Межвидовой барьер. Неизбежное будущее человеческих заболеваний и наше влияние на него — страница 25 из 116

Иными словами, один ученый воскликнул: «Яблоки!» Другой возразил: «Нет, не апельсины!» Кто-то из них может быть прав или неправ, но их аргументы направлены не совсем друг против друга.

Итак… Свет — это волна или частица? Уклончивый, современный, квантово-механический ответ:да. Кто прав насчет эболавируса: Питер Уолш или Эрик Леруа? Возможно, и здесь лучший ответ — да. Уолш и Леруа, в конце концов, написали совместную статью, с Романом Биком и Лесом Рилом в качестве умелых примирителей; они предложили логичный гибрид из своих взглядов на семейное древо вариантов эболавируса (как потомков вируса, найденного в Ямбуку) и молотоголового крылана и два других вида летучих мышей как сравнительно новый естественный резервуар. Но даже в этой статье некоторые вопросы остались без ответа, в том числе следующий: если летучие мыши лишь недавно заразились вирусом Эбола, почему они не болеют?

Четыре соавтора договорились и насчет нескольких других базовых вещей. Во-первых, крыланы могут быть резервуаром вируса Эбола, но не обязательно единственным резервуаром. Может быть, здесь замешано другое животное — более древний резервуар, давным-давно адаптировавшийся к вирусу. (Если это так, то где скрывается это животное?) Во-вторых, они согласились, что от эболавирусной болезни умерло слишком много людей, но горилл от нее умерло намного больше.

22

После бесплодных поисков возле Моба-Баи на северо-западе Конго Билли Кареш, я, эксперт-следопыт Проспер Бало и другие члены нашей команды отправились в обратный трехчасовой путь по реке Мамбили на пирÓге. Мы не привезли ни одного образца замороженной крови горилл, но тем не менее я был рад возможности поучаствовать в поисковой экспедиции. Добравшись до низины Мамбили, мы свернули в один из ее притоков, нашли хорошее место для высадки, а потом поехали по грунтовой дороге в город Мбомо, в окрестностях которого вирус Эбола убил 128 человек во время вспышки 2002—2003 гг.

Именно в Мбомо Барри Хьюлетт, приехавший буквально на следующий день после того, как четверых учителей зарубили насмерть, видел, как жители начали подозревать друг друга в смертоносном колдовстве. Мы остановились у небольшого госпиталя, U-образного комплекса из низких бетонных зданий, которые окружали неасфальтированный дворик — на вид все напоминало простенький мотель. Каждая комната, маленькая, похожая на монашескую келью, выходила окнами, закрытыми жалюзи, прямо во двор. Пока мы стояли на жаре, Ален Ондзи сказал мне, что главный врач Мбомо, доктор Катрин Атсангандако, в прошлом году заперла пациента с Эболой в одной из этих «келий», и еду и воду ему приносили через окно. Заболевший был охотником и, скорее всего, заразился, когда свежевал или переносил мясо убитого животного. Он так и умер за этими жалюзи; печальная, одинокая кончина, но драконовские карантинные меры, как считалось, предотвратили новую вспышку заболевания.

Доктора Катрин сегодня в городе не было. Единственным, что говорило о ее твердой руке, был плакат с надписью большими красными буквами:

«ATTENTION, EBOLA!

NE TOUCHONS JAMAIS

NE MANIPULONS JAMAIS

LES ANIMAUX TROUVES

MORTS EN FORET»

«Внимание, Эбола! Пожалуйста, не трогайте и не переносите животных, найденных мертвыми в лесу».

А еще Мбомо — это родной город Проспера Бало. Мы побывали у него дома — прошли по узкому переулку, потом по заросшей травой тропинке; гаревой дворик был аккуратно подметен, а под пальмой для нас уже расставили деревянные стулья. Мы познакомились с его женой Эстель и несколькими из его многочисленных детей. Его мама предложила нам пальмового виски. Дети отпихивали друг друга, соперничая за внимание отца; другие родственники собрались, чтобы познакомиться с гостями издалека, и мы сделали несколько групповых фотографий. Во время этого веселого общения я задал несколько осторожных вопросов и узнал, как Эбола повлияла на жизнь Эстель и ее семьи в тот мрачный период 2003 года, когда Проспер уехал.

Ее сестра, два брата и ребенок умерли во время эпидемии, а саму Эстель подвергли остракизму из-за того, что умерли ее родственники. Никто не хотел продавать ей еду. Никто не хотел трогать ее денег. Чего именно все боялись — инфекции или черной магии, — мы так и не поняли. Ей пришлось скрываться в лесу. Она бы и сама умерла, добавил Проспер, если бы он не научил ее мерам предосторожности, которые узнал от доктора Леруа и других ученых, когда в то время помогал им с поиском зараженных животных: стерилизуй все отбеливателем, мой руки и не прикасайся к трупам. Но сейчас тяжелые дни уже прошли, и Эстель, улыбчивая молодая женщина, радостно обнималась с Проспером.

