За годы, прошедшие с 1996-го, вспышки Эболы еще не раз поражали людей и горилл в регионе, окружавшем Майибу-2. Одна из областей, пострадавших особенно сильно, лежит вдоль реки Мамбили, на северо-западе Конго, неподалеку от границы с Габоном, — это еще одна зона густых лесов, включающая в себя несколько деревень, национальный парк и Лосси, недавно созданный заповедник для горилл. Мы с Майком Фэем обошли пешком и эту область в марте 2000 г., всего за четыре месяца до встречи возле инзельбергов в Минкебе. В то время область водосбора Мамбили, где гориллы водились в изобилии, резко контрастировала с пустым лесом Минкебе. Но через два года, в 2002-м команда ученых, работавших в Лосси, начала находить трупы горилл, и у некоторых из них был положительный анализ на антитела к эболавирусу. (Положительный анализ на антитела — менее убедительное доказательство, чем найденный живой вирус, но все же говорит о многом.) Через несколько месяцев 90 процентов горилл, за которыми они наблюдали (130 из 143 особей), исчезли без следа. Сколько из них просто сбежали? Сколько умерли? Проведя довольно свободную экстраполяцию подтвержденных смертей и исчезновений на всю территорию, за которой они наблюдали, ученые опубликовали статью в Science под громким (но слишком самоуверенным) заголовком: «Эпидемия эболы убила 5000 горилл».
10
В 2006 г. я вернулся на реку Мамбили, на этот раз с командой, которую возглавлял Уильям Б. (Билли) Кареш, тогда — директор Полевой ветеринарной программы в Обществе охраны природы Нью-Йорка (сейчас он занимает похожую должность в EcoHealth Alliance). Билли Кареш — ветеринар и авторитетный эксперт по зоонозам. Он странствующий полевой специалист, выросший в Чарльстоне, штат Южная Королина, на передачах Марлина Перкинса[24] ; его обычная рабочая форма — голубая рубашка, бейсболка в сеточку и борода. Эмпирист по природе, он говорит тихо, едва двигая губами, и избегает категорических заявлений, словно у него от них болят зубы. Часто он ходит с хитрой улыбкой, словно его забавляют все чудеса нашего мира и разнообразные проявления человеческой глупости. Но вот в поездке на Мамбили не было ничего забавного. Он приехал, чтобы стрелять в горилл, — не пулями, а дротиками с транквилизатором. Он собирался взять у них кровь и проверить ее на антитела к эболавирусу.
Нашим пунктом назначения был комплекс Моба-Баи, группа естественных полян близ восточного берега верхнего течения Мамбили, недалеко от заповедника Лосси. Слово баи в франкофонной Африке означает болотистый луг, часто — с солонцами, окруженный со всех сторон лесом, словно потайной сад. Кроме Моба-Баи, тезки этого комплекса, неподалеку располагались еще три или четыре. Гориллы (и другие дикие животные) часто приходят на баи — там всегда много воды и солнечно, а под открытым небом растут богатые натрием осока и астры. Мы ехали в Мобу вверх по течению Момбили на перегруженной лодке-долбленке, которую толкал мотор в 40 лошадиных сил.
В лодке размещалось одиннадцать человек и целая куча оборудования. У нас был холодильник, работавший на газу, две морозилки на жидком азоте (для сохранения образцов), тщательно упакованные шприцы, иглы, пробирки и инструменты, медицинские перчатки, костюмы химзащиты, палатки и брезент, рис, фуфу, консервированный тунец, консервированный горошек, несколько ящиков плохого красного вина, множество бутылок воды, пара складных столов и семь белых пластиковых кресел, которые можно ставить одно на другое. С помощью этих инструментов и роскошной провизии мы разбили полевой лагерь на противоположном берегу от Мобы. В нашей команде были эксперт-следопыт Проспер Бало, несколько ветеринаров, специализирующихся на диких животных, другие лесные проводники и повар. Проспер работал в Лосси до и во время вспышки. Под его руководством мы должны были обойти баи вдоль и поперек — места, богатые сочными растениями и ранее знаменитые десятками горилл, которые собирались там каждый день, чтобы поесть и отдохнуть.
Билли Кареш дважды, еще до вспышки Эболы, бывал в этих местах, чтобы уточнить базовые данные о здоровье горилл. В 1999 году он за день увидел шестьдесят две гориллы. В 2000 он вернулся и попытался подстрелить нескольких транквилизаторами.
— Каждый день, — рассказывал он мне, — в каждом баи я видел по меньшей мере по семейству.
Он не хотел мешать жизни животных, так что «жертвами» его транквилизаторов стали всего четыре обезьяны. Он взвесил их, осмотрел, ища симптомы очевидных заболеваний (например, фрамбезии, бактериальной кожной инфекции), и взял анализы крови. У всех четырех обезьян анализы на антитела к Эболе оказались отрицательным. На этот раз все было по-другому. Ему нужна была сыворотка крови обезьян, переживших массовое вымирание 2002 года. Начиная экспедицию, мы ожидали многого. Шли дни, и нам начало казаться, что не выжил вообще никто.
