Олень, попугай и соседский паренек
41
Хотя тревожные звонки в последние десятилетия звучат все чаще, появление новых зоонозных болезней — это вовсе не новшество нашей эпохи. Три истории отлично проиллюстрируют эту идею.
Ку-лихорадка. За шестьдесят лет до Хендры, за шестьдесят лет до того, как в этом пригороде Брисбена стали умирать лошади Вика Рейла, практически в том же месте обнаружили другой патоген, тоже впервые преодолевший межвидовой барьер. Он не был вирусом, хотя в какой-то степени вел себя похоже. Это была бактерия, но не похожая на большинство других бактерий. (Обычная бактерия имеет несколько очевидных отличий от вируса: это клеточный организм, а не субклеточная частица; она намного больше вируса; она размножается делением, а не с помощью вторжения в клетку и захвата ее механизмов генетического копирования; и, наконец, обычно ее убивают антибиотики.) Этот новый микроб вызывал болезнь, напоминавшую не то грипп, не то тиф. Первые известные случаи произошли в 1933 г. — заболели работники скотобойни в Брисбене, забивавшие на мясо коров и овец. Врачи, лечившие заболевание, сначала назвали его «скотобойной лихорадкой»[100], но потом оно получило новое, менее конкретное имя, которое прижилось: Ку-лихорадка. Пока что давайте не будем задумываться о происхождении названия. Самое примечательное в Ку-лихорадке то, что даже сейчас, в эпоху антибиотиков, из-за своей аномальной биологии она до сих пор способна устраивать всякую чертовщину.
Пситтакоз. Примерно в то же самое время, что и Ку-лихорадка, в 1930-х, в новостях начался шум о другом странном бактериальном зоонозе. Он тоже был связан с Австралией, но получил глобальное распространение; до США он, судя по всему, впервые добрался с грузом зараженных попугаев из Южной Америки. Это случилось в конце 1929 г., как раз в рождественский сезон, когда было модно дарить попугаев. Одной из несчастных получательниц стала Лиллиан Мартин из Аннаполиса, штат Мэриленд, которой муж подарил попугая, купленного в балтиморском зоомагазине. Птица умерла на Рождество (плохой знак), а через пять дней заболела и сама миссис Мартин. Пситтакоз — это медицинское название недуга, поразившего ее; он передается от птиц (особенно отряда Psittaciformes, попугаеобразных) людям, вызывая лихорадку, боль в мышцах, озноб, пневмонию, а иногда и смертельный исход. «Попугайная лихорадка» — под таким названием болезнь стала известна в США в начале 1930-х гг., когда люди, контактировавшие с нездоровыми импортными птицами, начали заболевать — особенно в штате Мэриленд. «Попугайная лихорадка поразила троих в Аннаполисе» — вполне типичный заголовок тех времен; так называлась статья в The Washington Post от 8 января, посвященная Лиллиан Мартин и двум ее близким родственникам. Через три дня в той же Washington Post вышла новая статья: «Жительница Балтимора умерла от попугайной болезни». В следующие несколько месяцев пситтакоз стал поводом для беспокойства по всей стране; он вызвал такую реакцию (возможно, избыточную), что один комментатор назвал все это «публичной истерией», сравнимой со средневековыми самобичеваниями и кострами на Иванов день[101].
И, наконец, болезнь Лайма. Это, похоже, более новая версия феномена «жуткой новой бактерии». В середине 1970-х гг. две внимательные мамы из города Лайм, штат Коннектикут, недалеко от пролива Лонг-Айленд, заметили, что не только у их детей, но и у многих других, что живут поблизости, диагностирован ювенильный ревматоидный артрит. Такая концентрация случаев просто не могла возникнуть по совпадению. После того как о случившемся узнали в департаменте здравоохранения Коннектикута и Школе медицины Йельского университета, ученые заметили, что вместе с артритом отмечается характерная сыпь на коже — красное кольцо, расходящееся от одной точки, — которая иногда наблюдается после укусов клещей. Клещи рода Ixodes, которых обычно называют «оленьими клещами», в изобилии водились в лесах восточного Коннектикута и окрестных территорий. В начале 1980-х гг. микробиолог Вилли Бургдорфер нашел новую бактерию в кишечниках клещей Ixodes, которая, как он подозревал, может быть возбудителем заболевания. То была спирохета, длинный спиральный микроб, напоминавший других спирохет из рода Borrelia. После того как дальнейшие исследования подтвердили ее роль в артритоподобном синдроме, бактерию назвали Borrelia burgdorferi в честь главного первооткрывателя. Болезнь Лайма сейчас — одна из самых распространенных клещевых болезней в Северной Америке, а заболеваемость ею растет быстрее, чем чуть ли не любой другой инфекционной болезнью, особенно в Новой Англии, Средне-Атлантических штатах и Висконсине. (В России заболеваемость сравнительно небольшая. За 2019 год — 39 заболевших, в 2020 — до 5 заболевших. — Прим. науч. ред.) Часть проблемы состоит в том, что цикл жизни Borrelia burgdorferi очень сложен, и в нем участвуют далеко не только клещи и люди.
