эболавирус Судан. Официально он называется просто вирусом Судан; это, конечно, не так страшно, как Эбола, но все равно создает впечатление опасного, яростного убийцы. Та версия, которую Карл Джонсон нашел в Ямбуку, — та, что изначально получила название «эболавирус» и до сих пор так называется без дополнительных уточнений, — принадлежит к виду эболавирус Заир. Это может показаться довольно запутанным, но точные современные названия необходимы для того, чтобы не запутаться. Сейчас известно пять видов эболавируса[31].
В 1977 г. маленькая девочка умерла от геморрагической лихорадки в миссионерском госпитале в деревне Тандала на северо-западе Заира. Образец крови, взятый после смерти и отправленный в незамороженном виде в CDC, показал наличие эболавируса, но не в клеточных культурах, а после того, как его ввели живым морским свинкам и обнаружили, что вирус размножается в их организмах. (То было на самой заре современных полевых кампаний против новых вирусов, и приходилось немало импровизировать с методами, чтобы компенсировать сложности например, с сохранением живого вируса в замороженном виде в тропических условиях.) Карл Джонсон опять-таки был среди членов лабораторной команды; это казалось вполне логичным продолжением его работы с первой вспышкой, случившейся всего год назад и в двухстах милях к востоку. Но девятилетняя девочка, умершая в Тандале, осталась изолированным случаем. Ни ее родные, ни друзья не заболели. Не было даже гипотезы о том, как именно она заразилась. В вышедшем позже докладе (Джонсон выступил одним из соавторов) лишь расплывчато упоминались родные места девочки: «Контакт с природой близок, деревни располагаются на полянах среди густых тропических лесов или на берегах рек в саванне[32] ». Что она сделала — потрогала мертвого шимпанзе? Вдохнула немного мочи какого-нибудь грызуна в пыльном сарае? Коснулась губами ядовитого лесного цветка?
Через два года снова проявил себя и вирус Судан, заразив рабочего на той же хлопковой фабрике, на которой появился в первый раз. Рабочего госпитализировали, там он заразил еще одного пациента, и к тому времени, как вирус перестал рикошетом летать по госпиталю, умерло двадцать два человека. Смертность опять-таки была высокой (65 процентов), хотя и не такой, как у вируса Эбола. Вирус Судан, похоже, был не таким смертоносным.
Затем прошло еще целое десятилетие, прежде чем филовирусы снова заявили о себе — в иной форме и необычном месте: в Рестоне, штат Виргиния.
Вы знаете об этом случае, если читали книгу Ричарда Престона «Эпидемия: настоящая и страшная история распространения вируса Эбола», в которой он рассказывает в том числе об эпидемии похожего на Эболу вируса среди азиатских обезьян в карантинном центре для лабораторных животных в городке Рестон, который находится на противоположном от Вашингтона берегу реки Потомак. Отношение экспертов по филовирусам к книге Престона неоднозначное, но нет никаких сомнений, что она сделала больше, чем любая научная статья или газетная заметка, чтобы прославить эболавирусы и сделать их по-настоящему пугающими для широкой публики. А еще, как признался мне один эксперт, «целый дождь из финансирования» пролился на вирусологов, «которые до этого не видели ни цента за свою работу над этими экзотическими патогенами!» Если этот вирус смог уничтожить приматов, сидящих в клетках в ничем не примечательном офисном здании в Виргинии, он ведь может с таким же успехом вырваться на свободу где угодно и убить кого угодно, правильно?
Вышеупомянутый объект назывался Рестонским отделением карантина для приматов, которым владела компания Hazelton Research Products, одно из подразделений Corning. Несчастными жертвами стали макаки-крабоеды (Macaca fascicularis), которых часто используют для медицинских исследований. Их привезли авиарейсом с Филиппин. Судя по всему, они привезли с собой и филовирус — смертоносного «зайца», точно так же, как испанцы, когда-то завезшие оспу в Новый Свет из Европы. Две макаки были мертвы уже по прибытии, но после такого тяжелого путешествия в этом не было ничего необычного. Но в следующие несколько недель в карантинном здании умерло множество обезьян, и вот это уже было необычно. В конце концов, тревогу все же забили, а патоген распознали как эболавирус — какой-то эболавирус, пока еще не определенный. Прибыла команда USAMRIID, похожая на спецназовцев в костюмах химзащиты, и убила всех оставшихся макак. Затем Рестонское отделение карантина для приматов опечатали и стерилизовали с помощью газообразного формальдегида. Если вы хотите леденящих душу подробностей — почитайте Престона. Эксперты весьма встревожились, потому что этот эболавирус, похоже, передавался от обезьяны к обезьяне воздушно-капельным путем; одной утечки из здания может хватить, чтобы его унесло на улицы Вашингтона. Для кого он смертелен: только для макак или для людей тоже? Несколько сотрудников карантинного здания получили положительные анализы на антитела, но — можно вздохнуть с облегчением — никаких симптомов у них не обнаружилось. Лабораторное изучение показало, что вирус похож на Эболу, но, как и вирус Судан, отличается от него в достаточной мере, чтобы получить собственное видовое наименование. Его стали называть вирусом Рестон.
