконопрядов и статьям Джудит Майерс я о них слышал. Двайер описал убийственное воздействие NPV на вспышки популяций лесных чешуекрылых. В частности, он говорил о непарном шелкопряде (Lymantria dispar), еще одном маленьком коричневом существе, вспышки и спады популяций которого он изучал двадцать лет. Он рассказал, что личинки непарного шелкопряда буквально «растворяются» после заражения NPV. Я не вел тщательного конспекта, но все же записал слово «растворяются» на желтой странице блокнота. А еще я записал, цитирую: «Эпизоотии обычно случаются в очень плотных популяциях». После еще нескольких замечаний общего плана Грег Двайер начал обсуждать математические модели. Во время перерыва на кофе я схватил его за пуговицу и спросил, нельзя ли будет как-нибудь с ним пообщаться о судьбе мотыльков и перспективах пандемических заболеваний человечества. Он ответил: «Конечно».
112
Прошло два года, но затем в наших рабочих графиках наконец-то одновременно нашлись свободные окна, и я приехал к Грегу Двайеру в Чикагский университет. Его кабинет на первом этаже биологического комплекса рядом с Восточной 57-й улицей был весело украшен обычными плакатами и карикатурами, а на левой стене висела большая белая маркерная доска. Двайеру было тогда пятьдесят лет, но выглядел он моложе — напоминал дружелюбного аспиранта, у которого просто рано поседела борода. На нем были круглые черепаховые очки и футболка с безумно сложным интегральным уравнением. Над уравнением и под ним были большие буквы; футболка словно спрашивала у собеседников: НУ, И ЧТО В [этих непонятных символах] ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ? Эта футболка, объяснил он, представляет собой меташутку. Страшный набор символов — это одно из уравнений Максвелла. Шутка, очевидно, состоит в том, что средний обыватель действительно не поймет в этом ничего, а «мета» — похоже, в том, что уравнения Максвелла знамениты, но настолько потрясающе заумны, что даже не всякий математик может их узнать. Понимаете?
Мы сели по разные стороны его стола, но, едва у нас завязался разговор, Двайер вскочил и начал рисовать на доске. Так что я тоже встал, словно, если присмотрюсь к его каракулям внимательнее, смогу лучше их понять. Он нарисовал координатные оси — на одной обозначил количество яиц непарного шелкопряда в лесу, на другой — время, и объяснил, как ученые определяют вспышку популяции. Между вспышками непарный шелкопряд настолько немногочислен, что его почти невозможно найти. А вот во время вспышки вы можете легко найти тысячи кладок на одном акре. В одной кладке — около 250 яиц, так что мотыльков вылупляется великое множество. Он нарисовал график, изображающий взлеты и падения популяции непарного шелкопряда в разные годы. Больше всего график напоминал китайского дракона: его спина вздымалась вверх, а потом резко изгибалась вниз, потом снова вверх и снова вниз. Потом он нарисовал частички вируса NPV и рассказал, как они защищают себя от солнечного света и других угроз из окружающей среды. Каждый защитный мешочек представляет собой твердый многогранный комок белка (отсюда название «полиэдровирус»), в котором прячутся десятки вирионов, словно изюм в калорийной булке. Потом Двайер стал рисовать новые графики и в процессе объяснил мне, как работает этот мерзкий вирус.
Мешочки с вирусом лежат, размазанные по листу, — они остаются там после гибели предыдущей гусеницы. Потом приходит здоровая гусеница и проглатывает вирус вместе с листом. Попав внутрь гусеницы, мешочек разворачивается, зловещий, упорядоченный, словно ракета с разделяющейся боеголовкой, готовая выпустить смертоносные ядерные заряды по городу. Вирионы выходят из укрытия и атакуют клетки в кишечнике гусеницы. Каждый вирион проникает в ядро клетки (опять-таки, отсюда название — ядерный полиэдроз), обильно размножается, вырабатывает новые вирионы, которые покидают «материнскую» клетку и атакуют другие.
— Они переходят из клетки в клетку, заражают множество клеток, — сказал Двайер. Вскоре гусеница, по сути, превращается в ползающий и жующий мешок с вирусом. Тем не менее никаких признаков болезни у нее не проявляется. Она даже не чувствует, насколько больна.
— Если гусеница получила достаточно большую дозу вируса, — продолжил Двайер, — то она будет и дальше ползать по листьям и есть, но потом, дней через десять или две недели, или даже три недели, она просто растворится прямо на листе.
Опять это слово, то же самое, что он сказал в Атланте, невероятно живописное: растворится.
Другие гусеницы тем временем тоже страдают от подобной судьбы.
— Вирус практически полностью пожирает их, прежде чем они перестают функционировать.
Под конец этого процесса, когда вирионов в гусенице становится уже слишком много, и им перестает хватать пищи, они снова упаковывают себя в защитные мешочки. Пора выходить наружу. Пора идти дальше. Гусеница к этому времени уже наполнена вирусом, съедена вирусом, и ее удерживает только кожа. Но кожа гусеницы, сделанная из белков и углеводов, прочна и гибка. Тогда вирус вырабатывает специальные ферменты, которые растворяют кожу, и гусеница лопается, словно воздушный шарик, наполненный водой.
— Они заражаются вирусом, — сказал Двайер, — а потом делают «плюх» на листьях.