Болезнь Лайма, пситтакоз, Ку-лихорадка — три эти заразы очень различаются в своих проявлениях, но у них есть два общих свойства. Все три — зоонозные, все три — бактериальные. Они служат нам напоминанием, что не любой злостный, упрямый новый микроб — это вирус.
42
Попугайную болезнь обнаружили еще в 1880 г., когда швейцарский врач Риттер описал вспышку похожего на тиф заболевания в семье; семь человек заболели, трое из них умерли. Поскольку болезнь имела черты пневмонии, что говорит о воздушно-капельном распространении, доктор Риттер назвал ее «пневмотифом», но имя, по сути, было дано наугад. Он не смог найти причину болезни, но сумел определить, откуда она распространилась по дому: из рабочего кабинета. Единственное, чем этот кабинет выделялся среди прочих комнат, — в нем стояло около дюжины птичьих клеток, в которых сидели попугаи и вьюрки[102].
Более крупная вспышка случилась в Париже в 1892 г., когда двум торговцам животными привезли пятьсот попугаев из Буэнос-Айреса. Заразились сами торговцы, несколько их клиентов, потом их родственники, знакомые и один из лечащих врачей. Шестнадцать человек умерли. Вскоре болезнь объявилась в Германии, Нью-Йорке и универсальном магазине (где продавали и птиц) в Уилкс-Барре, штат Пенсильвания. В 1898 г. болезнь вспыхнула на ежегодной выставке Берлинского союза любителей канареек, показав, что попугаи и их родственники — не единственные птицы, способные переносить микроб «попугайной лихорадки», чем бы он ни был. (Канарейки принадлежат к отряду воробьинообразных, а не попугаеобразных.) Полдюжины заводчиков канареек заболели, и, как выразилась одна берлинская газета, «трое умерли в мучениях»[103].
Затем наступило затишье — если не в заболеваемости, то, по крайней мере, во внимании, которое получала болезнь. Первая мировая война, за которой сразу последовала великая эпидемия гриппа, дали человечеству в избытке смертей и болезней, так что горя и страхов у них хватало. 1920-е гг. были намного более веселыми и беззаботными, а потом они закончились. «1929 год стал поворотной точкой в возрождении интереса к этиологии пситтакоза у людей», — гласит одна историческая справка по заболеванию[104]. Этиология, вот в чем суть. Вспышки приходят и уходят. 1929 год, не считая биржевого краха и общего упадка настроения, отличался тем, что случаев попугайной лихорадки стало столько, что поиски причины заболевания превратились в острую необходимость.
Лиллиан Мартин из Аннаполиса стала первой заболевшей в этой новой волне, и, хотя она в результате выздоровела, другим не так повезло. The Washington Post продолжала отслеживать историю, сообщая о смертях от попугайной лихорадки в Мэриленде, Огайо, Пенсильвании, Нью-Йорке, а еще — в немецком Гамбурге. 13 января главный врач США отправил телеграммы главам служб здравоохранения в девяти штатах, запросив помощи в отслеживании ситуации. Через две недели, когда появились сообщения о случаях в Миннесоте, Флориде и Калифорнии, президент Гувер объявил эмбарго на ввоз попугаев. Директор бактериологического бюро департамента здравоохранения Балтимора, делавший вскрытия заболевшим птицам, заболел и умер. Сотрудник Гигиенической лаборатории, входившей в состав Службы здравоохранения США, заболел и умер. Этот лаборант помогал ученому Чарльзу Армстронгу с экспериментами по передаче болезни между птицами в подвале лаборатории. Рабочие условия были, мягко говоря, неидеальными: две маленькие подвальные комнатки, заполненные перепуганными попугаями, которых держали в мусорных баках, затянутых сверху проволочной решеткой; повсюду летали перья и птичий помет, а шторы регулярно смачивали антисептиком, чтобы сдерживать воздушно-капельную передачу. Да, это вам не BSL-4. Чарльз Армстронг заболел, но не умер. Девять работников Гигиенической лаборатории, которые вообще не входили в подвал с птицами, тоже заболели. Директор лаборатории, поняв, что по зданию свободно курсирует микроб, вызывающий пситтакоз, вообще запер ее на замок. Затем он спустился в подвал, усыпил хлороформом всех оставшихся попугаев, а также морских свинок, голубей, обезьян и крыс, участвовавших в тех же экспериментах, и выбросил трупики в мусоросжигательную печь. Этого смельчака-администратора, не стеснявшегося лезть в гущу событий, описанного в одном источнике как «высокого, с угловатым, как у Линкольна, лицом»[105], звали доктор Джордж Маккой. По причинам, объяснимым только чудесами иммунной системы и причудами судьбы, доктор Маккой не заболел.
Эпидемия пситтакоза 1930 г. постепенно шла на спад, и сопутствующая ей пситтакозная паника — тоже, пусть и медленнее. 19 марта исполняющий обязанности министра ВМС США издал общий приказ по флоту — всем морякам