1997 год был очень неудачным временем для медицинской чрезвычайной ситуации: в тот год Гонконг как раз превращался из британской колонии в специальный административный регион Китая. Гражданские институты были неустойчивы, с большой кадровой текучкой, и Роберт Уэбстер обнаружил, что в Гонконгском университете не хватает экспертов по гриппу. Затем появились новые больные; к концу года их было уже восемнадцать, а смертность составила 33 процента. Птичий грипп был очень вирулентным. Но насколько заразным? Никто не сумел найти даже место его происхождения, не говоря уж о том, чтобы определить, может ли он быстро распространяться среди людей.
— Так что я созвал всех постдокторантов, которых учил на Тихоокеанском побережье, — сказал Уэбстер, — и сказал им ехать в Гонконг. Уже через три дня мы нашли вирус на рынках с живой птицей.
То была важнейшая отправная точка. Власти Гонконга приказали забить всю домашнюю птицу (1,5 млн. голов) и закрыли птичьи рынки, и это решило неотложную проблему. Какое-то время новых случаев не было — ни в Гонконге, нигде. Но суровый новый вирус полностью искоренить не удалось. Он продолжил тихо циркулировать среди домашних уток в прибрежных провинциях Китая, где многие деревенские жители держали небольшие утиные стайки и ежедневно выпускали их кормиться на рисовые поля. В такой обстановке вирус очень трудно отследить, а избавиться от него — еще труднее, потому что у зараженных уток не было никаких симптомов.
— Утки — это троянские кони, — сказал мне Уэбстер. Он имел в виду, что именно в них таится опасность. Дикие утки, переносящие вирус, могут приземлиться на вашем заливном поле и заразить домашних уток. С вашими утками все будет в порядке, но когда ваш сын принесет их на ночь домой, они могут заразить ваших кур. А вскоре ваши куры, — а заодно и ваш сын, — могут умереть от птичьего гриппа.
— Утки — это троянские кони, — повторил он. Хорошая фраза, живая, ясная; я видел ее и в некоторых статьях Уэбстера. Но в разговоре со мной он выражался еще более конкретно: кряквы и шилохвостки. Патогенность этого вируса очень разная для разных птиц.
— Все зависит от вида, — сказал Уэбстер. — Некоторые виды уток умирают. Горные гуси умирают. Лебеди умирают. А вот кряквы и особенно шилохвостки — это переносчики. И распространители.
Через шесть лет после первой вспышки в Гонконге вирус H5N1 снова вернулся, заразив трех человек в одной семье и убив двух из них. Как я уже писал ранее, это случилось во время первых тревожных случаев новой инфекции, которая стала известна как SARS, что затруднило работу по идентификации этого микроба, принадлежавшего к совсем иному виду. Примерно в то же время грипп H5N1 стали находить у домашних птиц в Южной Корее, Вьетнаме, Японии, Индонезии и других странах этого региона; он убил множество кур и как минимум двух человек. А еще он путешествовал вместе с дикими птицами — и добрался довольно далеко. Озеро Кукунор на западе Китая, в двух тысячах километров к северо-западу от Гонконга, стало местом одного зловещего события, на которое Уэбстер намекнул, упомянув горных гусей.
Озеро Кукунор — важное место гнездования перелетных водоплавающих птиц, которые потом улетают оттуда в Индию, Сибирь и Юго-Восточную Азию. В апреле и мае 2005 г. шесть тысяч птиц на Кукуноре умерли от гриппа H5N1. Первой пострадавшей птицей стал горный гусь, но болезнь также поразила огарей, больших бакланов и два вида чаек. Горные гуси, площадь крыльев у которых велика по отношению к весу, хорошо приспособлены к высоким и дальним перелетам. Они гнездятся на Тибетском нагорье, перелетают через Гималаи. А еще от них можно заразиться вирусом H5N1.
— А потом, судя по всему, — рассказал мне Уэбстер, — дикие птицы унесли вирус на запад — в Индию, Африку, Европу и так далее.
В 2006 г. вирус, например, попал в Египет и стал для страны большой проблемой.
— Вирус в Египте повсюду. На коммерческих птицефабриках, в популяциях уток.
Египетские ветеринары попытались привить домашнюю птицу вакциной, импортированной из Азии, но вакцинация не сработала.
— Удивительно, что случаев среди людей не было больше.
Цифры в Египте довольно большие: 151 заболевший, 52 умерших по данным за август 2011 г. Эти цифры — более чем четверть всех мировых случаев птичьего гриппа у людей и более трети всех смертельных случаев с 1997 года, когда H5N1 впервые проявил себя. Но есть один важный факт: очень немногие случаи заболевания в Египте (а может быть, и ни одного) стали результатом передачи от человека к человеку. Все эти несчастные египтяне заразились напрямую от птиц. Это говорит о том, что вирус пока что не нашел эффективного способа передаваться между людьми.
Эта ситуация, по словам Роберта Уэбстера, опасна по двум причинам. Во-первых, Египет, учитывая недавние политические неурядицы, вполне возможно, просто не сможет справиться со вспышкой птичьего гриппа, передающегося воздушно-капельным путем, если таковая случится. Во-вторых, он, как и многие другие ученые, занимающиеся гриппом, и чиновники из систем здравоохранения по всему миру, опасается вот чего: все эти мутации, все эти многочисленные контакты между людьми и зараженными птицами могут, в конце концов, породить генетическую конфигурацию вируса, которая сделает его высокозаразным для людей.