Гусеницы растворяются, оставляя после себя только лужицу вируса — лужицу, которую в условиях резкой вспышки популяции непарного шелкопряда вскоре съедает другая голодная гусеница. И так далее.
— Через одну-две недели до этого листа добирается новое насекомое, съедает его, а потом — плюх, — повторил Двайер.
За одно лето случается примерно пять или шесть поколений плюхов, пять или шесть волн передачи, и превалентность вируса в популяции гусениц все увеличивается. Со стартовой точки, — предположим, лишь 5 процентов зараженных гусениц — к первой осени эта цифра может возрасти до 40 процентов. После того, как выжившие гусеницы переживают метаморфоз, становятся мотыльками и размножаются, некоторые мешочки с вирусом попадают не только на листья, но и на яйца, которые откладывают самки. Так что немалая часть гусениц следующей весной заражается, едва вылупившись из яиц. Превалентность инфекции быстро растет.
— А на следующий год процент становится еще выше, — сказал мне Двайер. Буквально за два-три года быстро размножающийся вирус «практически уничтожает всю популяцию».
Мотыльки исчезают, остается только вирус. Иногда его остается столько, добавил он, что «по коре течет такая серая жидкость». Идут дожди, и деревья плачут смесью из растворившихся гусениц и вируса. На меня это произвело большое впечатление.
— Похоже на Эболу, — сказал я.
— Ага, точно.
Двайер бывал на тех же конференциях, что и я, читал многие из тех же книг и статей, что и я.
Только вот не на настоящую Эболу, добавил я. На журналистскую версию Эболы, на популяризированную кошмарную версию Эболы, от которой жертвы «истекают кровью», словно мешки с жидкими кишками.
Он согласился. Такое же разделение на степени ужаса, реальность против преувеличения, применимо и для NPV.
— Когда люди слышат о нашем вирусе, они обычно говорят: «А, вы изучаете тот вирус, от которого гусеницы взрываются!» Но от вируса же гусеницы не взрываются, — настаивал он. — Они растворяются.
Выслушав этот сценарий, увидев его графики, оценив прямолинейность слов и восхитившись уравнением Максвелла на футболке, я, наконец, дошел до цели своего визита: так называемой Большой Аналогии. На прошлой неделе, сказал я, население нашей планеты достигло 7 миллиардов. Выглядит все очень похоже на популяционную вспышку. Плотность нашего населения велика. Посмотрите на Гонконг или Мумбаи. Мы очень тесно взаимосвязаны. Мы много летаем. 7 миллионов жителей Гонконга живут всего в трех часах пути от 12 миллионов жителей Пекина. Ни одно другое крупное животное не жило на планете в таком изобилии. А еще нам угрожает немало потенциально убийственных вирусов. Некоторые из них могут оказаться даже такими же жуткими, как NPV. Так… каков прогноз? Обоснована ли Большая Аналогия? Стоит ли ждать резкого падения популяции, как у непарных шелкопрядов?
Двайера не удалось заставить быстро ответить «да». Он предпочитает рассудительный эмпиризм и с настороженностью относится к простым экстраполяциям. Он попросил время на раздумье. А потом мы разговорились о гриппе.
113
Я мало говорил о гриппе в этой книге, но не потому, что это не важная болезнь. Напротив, она невероятно важна, невероятно сложна и по-прежнему может причинить немало вреда, если начнется глобальная пандемия. Следующей Большой Бедой, вполне возможно, станет грипп. Грег Двайер об этом знал, поэтому и упомянул его. Я уверен, что вам и напоминать не нужно, что пандемия гриппа 1918—1919 гг. убила почти 50 миллионов человек; и у нас до сих пор нет никакой волшебной защиты, универсальной вакцины, защищенного от дурака и широко доступного метода лечения, который мог бы гарантировать, что подобная смертность и страдания не повторятся. Даже в самый обычный год гриппом заражаются не менее трех миллионов человек по всему миру, из которых умирают более 250 000. Так что грипп очень опасен — и это в лучшем случае. В худшем случае он может устроить настоящий апокалипсис. Я откладывал разговор о нем до последнего, потому что грипп заодно и очень подходит для некоторых заключительных мыслей на общую тему зоонозных заболеваний.
Начнем с самых простых определений. Грипп вызывается тремя типами вирусов, самый опасный и распространенный из которых — грипп A. Все вирусы этого типа имеют сходные генетические черты: одноцепочечный РНК-геном, который разделен на восемь сегментов, кодирующих одиннадцать белков. Иными словами, у них восемь отдельных полосок РНК-кода, связанных вместе, словно восемь железнодорожных вагонов, которые могут доставлять одиннадцать разных типов груза. Одиннадцать «грузов» — это молекулы, из которых состоят структурные и функциональные механизмы вируса. Их вырабатывают гены. Две этих молекулы выступают из внешней поверхности вирусной оболочки подобно шипикам: гемагглютинин и нейраминидаза. Эти белки, которые распознаются иммунной системой и играют ключевую роль в проникновении в клетки носителя и выходе из них, дают различным подтипам гриппа A их названия: H5N1, H1N1 и так далее. Термин «H5N1» обозначает вирус, у которого гемагглютинин подтипа 5 соединен с нейраминидазой подтипа 1. В природе было обнаруж