ываются антропонозом. Знаменитым горным гориллам, например, угрожают такие антропонозные инфекции, как корь, которую заносят экотуристы, приезжающие, чтобы полюбоваться ими. (Горные гориллы — это находящийся на грани исчезновения подвид восточных горилл, которые живут на крутых склонах гор Вирунга в Руанде и соседних землях. Западная горилла из лесов Центральной Африки, живущая только в низинах, более многочисленна, но нельзя сказать, что этому виду опасность не угрожает совсем.) Их среду обитания уничтожают лесорубы, за ними самими охотятся — их мясо употребляют в пищу, так что заразные заболевания могут столкнуть западных горилл с нынешнего уровня сравнительной многочисленности (около ста тысяч особей) и привести к ситуации, в которой маленькие изолированные популяции будут с трудом бороться за жизнь, как горные гориллы, или вовсе вымрут.
Но леса Центральной Африки все еще огромны в сравнении с маленькими склонами гор Вирунга, где живут горные гориллы; кроме того, к западным гориллам в их родную, почти непролазную среду обитания экотуристы обычно не ездят. Так что корь и туберкулез — не худшие их проблемы. «Я считаю, что Эбола, без всякого сомнения, представляет самую большую угрозу для западной гориллы», — говорила Рид.
Эболавирус у горилл, объяснила она, представляет такую сложность не только из-за своей свирепости как таковой, но и из-за недостатка данных.
— Мы не знаем, ходил ли он здесь раньше. Мы не знаем, выживают ли они после него. Но нам нужно знать, как он распространяется среди групп. Нам нужно знать, где он.
А вопрос «где» — это на самом деле два разных вопроса. Как широко вирус Эбола распространен по Центральной Африке? Какой вид является его естественным резервуаром?
На восьмой день мы собрали вещи, загрузили их в лодки и уплыли вниз по течению в Мамбили, так и не собрав ни одного образца крови. Нашу работу сорвал тот самый фактор, из-за которого она стала так важна: полное отсутствие горилл. Еще одно странное происшествие с собакой в ночи[26]. Билли Кареш подобрался близко к одной горилле, но не смог подстрелить ее транквилизатором, и сумел отследить еще двух благодаря зорким глазам следопыта Проспера Бало. Другие же, многие десятки, которые облюбовали эти баи и часто тут бывали раньше, либо сбежали в неизвестном направлении, либо… умерли? Так или иначе, когда-то горилл здесь было много, а теперь не стало вообще.
Вирус тоже куда-то исчез. Но мы знали, что он всего лишь скрывается.
11
Где скрывается? В течение почти четырех десятилетий естественный резервуар Эболы оставался одной из самых мрачных загадок мира инфекционных заболеваний. Эта тайна и попытки ее разгадать тянутся еще с первого известного ученым появления эболавируса в 1976 году.
В том году в Африке случились сразу две вспышки, независимо друг от друга, но почти одновременно: одна — на севере Заира (ныне Демократическая Республика Конго), другая — на юго-западе Судана (сейчас это территория Республики Южный Судан), в четырехстах восьмидесяти километрах от первой. Хотя вспышка в Судане началась немного раньше, события в Заире получили большее освещение — отчасти потому, что в честь небольшой заирской речки Эболы назвали и сам вирус.
Эпицентром вспышки в Заире стал небольшой госпиталь католической миссии в деревне Ямбуку, в районе, известном как Зона Бумба. В середине сентября врач-заирец сообщил о двух с лишним десятках случаев тяжелого нового заболевания — не обычной малярийной лихорадки, а чего-то более жуткого и красного — с кровавыми рвотой и диареей и кровотечениями из носа. Четырнадцать пациентов умерли, говорилось в телеграмме, отправленной врачом в столицу Заира Киншасу, а состояние остальных остается тяжелым. К началу октября миссионерский госпиталь в Ямбуку закрылся по весьма печальной причине — большинство сотрудников умерли. Международная команда из ученых и врачей, подчиненная лично министру здравоохранения Заира, прибыла туда несколько недель спустя, чтобы изучить неизвестную болезнь и дать советы по контролю над ее распространением. Эта группа, в которую входили представители Франции, Бельгии, Канады, Заира, ЮАР и США (в том числе девять врачей из отделения CDC в Атланте), стала известна как Международная комиссия. Возглавлял ее Карл Джонсон — тот самый американский врач и вирусолог, который работал с вирусом Мачупо в Боливии в 1963 г. и едва выжил, заразившись этой болезнью. Тринадцать лет спустя, все такой же энергичный и целеустремленный, нисколько не смягчившийся ни из-за близкой встречи со смертью, ни из-за карьерного роста, он возглавлял Особый отдел патогенов в CDC.