У Проспера тоже были воспоминания о вспышке Эболы. Он оплакивал родных Эстель, но были у него и собственные утраты. Он показал нам свою книгу-сокровище, что-то типа семейной библии — только вот на самом деле это был полевой справочник по ботанике, — на последних страницах которой был список имен: Аполлон, Кассандра, Афродита, Одиссей, Орфей и еще почти двадцать. То были гориллы, целая группа, которую он хорошо знал, за которыми каждый день с любовью наблюдал в заповеднике Лосси. Кассандра была его любимицей, сказал Проспер. А Аполлон — альфа-самцом. «Sont tous disparus en deux-mille trois», — сказал он. («Все исчезли в две тысячи третьем»), во время вспышки. На самом деле, впрочем, они не все disparus: он и другие следопыты пошли по последним следам группы и нашли по пути шесть трупов горилл. Он не сказал, чьи именно трупы. Кассандра, лежащая мертвой среди других, сплошь покрытая мухами? Было очень тяжело, сказал он. Он потерял всю свою семью горилл и нескольких членов человеческой семьи.

Проспер долго стоял, держа в руках книгу и показывая нам имена. Он эмоционально понимал то же самое, что знают ученые, изучающие зоонозы, благодаря тщательным наблюдениям, моделированию и собранным данным. Люди и гориллы, лошади, дукеры и свиньи, мартышки, шимпанзе, летучие мыши и вирусы: все мы плывем в одной лодке.

Глава 3 Ничего не появляется из ниоткуда

23

Рональд Росс приехал на запад из Индии в 1874 году, чтобы учиться медицине в лондонском госпитале Св. Варфоломея. Изучением малярии он занялся позже.

Росс был истинным сыном Британской империи. Его отец, генерал Кэмпбелл Росс, шотландский офицер, происходивший из Хайленда, служил в Британской Индийской армии во время восстания сипаев и сражался в яростных схватках против горных племен. Рональд уже бывал раньше «дома» в Англии — учился в закрытой школе близ Саутгемптона. Он хотел стать поэтом или художником, или, может быть, математиком, но он был старшим из десяти детей, от него ждали, что он станет достойным наследником рода, так что отец решил, что он должен служить в Индийской медицинской службе (ИМС). После пяти ничем не примечательных лет обучения в госпитале Св. Варфоломея Росс провалил вступительный экзамен в ИМС — не слишком-то выдающийся старт для будущего нобелевского лауреата по медицине. Впрочем, два факта из его юности все же предвещали ему большое будущее: в школе он выиграл математический приз, а во время обучения медицине диагностировал у женщины малярию. То был необычный диагноз: малярия в Англии была практически незнакома даже возле болот Эссекса, где жила пациентка. Истории неизвестно, верен ли был диагноз Росса, потому что он напугал ее рассказом о смертоносной болезни, и она исчезла, — скорее всего, сбежала обратно в долины Эссекса. Так или иначе, Росс через год снова пришел на экзамены в ИМС, со скрипом их сдал, и его отправили служить в Мадрас. Там-то он и стал замечать комаров. Они раздражали его, потому что в огромном изобилии водились в его бунгало.

Росс не стал «медицинским детективом» уже в юном возрасте. Он много лет пробовал то одно, то другое, как полагается нерешительному эрудиту. Он писал стихи, пьесы, музыку, плохие романы и составлял, как ему казалось, революционные математические уравнения. Его медицинские обязанности в мадрасском госпитале, включавшие, помимо прочего, лечение хинином солдат, болевших малярией, занимали от силы пару часов в день, так что у него оставалось много времени на внеурочные занятия. И в конце концов, среди этих занятий обозначился интерес к малярии. Что ее вызывает — миазматические испарения, как считалось традиционно, или какой-то заразный микроб? Если микроб, то как он передается? Как болезнь можно контролировать?

После семи лет ничем не выдающейся службы он отправился в увольнительную в Англию, где отучился на курсах здравоохранения, научился пользоваться микроскопом, нашел жену и увез ее с собой в Индию. На этот раз его отправили в маленький госпиталь в Бангалоре. Он стал рассматривать в микроскоп мазки крови солдат, страдающих от лихорадки. Росс вел интеллектуально изолированную жизнь, вдали от научных обществ и коллег-ученых, но в 1892 году с запозданием узнал, что французский врач и микроскопист Альфонс Лаверан, работавший в Алжире, а потом в Риме, обнаружил маленькие паразитические существа (ныне известные как протисты, или простейшие) в крови больных малярией. Эти паразиты, как считал Лаверан, вызывают заболевание. Во время следующего визита в Лондон, заручившись помощью выдающегося наставника, Росс и сам увидел «лаверановы тельца» в крови больных малярией и стал сторонником идей Лаверана.

Лаверан узнал важную истину: малярия вызывается микробами, а не плохим воздухом. Но более масштабный вопрос оставался без ответа: как эти микробы размножаются в человеческом организме и как передаются от одного носителя к другому? Может быть, они переносятся через воду, которую мы пьем, как холера? Или через укусы насекомых?

Открытие цикла жизни малярийных паразитов, важную роль в котором играют комары, принесло Рональду Россу Нобелевскую премию по медицине 1902 г., и оно достаточно знаменито в анналах медицинской истории, чтобы не останавл