Treponema pallidum. Бактерия обычно передается половым путем, после чего обосновывается в слизистых оболочках, размножается в кровеносных сосудах и лимфоузлах и, если пациенту особенно не везет, поражает центральную нервную систему, в том числе и мозг, вызывая перемены в характере, психозы, депрессию, деменцию и смерть. Все это происходит в отсутствие антибиотикотерапии; современные антибиотики легко лечат сифилис. Но в 1917 г. современных антибиотиков не было, а первое химическое лекарство, сальварсан (содержавшее мышьяк) не очень хорошо работало на поздних стадиях сифилиса, поразившего нервную систему. Вагнер-Яурегг решил эту проблему, когда заметил, что Treponema pallidum погибает в пробирке при температуре значительно выше 37 градусов Цельсия. Если поднять температуру крови больного на несколько градусов, понял он, то бактерию можно будет просто сварить до смерти. И он начал вводить пациентам Plasmodium vivax.
Он давал им пройти три или четыре приступа лихорадки, которая наносила мощные, если не смертельные удары трепонеме, а потом вводил пациентам дозы хинина, расправляясь с плазмодием. «Эффект был потрясающий; развитие поздних стадий сифилиса останавливалось, — вспоминал Роберт Десовиц, сам выдающийся паразитолог, а также талантливый писатель. — Учреждения малярийной терапии быстро распространились по Европе, эту же технику переняли и несколько центров в Соединенных Штатах. Десятки тысяч сифилитиков были спасены от верной мучительной смерти»[75]. Их спасла малярия.
Одно из этих европейских учреждений располагалось в Бухаресте, и заместителем директора в нем работал профессор Чукэ. У Румынии давняя история борьбы с малярией и, скорее всего, с сифилисом тоже, но Чукэ, похоже, считал, что Plasmodium knowlesi станет более пригодным оружием против нейросифилиса, чем другие виды этого паразита. Он сделал инъекции нескольким сотням пациентов и в 1937 г. сообщил о неплохих успехах. Программа лечения продолжалась еще лет двадцать, но затем возникла проблема. Последовательное прохождение P. knowlesi через нескольких людей-носителей подряд (им вводили инфицированную кровь, позволяли мерозоитам размножиться, а потом брали у пациентов новые образцы инфицированной крови) делало штамм Чукэ все более вирулентным — слишком вирулентным для комфортного использования. После 170 подобных прохождений Чукэ и его коллеги решили, что он стал уже слишком свирепым, и перестали его использовать. То был первый сигнал тревоги, но он пока оставался лишь лабораторным эффектом. (Прохождение через носителей было необходимо для восполнения запасов паразита, потому что его невозможно было разводить в чашке Петри или пробирке; но, с другой стороны, почти прямая передача от человека к человеку освобождала плазмодия от разнообразных эволюционных трудностей, с которыми приходилось бороться, когда он жил в комарах. Он стал, если угодно, эквивалентом футбольного вратаря среди простейших — прыгучего, с хорошей реакцией, но не способного нормально играть в поле.) Другие данные позже показали, что даже дикая форма P. knowlesi может быть опасна для человека.
В марте 1965 г. 37-летний американский геодезист, которого наняла Картографическая служба армии США, провел месяц в Малайзии, в том числе — пять дней в лесистой области к северо-востоку от столицы, Куала-Лумпура. По соображениям медицинской этики (а возможно, и по некоторым другим), имя геодезиста в научной литературе не указано, но его инициалы были BW. По одной из версий событий, BW работал по ночам, а днем спал. Хм-м, подождите-ка: странновато это для геодезиста. Это не Сахара, где дневная жара нестерпима, а вот ночью довольно прохладно, так что при свете луны действительно работать лучше. Это тропический лес. Почему геодезист выбрал для себя именно такой рабочий график и что он вообще там изучал (люминесцентных гусениц? популяции летучих мышей? природные ресурсы? радиоволны?), нигде не говорится, хотя есть определенные подозрения, что он был шпионом. Малайзия в то время только-только стала независимой и находилась под давлением Индонезии, где правил поддерживаемый коммунистами Сукарно, и, должно быть, это вызывало определенные опасения США; или, может быть (как гласит один слух), он подслушивал сообщения, передаваемые из Китая. Так или иначе, каковы бы ни были политические или картографические причины, этот геодезист-одиночка провел достаточно ночей в джунглях, чтобы его покусали малярийные комары. Вернувшись на авиабазу Трэвис в Калифорнии, он почувствовал себя плохо: озноб, высокая температура, потливость. Какой сюрприз! Через три дня BW перевезли в Клинический центр Национальных институтов здоровья в Бетесде, штат Мэриленд, и начали противомалярийную терапию. Врачи NIH, основываясь на внешнем виде паразитов в мазках крови, диагностировали Plasmodium malariae. Но этот диагноз оказался опровергнут, потому что цикл между лихорадками длился всего один день. А потом врачей ждал настоящий сюрприз: анализы показали, что он заражен P. knowlesi, обезьяньей малярией. Это считалось невозможным. «Этот случай, — писал один из врачей, участвовавших в лечении, — стал первым доказательством, что обезьянья малярия является настоящим зоонозом»[76].
Иными словами, иногда она поражает людей, хоть и является болезнью макак.