Несмотря на имя, вирус Рестон имеет, скорее всего, филиппинское происхождение, а не виргинское. Дальнейшее расследование, проведенное в экспортных обезьяньих питомниках близ Манилы, на острове Лусон, показало, что там тоже случился массовый падеж животных, большинство из которых было заражено вирусом Рестон; кроме того, антитела к вирусу обнаружили у двенадцати человек, но никто из этих филиппинцев не болел. Так что, основываясь на случае в США в 1989 г. и ретроспективном расследовании на Лусоне, можно, к счастью, сказать, что вирус Рестон не вызывает заболеваний у людей — только у обезьян. Но есть и плохая новость: никто не понимает, почему.
Не считая вируса Рестон, эболавирусы в дикой природе оставались чисто африканским явлением. Но следующая вспышка, в ноябре 1992 г. добавила на карту Африки еще одну точку. В лесном заповеднике в Кот д’Ивуаре, на западе Африки, начали умирать шимпанзе. Заповедник, национальный парк Тай, расположенный неподалеку от границы Кот д’Ивуара с Либерией, — один из последних девственных тропических лесов в этой части Африки. Там жило множество животных, в том числе и несколько тысяч шимпанзе.
За одной из стай этих шимпанзе в течение тринадцати лет следил швейцарский биолог Кристоф Бёш. В 1992 г. Бёш с коллегами заметили неожиданное снижение популяции — одни шимпанзе умерли, другие исчезли, — но причины найти не удалось. Затем, в конце 1994 г. за короткое время обнаружились еще восемь трупов, а другие животные из стаи исчезли. Два трупа шимпанзе, подвергшихся лишь умеренному разложению, вскрыли и осмотрели ученые из заповедника Тай. В одном из них, как оказалось, был патоген, похожий на Эболу, хотя сразу заметить это было невозможно. Во время вскрытия 34-летняя швейцарская аспирантка, которая надела перчатки, но не халат и маску, заразилась. Как? Никакого очевидного судьбоносного момента не было — у нее не соскользнул скальпель, она не уколола шприцем куда-то не туда. Скорее всего, кровь шимпанзе попала на небольшую царапинку на коже — или же несколько капелек осели у нее на лице. Через восемь дней у нее начался озноб.
Она приняла противомалярийное лекарство. Не помогло. Ее перевезли в клинику в Абиджане, столице Кот д’Ивуара, и продолжили лечить от малярии. Лихорадка не отступала. На пятый день начались рвота и понос, затем сыпь по всему телу. На седьмой день ее перенесли в медицинский самолет и отправили в Швейцарию. Теперь на ней была маска — равно как и на враче и медсестре, сопровождавших ее. Но никто не знал, что с ней. Среди рассматриваемых гипотез были лихорадка денге, хантавирусная инфекция и брюшной тиф, не отбросили и вариант с малярией. (Эболы в первоначальном списке не было, потому что в Кот д’Ивуаре не было отмечено ни одного случая.) В Швейцарии ее госпитализировали в изолированную комнату с двойными дверями и отрицательным давлением, после чего взяли анализы на целый список ужасных болезней, в том числе лихорадку Ласса, геморрагическую лихорадку Крым-Конго, чикунгунью, желтую лихорадку, геморрагическую лихорадку Марбург и — да, геморрагическую лихорадку Эбола. На последнюю проводили целых три разных анализа: на вирус Эбола, на вирус Судан и на вирус Рестон. Положительных анализов не было. Антитела в этих тестах не распознали вируса в ее крови.
Лабораторные сыщики упорствовали в своих усилиях и разработали четвертый, более генерализированный тест, распознававший всю группу эболавирусов. Этот тест засветился при контакте с сывороткой ее крови — положительный результат, говоривший о присутствии антител к какому-то эболавирусу. Швейцарка стала первой в мире идентифицированной жертвой вируса леса Тай. У шимпанзе, которому она делала вскрытие, тоже взяли ткани на анализ и посмертно признали его второй жертвой.
В отличие от шимпанзе, она выжила. Через неделю она выписалась из госпиталя. Она потеряла пять с лишним килограммов, а позже у нее стали выпадать волосы, но в остальном ее здоровье было в норме. Швейцарка стала не только первой жертвой вируса леса Тай, но и первым известным человеком, который вывез эболавирусную инфекцию с африканского континента. Нет никаких причин считать, что она будет последней[33].
13
Эболавирусы продолжали преодолевать межвидовой барьер и в 1990-х, и в 2000-х годах; случаи были настолько спорадическими и беспорядочными, что полевые исследования оказались крайне затруднены, но при этом оставались достаточно частыми, чтобы ученые не теряли концентрации, а руководители медицинских служб — беспокоились. В 1995 г., после эпизода в Кот д’Ивуаре случилась вспышка эбола-вируса в Киквите, о которой вы уже читали. Через шесть месяцев после нее случилась еще одна, о которой вы тоже уже знаете, — в Майибу-2. Впрочем, об одном факте, связанном с Майибу-2, я все же умолчал: хотя эта деревня находится в Габоне, вспышка была вызвана заирским эбола-вирусом, который, судя по всему, распространен шире всех остальных. В лагере дровосеков близ Бове тоже проявился именно «исходный» вирус Эбола.