Поиски патогена, вызывающего SARS, шли самые лихорадочные, но им мешали противоречивые сигналы и ложные следы. Во-первых, симптомы слишком напоминали грипп — или, если точнее, грипп в самом худшем его варианте. Одна из форм гриппа в худшем варианте называется «птичьим гриппом» и вызывается вирусом, обозначаемым H5N1; с ним, в частности, лет шесть тому назад столкнулся Гонконг, немало перепугавшись: восемнадцать человек заразились от домашней птицы. Восемнадцать не кажется слишком уж большим числом, пугало скорее то, что из этих восемнадцати шестеро умерли. Власти отреагировали очень быстро, приказав закрыть все рынки с живой птицей и убить всех кур в Гонконге — полтора миллиона обреченных, кудахчущих несушек, — а затем не открывать их семь недель для обеззараживания. Благодаря этой драконовской реакции и тому, что H5N1 не очень хорошо передается от человека к человеку — только от птиц к людям, — со вспышкой 1997 года в Гонконге удалось быстро покончить. Но в феврале 2003 г., как раз тогда, когда из Гуандуна по электронной почте и SMS начали поступать тревожные слухи о «странной заразной болезни»[88], в Гонконге снова вспыхнул птичий грипп. Он совершенно отличался от SARS, но в то время понять это было нелегко.
Грипп убил 33-летнего мужчину и поразил (но не убил) его 8-летнего сына. Скорее всего, он же убил и его 7-летнюю дочь, которая умерла двумя неделями ранее от похожей на пневмонию болезни во время семейной поездки в Фуцзянь, китайскую провинцию к северо-востоку от Гуандуна. Возможно, девочка слишком близко общалась с китайскими курами; ее брат, как он вспоминал позже, действительно так делал. Мазки из носа и отца, и сына дали положительный результат на H5N1, что вполне могло значить, что вспышка в Гуандуне тоже может быть вызвана птичьим гриппом. Так что ученые проверили образцы SARS на вирус H5N1. Но то был ложный след.
Другой ложной идеей стало предположение, что SARS может вызываться одним из видов хламидий, разнообразной группой бактерий, включающей в себя в том числе два вида, связанных с респираторными заболеваниями у людей (и еще один, наиболее популярный у подростков, который передается половым путем). Одна из «респираторных» хламидий — зоонозная, передается от птиц (в частности, ручных попугаев). В конце февраля очень высокопоставленный китайский микробиолог обнаружил нечто похожее на хламидии в некоторых образцах SARS и, основываясь на его шатких доказательствах, — а также августейшем положении в китайской науке, — хламидийную гипотезу с распростертыми объятиями приняли медицинские официальные лица в Пекине. По крайней мере один не менее именитый китайский ученый не согласился, утверждая, что если бы SARS вызывала хламидия, то пациентам помогали бы антибиотики, — а они не помогали. Но он работал в Гуандуне, в Институте респираторных заболеваний, и в Пекине его слушать не желали.
Ученые в лабораториях тем временем рассматривали и другие варианты из довольно-таки обширного списка: чума, риккетсиозы (в том числе тиф), болезнь легионеров, несколько видов бактериальной пневмонии, сезонный грипп, E. coli в крови, хантавирусы Старого и Нового Света и т. д. Отчасти задачу затрудняло то, что в погоне за патогеном SARS ученые не знали, что именно ищут: что-то знакомое, что-то вроде бы новое, но похожее на знакомое, или что-то совсем новое.
Была и еще одна возможная категория: что-то знакомое ветеринарам, но совершенно новое как человеческая инфекция. Иными словами, новый зооноз.
Лабораторная методология, которую я описал выше, — использование ПЦР для поиска узнаваемых фрагментов ДНК или РНК, а также молекулярных анализов на антитела или антигены, — подходит только для поисков того, что уже знакомо, или, по крайней мере, для того, что похоже на что-то знакомое. Подобные тесты, по сути, дают вам положительный, отрицательный или примерный ответ на конкретный вопрос: «Это оно или нет?» А вот искать совершенно новый патоген труднее. Микроб невозможно найти по молекулярной сигнатуре, если вы не знаете, что это за сигнатура. Так что ученому в лаборатории приходится прибегать к более старому, менее автоматизированному подходу: выращивать микроб в клеточной культуре, а потом смотреть на него в микроскоп.
В Гонконгском университете, стоящем на склоне высокого холма, возвышающегося над центром города, команда, возглавляемая Маликом Пейрисом, довела этот процесс до плодотворного окончания. Пейрис, уроженец Шри-Ланки, получил образование микробиолога в Оксфорде; он тихий, рассудительный человек с тонкими короткими черными волосами. В основном он известен как исследователь гриппа; в Гонконг он переехал в 1995 г., незадолго до пугающих событий с птичьим гриппом, и у него были основания считать именно птичью инфлюэнцу главной причиной событий в Гуандуне. «Первой нашей мыслью было, что вирус H5N1 получил способность передаваться от человека к человеку», — сказал он репортеру в 2003 году[89]. Но после проверки образцов SARS на H5N1, а также на других возможных «подозреваемых», они ничего не нашли и сделали вывод, что имеют дело с каким-то новым вирусом.