Ну, точнее, выжили, но совсем мало — недостаточно, чтобы стрельба дротиками по гориллам (это всегда непростое мероприятие, причем рискованное и для «охотника», и для «жертвы») дала более-менее стоящие данные. Наша стоянка в Мобе длилась целую неделю. Каждый день рано утром мы пересекали реку, тихо ходили от одного баи к другому, прячась в густой растительности по краям полян, и терпеливо ждали, пока придут гориллы. Но гориллы не приходили. Часто нам приходилось мокнуть под дождем. Когда было солнечно, я читал толстую книгу или дремал, лежа прямо на земле. Кареш стоял, держа наизготовку духовое ружье, заряженное дротиками с тиллетамином и золазепамом — лучшими транквилизаторами для горилл. В другие дни мы ходили по лесу, следуя за Проспером Бало, который искал следы горилл — и не находил ни единого.
Утром второго дня, идя по болотистой тропинке к баи, мы видели следы леопардов, слонов, буйволов и признаки деятельности шимпанзе, но ни единого следа горилл. На третий день, так и не увидев ни одной гориллы, Кареш сказал: «Мне кажется, они умерли. Тут прошла Эбола». Он решил, что здесь остались лишь немногие счастливцы, которые не заразились или оказались достаточно стойкими к болезни, чтобы выжить. С другой стороны, сказал он, «именно эти-то нас и интересуют», потому что у них могут быть антитела. На четвертый день Кареш и Бало пошли отдельно от нас и сумели найти одного-единственного растерянного самца гориллы по громкому стуку в грудь и отчаянным крикам. Они незаметно подползли к нему на расстояние девять метров, скрываясь в густом подлеске. Обезьяна вдруг поднялась и встала прямо перед ними; видна была только одна голова.
— Я мог убить его, — позже признавался Кареш. — Просто грохнуть.
То есть выстрелить ему между глаз, а не обездвижить дротиком в бок. Кареш не спустил курок. Горилла снова громко закричала и убежала.
В моих записках на шестой день значится: «Ни одной, ни фига, ни хрена нет горилл». Наш последний шанс был на седьмой день; Бало и Кареш несколько часов преследовали еще пару животных по болотистому лесу, но даже увидеть их не смогли. Горилл в окрестностях Моба-Баи стало совсем мало, а те, кто все же выжили, стали ужасно боязливы. Дождь тем временем продолжался, палатки уже были перемазаны грязью, а вода в реке прибывала.
Когда мы не ходили по лесу, а сидели в лагере, я говорил с Карешем и тремя ветеринарами Общества защиты животных, базировавшимися в Африке. Одним из них был Ален Ондзи, долговязый, стеснительный конголезец, который учился на Кубе, хорошо знал испанский, французский и несколько центральноафриканских языков. Он очень забавно опускал голову и хихикал, когда его дразнили или веселили. Главной задачей Ондзи было получать сообщения о мертвых шимпанзе или гориллах в любом месте страны, как можно скорее ехать туда и собирать образцы тканей для анализа на эболавирус. Он описывал мне инструменты и процедуры, необходимые для решения этой задачи. К тому моменту, как он добирался до трупа, тот уже разлагался; к тому же, пока не было доказано обратное, он должен был считать, что ткани просто кишат Эболой. Его рабочая одежда состояла из костюма химзащиты с вентилируемым капюшоном, резиновых сапог, фартука и трех пар перчаток, скотчем приклеенных к запястьям. Первый надрез для сбора образцов — довольно опасное предприятие, потому что труп, вполне возможно, заполнен изнутри газами и может взорваться. В любом случае мертвые обезьяны были обычно сплошь покрыты насекомыми-трупоедами — муравьями, маленькими мушками, даже пчелами. Ондзи рассказал, как один раз три пчелы с трупа взбежали по его рукам, пролезли под отворот капюшона, побегали по его голому телу, а потом ужалили, пока он работал с образцами. Может ли эболавирус передаваться через пчелиные жала? Никто не знает.
— Пугает ли вас эта работа? — спросил я у Ондзи.
— Уже нет, — ответил он.
— Почему вы ею занимаетесь? — спросил я. — Почему вы ее любите?
(А работу он явно любил.)
— Ca, c’est une bonne question[25], — ответил он, опустил голову и захихикал. Потом добавил уже спокойнее: — Потому что она помогает мне применять на практике то, чему я научился, учиться новому, и, возможно, она даже спасла несколько жизней.
Еще в команде была Патрисия (Триш) Рид, которая приехала в Африку работать биологом пятнадцать лет назад, изучала лихорадку Ласса и СПИД, перешла в CIRMF в Франсвиле, приобрела некоторый опыт полевой работы в Эфиопии, а потом получила степень доктора ветеринарной медицины в Университете Тафтса в Бостоне. Вернувшись в CIRMF, она стала изучать вирус, поражавший мартышек, но потом полевой ветеринар из Общества защиты животных погибла в авиакатастрофе — ее самолет разбился на далеком габонском аэродроме. Кареш взял Рид на замену погибшей.
Ее работа, объяснила Рид, заключалась в изучении инфекционных заболеваний, угрожающих здоровью горилл; Эбола — всего лишь самое экзотичное из них. Другие болезни — в основном человеческие и хорошо известные, а гориллы уязвимы для них из-за близкого генетического сходства с нами: туберкулез, полиомиелит, корь, пневмония, ветрянка и так далее. Гориллы могут заразиться ими, если больные люди гуляют по лесу, кашляют там, чихают или справляют нужду. Любые преодоления межвидового барьера в обратном направлении — от людей к животным — наз