Джонсон помог разрешить кризис с болезнью Мачупо, обратив внимание на экологическую составляющую, или, если проще, задав вопрос: где живет вирус, когда не убивает боливийских крестьян? В том случае на вопрос удалось ответить легко: местный вид мышей приносил вирус Мачупо в дома и амбары. Благодаря мышеловкам вспышку удалось погасить. Сейчас, в отчаянные, непонятные дни октября и ноября 1976 г. на севере Заира, столкнувшись с другим невидимым и неопознанным убийцей, жертвами которого уже стали сотни людей, Джонсон и его коллеги нашли время, чтобы задать такой же вопрос и о вирусе Эбола: откуда он вообще взялся?
К тому времени они уже знали, что этот патоген — совершенно точно вирус. Эти знания они получили из клинических образцов тканей, отправленных на изучение в зарубежные лаборатории, в том числе и CDC. (Джонсон перед тем, как вылететь в Заир, лично возглавил работы по изоляции патогена в CDC.) Они знали, что этот вирус похож на вирус Марбург, еще один смертоносный патоген, обнаруженный девятью годами ранее; электронные микрографы показали, что он такой же волокнистый и извилистый, словно замученный ленточный червь. Но лабораторные анализы еще и показали, что вирус Эбола достаточно отличается от вируса Марбург, чтобы его можно было признать новым вирусом. В конце концов, эти два червеобразных вируса, Эбола и Марбург, отнесли к новому семейству — Filoviridae, филовирусы.
Группа Джонсона понимала, что новый патоген, вирус Эбола, должен жить в каком-то животном — в каком-то другом, кроме человека, — с которым может довольно мирно сосуществовать, не вызывая тяжелых заболеваний. Но вопрос о резервуаре был не таким важным, как более неотложные вопросы, например, как прервать передачу вируса от человека к человеку, как помочь пациентам выжить, как покончить с эпидемией. «Экологическое расследование было ограниченно в масштабах», — позже сообщила команда, и результаты этого расследования были нулевыми[27]. Нигде, кроме людей, не удалось найти ни следа вируса Эбола. Но, оглядываясь назад, можно сказать, что эти отрицательные данные получились довольно интересными, — по крайней мере, список исследованных видов. Они растерли в кашицу 818 постельных клопов, собранных в деревнях, пораженных Эболой, но не нашли в них вируса. Потом проверили комаров. Тоже ничего. Взяли кровь у десяти свиней и одной коровы — и в них Эболы тоже не было. Они поймали 123 грызуна, в том числе 69 мышей, 30 крыс и 8 белок, но ни один из них не оказался носителем вируса. Наконец, они «изучили внутренности» шести мартышек, двух дукеров и семи летучих мышей. Эти животные тоже оказались чисты.
Члены Международной комиссии были отрезвлены увиденным. «За последние 30 лет в мире не было ни одной настолько драматичной и потенциально взрывной эпидемии новой острой вирусной болезни», — предупреждали они в докладе[28]. Смертность в 88 процентов, отмечали они, выше, чем у какого-либо известного заболевания, не считая бешенства (почти 100 процентов у пациентов, которых не начали лечить до того, как появились симптомы). Комиссия дала шесть неотложных рекомендаций заирским официальным лицам, в том числе по мерам безопасности на местном уровне и по эпидемиологическому наблюдению по всей стране. Но вот о поисках естественного резервуара ничего не говорилось. Это был научный вопрос, несколько более абстрактного толка, чем конкретные действия, предложенные администрации президента Мобуту. С этим нужно будет подождать.
Ожидание длилось и длилось.
Через три года после Ямбуку Карла Джонсона и нескольких других членов Комиссии все еще занимал вопрос резервуара. Они решили попробовать снова. Ресурсов на организацию экспедиции, посвященной только поискам животного, в котором скрывается Эбола, у них не было, так что они присоединились к программе по изучению оспы обезьян в Заире, которую координировала Всемирная организация здравоохранения. Оспа обезьян — тяжелая болезнь, хотя и не такая жуткая, как лихорадка Эбола, и ее тоже вызывает вирус, который прячется в естественных резервуарах; в то время ее резервуар был еще неизвестен. Так что устроить поиски сразу и того, и другого казалось логичным решением: один и тот же набор образцов можно было изучить с помощью двух разных наборов инструментов. Полевая команда снова собрала животных из деревень и окружающих их лесов в Зоне Бумба, а также в других областях на севере Заира и на юго-востоке Камеруна. На этот раз благодаря охоте, расстановке ловушек и щедрым наградам, которые платили местным жителям за поимку живых зверей, удалось достать более полутора тысяч животных, представлявших 117 видов. Были там мартышки, крысы, мыши, летучие мыши, мангусты, белки, панголины, бурозубки, дикобразы, дукеры, птицы, сухопутные черепахи и змеи. У каждого животного взяли кровь, а также образцы тканей печени, почек и селезенки. Все эти образцы, разложенные по отдельным пробиркам и глубоко замороженные, отправили в CDC на анализ. Удастся ли вырастить из этих образцов живой вирус? Или хотя бы найти антитела к Эболе в сыворотке крови? Джонсон и его соавторы с подкупающей прямотой сообщили на страницах The Journal of Infectious Diseases об отрицательных результатах: «Не найдено ни одного свидетельства заражения вирусом Эбола»