Тогда они сосредоточились на попытках вырастить его в культуре. Для этого, в первую очередь, было необходимо предоставить таинственному созданию среду из живых клеток, в которой оно сможет размножаться до тех пор, пока не нанесет этим клеткам достаточный урон, проявив тем самым себя. Эти живые клетки должны принадлежать к одной из «бессмертных» линий (как, например, знаменитые клетки HeLa, полученные у несчастной женщины по имени Генриетта Лакс) — то есть размножаться до тех пор, пока их что-то не убьет. Команда Пейриса предложила новому микробу пять разных клеточных линий, которые ранее оказывались хорошим «домом» для знакомых респираторных патогенов: клетки из почки собаки, из крысиной опухоли, из легких человеческого зародыша, полученного при выкидыше, и других. Результата это не дало. Не было отмечено никаких признаков повреждения клеток — и, соответственно, признаков роста вируса. Тогда они попробовали еще одну линию, полученную из почечных клеток зародыша макаки-резуса. Получилось! К середине марта они отметили «цитопатический эффект» в культуре обезьяньих клеток; это означало, что в них начало что-то размножаться и уничтожать их, переходя от клетки к клетке. Еще через несколько дней ученым с помощью электронного микроскопа удалось получить изображение круглых вирусных частиц, окруженных короной из шипиков. Это оказалось настолько неожиданным, что одному из микроскопистов даже пришлось, по сути, обратиться к полевому справочнику: он пролистал большую книгу микрофотографий вирусов в поисках совпадений, как вы или я искали бы неизвестную вам птицу или полевой цветок. Совпадение нашлось среди группы, известной как коронавирусы; их самая заметная характеристика — корона из узловатых белков, окружающих каждую вирусную частицу.
Итак, с помощью выращивания в культуре удалось установить, что в тканях пациентов с SARS, — по крайней мере, некоторых из них, — присутствует неизвестный коронавирус, но это еще не означало, что он является причиной заболевания. Чтобы определить причинно-следственную связь, команда Пейриса ввела сыворотку крови пациентов с SARS (которая содержала антитела) в культуру с новым вирусом. Она подействовала, словно святая вода, которой окропили ведьму. Антитела распознали вирус и дали сильную реакцию. Меньше чем через месяц, основываясь на этих данных, а также других тестах, подтвердивших гипотезу, Пейрис с коллегами издали научную статью, осторожно объявив, что новый коронавирус — «возможная причина» SARS[90].
Они оказались правы, и вирус стал известен как SARS-коронавирус, получив некрасивую аббревиатуру SARS-CoV. То был первый из обнаруженных коронавирусов, вызывающих серьезные болезни у людей. (Несколько других коронавирусов вызывают у людей простудные заболевания. Еще несколько — гепатит у мышей, гастроэнтерит у свиней и респираторные инфекции у индеек.) SARS-CoV звучит совсем не зловеще. В прежние дни новый патоген получил бы более живописное, гео-графичное название вроде «вирус Фошань» или «вирус Гуанчжоу», и все бы говорили: «Остерегайтесь, у него Гуанчжоу!» Но к 2003 году все уже понимали, что такая номенклатура — очерняющая, неприятная и вредная для туризма.
Несколько других команд, независимо друг от друга работавших над изоляцией патогена, вызывающего SARS, получили примерно такой же ответ примерно в то же время. В США над этим работала группа в штаб-квартире CDC в Атланте, с длинным списком международных партнеров. В Европе трудились ученые из нескольких исследовательских институтов, рассеянных по Германии, Франции и Нидерландам. В Китае небольшой отряд усердных, способных и почтительных ученых изолировал коронавирус и сфотографировал его за несколько недель до группы Пейриса. К сожалению, этим китайским ученым не повезло: они работали в Академии военно-медицинских наук, и на них давил авторитет августейшего пекинского научного светила, продвигавшего теорию хламидий, так что первыми объявить о своем открытии они не сумели. «Мы были слишком осторожны, — позже сказал один из них. — Мы прождали слишком долго»[91].
Следующим логичным шагом для Малика Пейриса и его команды — после опознания вируса, секвенирования части генома и определения его положения в семейном древе других коронавирусов — стали поиски его происхождения. Он же не мог появиться на пустом месте. Но каковы его естественная среда обитания, цикл жизни, естественный носитель? Один из ученых в той команде, молодой биолог по имени Лео Пун, затронул эту тему во время разговора со мной в Гонконге.
— Данные, найденные в человеческих образцах, — сказал Пун, — говорили о том, что этот вирус для людей новый. Я имею в виду, что люди раньше этим вирусом не заражались. Так что он, похоже, пришел от каких-то животных.