— Пока H5N1 существует, — сказал Уэбстер, — всегда есть вероятность катастрофы. Да, вот так и обстоит дело с H5N1. Пока он с нами, в человеческой популяции, есть теоретическая возможность, что он получит возможность передаваться от человека к человеку.
Он немного помолчал.
— И тогда — да поможет нам Бог.
114
Вся эта тема, словно вирус, передаваемый воздушно-капельным путем, носится туда-сюда по ветрам рассуждений. Большинству людей не знакомо слово «зооноз», но они слышали об атипичной пневмонии, о лихорадке Западного Нила, о птичьем гриппе. Они знают кого-то, кто перенес болезнь Лайма, и слышали о ком-то, кто умер от СПИДа. Они слышали об Эболе и знают, что это ужасная болезнь (хотя они могут путать ее с E. coli, бактерией, которая может вас убить, если вы съедите не тот шпинат). Они беспокоятся. Они что-то где-то слышали. Но у них нет времени или желания вникать в научные подробности. Я могу на собственном опыте сказать, что некоторые люди, узнав, что вы пишете книгу о таких вещах — о жутких новых болезнях, о вирусах-убийцах, о пандемиях, — переходят сразу к делу. Они спрашивают: «Мы все умрем?» И я взял за правило отвечать «да».
Да, мы все умрем. Да. Мы все будем платить налоги, а потом мы все умрем. Большинство из нас, впрочем, умрут от чего-то куда более будничного, чем новый вирус, недавно передавшийся человечеству от утки или от шимпанзе, или от летучей мыши.
Опасность, которую представляют зоонозы, вполне реальна и страшна, но степень неуверенности тоже высока. Даже близко, черт возьми, нет никакой надежды, по колоритному выражению Роберта Уэбстера, что мы сможем предсказать природу или время начала следующей пандемии гриппа. В этой системе слишком много случайных или почти случайных факторов. Прогнозирование всех этих болезней — довольно неблагодарное занятие, которое скорее может дать ложную уверенность, чем реальные данные, на основе которых можно действовать. Я задал не только Уэбстеру, но и многим другим выдающимся ученым, изучающим болезни, в том числе экспертам с мировым именем по Эболе, SARS, вирусам, переносимым летучими мышами, ВИЧ и эволюции вирусов, один и тот же вопрос из двух частей.
1) Появится ли в ближайшем будущем болезнь, достаточно вирулентная и заразная, чтобы вызвать пандемию на уровне СПИДа или «испанки» и убить десятки миллионов людей?
2) Если да, то что это будет за болезнь и откуда она придет?
Ответы на первый вопрос были в диапазоне от «Может быть» до «Вероятно». В ответах на второй вопрос чаще всего упоминались РНК-вирусы, особенно те, резервуаром которых служит какой-нибудь примат. Ни один из них, кстати, не возражал против идеи, что если Следующая Большая Беда все же придет, она будет зоонозом.
В научной литературе вы найдете примерно такие же осторожные, информированные предположения. Дональд Бёрк, светило эпидемиологии инфекционных заболеваний, ныне декан Школы здравоохранения в Питтсбургском университете, в 1997 г. прочитал лекцию (позже опубликованную), где перечислил критерии, которым должны отвечать вирусы, способные вызвать новую пандемию. «Первый критерий — самый очевидный: уже вызванные пандемии в недавнем прошлом человечества», — сказал Бёрк своим слушателям. Этому критерию, среди прочих, отвечают ортомиксовирусы (в том числе грипп) и ретровирусы (в том числе ВИЧ). «Второй критерий — это доказанная способность вызывать крупные эпидемии в популяциях животных». Этот критерий опять-таки указывает на ортомиксовирусы, а также на парамиксовирусы (вроде Хендры и Нипах) и коронавирусы — в том числе тот, который позже стал известен под названием SARS-CoV. Третий критерий Бёрка — «естественная способность эволюционировать», то есть готовность мутировать и рекомбинировать (или реассортировать), что «дает вирусу возможность войти в человеческую популяцию и вызвать пандемию». В качестве примеров он снова привел ретровирусы, ортомиксовирусы и коронавирусы. «Некоторые из этих вирусов, — предупреждал он, имея в виду, в частности, коронавирусы, — должны считаться серьезной угрозой для здоровья человека. Это вирусы с высокой скоростью эволюции и доказанной способностью вызывать эпидемии в популяции животных»[239]. Оглядываясь назад, интересно отметить, что он предсказал эпидемию SARS за шесть лет до того, как она произошла.
В недавнем разговоре Бёрк сказал мне: «Мне просто повезло — я угадал». Он самоуничижительно засмеялся, а потом добавил, что «предсказание — слишком сильное слово» для описания его работы.
Дональду Бёрку можно в этом отношении доверять не больше и не меньше, чем любому другому человеку. Но тот факт, что точное предсказание сделать трудно, вовсе не говорит о том, что мы обязаны оставаться слепыми и неподготовленными и относиться к новым и возвращающимся з