Но случай с BW считался аномалией — уникальной ситуацией, возникшей в странных обстоятельствах. Множество людей проводят ночи в малайзийских джунглях — жители местных деревень на охоте, например, — но очень немногие из них приезжают из Америки, чтобы заниматься геодезией или шпионажем, или еще там чем, и могут получить хороший медицинский диагноз, когда у них начинается лихорадка. Примерно так обстояли дела с Plasmodium knowlesi в следующие тридцать пять лет, пока семейная пара микробиологов из малайской части Борнео — Балбир Сингх и Джанет Кокс-Сингх — не начали изучать странные случаи малярии, происходившие в далекой общине в глубине Борнео.
29
Сингх и Кокс-Сингх добрались до Борнео кружными путями. Балбир родился в Западной Малайзии в семье сикхов из Пенджаба и получил высшее образование в Англии. Кандидатскую диссертацию он защитил в Ливерпуле. Джанет Кокс приехала в Ливерпуль из Белфаста — тоже для получения научной степени. Они познакомились в Ливерпульской школе тропической медицины в 1984 г. и их объединил в том числе общий интерес к малярии. (Ливерпульская школа тропической медицины — старое и славное заведение, и оно было вполне логичным выбором для обоих: сам Рональд Росс был там профессором после того, как покинул Индийскую медицинскую службу, и до того, как основал Институт Росса в Лондоне.) Через несколько лет, уже поженившись, Сингх и Кокс-Сингх вместе с двумя маленькими дочерьми вернулись на родной (для него) Восток, — точнее, в Келантан, на восточное побережье Западной Малайзии. А потом, в 1999 году, когда им предложили заняться научной работой в новой медицинской школе, они перебрались в Саравак, один из двух штатов Малайзии, расположенных на Борнео, и открыли лабораторию в Саравакском Малайзийском университете в Кучинге, экзотическом старом городе на реке Саравак. В середине XIX в. там располагался дворец раджи Брука. Через этот город проезжал Альфред Рассел Уоллес. Это очаровательное место, если вы любите маленькие гостиницы в узких переулках, торговлю с речных лодок и джунгли Борнео, подступающие прямо к заднему двору. Название «Кучинг» означает «кошка», отсюда прозвище «Кошачий город», а на воротах китайского квартала там восседает огромный бетонный кот. Сингх и Кокс-Сингх, впрочем, перебрались туда не ради местного колорита. Они охотились за малярией. Вскоре после переезда они узнали о странных данных, поступающих из Капита, поселения, стоящего на верхнем притоке реки Раджанг в Сараваке.
Капит — административный центр области Капит, населенной преимущественно ибанами, народом, который живет в традиционных длинных домах, плавает по рекам на лодках-долбленках, охотится в лесу и возделывает рис и кукурузу на огородах вдоль опушки леса. Plasmodium vivax и P. falciparum — самые часто встречающиеся малярийные организмы в Сараваке; на третьем месте идет P. malariae, вызывающий небольшой процент случаев. В крови эти три паразита легко отличить друг от друга — достаточно посмотреть на мазок крови в микроскоп; именно так малярию диагностируют уже десятилетиями. Но статистика показалась какой-то перекошенной: бÓльшая часть всех случаев P. malariae, как узнали Сингх и Кокс-Сингх, приходится на Капит. Почему? В этой области до странности высокая заболеваемость этим конкретным видом малярии. Кроме того, большинство случаев в Капите достаточно тяжелы и требуют госпитализации — в отличие от мягкой, едва заметной формы болезни, обычно вызываемой P. malariae. Опять-таки: почему? Кроме того, жертвами в области Капит становились в основном взрослые, у которых должен быть иммунитет после предыдущих заболеваний, а не дети, у которых иммунитета нет и которые обычно и заражаются P. malariae. Что там творится?
Балбир Сингх добрался на лодке до Капита и взял образцы у восьми пациентов: через прокол подушечки пальца он сделал мазки крови на фильтровальной бумаге. Вернувшись в Кучинг, он вместе с молодым ассистентом Анандом Радхакришнаном подверг образцы молекулярному ПЦР-анализу, который к тому времени стал новым стандартом в диагностике и малярии, и других заболеваний; он намного более точно идентифицирует микроорганизмы, чем разглядывание зараженных клеток крови в микроскоп.
ПЦР-амплификация фрагментов ДНК, за которой следует секвенирование (чтение генома) этих фрагментов, — это намного более глубокий процесс, чем микроскопия. Он позволяет ученому заглянуть еще ниже уровня клеточной структуры и буквально буква за буквой прочитать генетический код. Этот код записан нуклеотидами, компонентами молекул ДНК и РНК. Каждый нуклеотид состоит из азотистого основания, соединенного с молекулой сахара и одной или несколькими частями фосфорной кислоты. ДНК больше всего напоминает спиральную лестницу, которую поддерживают две извилистые нити, а азотистые основания как раз и служат ступеньками, соединяющими эти нити. ДНК состоит из четырех оснований — молекулярных компонентов, которые называются аденин, цитозин, гуанин и тимин и сокращенно обозначаются A, C, G и T, — маленькие фишки в огромной игре в генетический скрэббл. Вы наверняка уже все это слышали в передачах канала «Discovery», но именно самые элементарные вещи стоит повторять снова и снова, потому что генетический код — это одна из важнейших улик, по которым микробиологи сейчас распознают патогены. В молекуле РНК, которая служит для трансляции ДНК в белки (а также, как мы увидим позже, выполняет и некоторые другие функции), тимин заменяется другим основанием — урацилом; соответственно, «сло