избавиться от попугаев. Джордж Маккой снова открыл Гигиеническую лабораторию, Чарльз Армстронг выздоровел, и поиски причины заболевания продолжились.
43
Примерно через месяц виновника удалось найти. Им оказалась маленькая бактерия с необычными свойствами, чем-то похожая на микроба, вызывающего тиф (Rickettsia prowazekii), так что она получила название Rickettsia psittaci. Откуда она взялась? В начале эпидемии 1930 г. источником больных птиц назвали Аргентину; эмбарго президента Гувера закрыло болезни этот путь в Штаты. Но затем латентный пситтакоз обнаружили в некоторых коммерческих питомниках Калифорнии, где разводили длиннохвостых попугаев для внутреннего рынка, а это означало, что американские заводчики держали у себя эндемический резервуар инфекции и распространяли ее путем торговли с другими штатами. Так что было выдвинуто предложение уничтожить все зараженные стаи, а затем восстановить популяцию с помощью здоровых птиц из Австралии. Это казалось логичным по двум причинам. Во-первых, волнистый попугайчик, птица, которую мы в Америке называем «длиннохвостым попугаем» (parakeet), имеет австралийское происхождение, широко распространена там в диком виде и называется у них «budgerigar». Во-вторых, сама Австралия (несмотря на обилие птиц из семейства попугаевых) считалась свободной от пситтакоза. Если заводчики создадут стаи заново из здоровых диких птиц, то у американских покупателей уже не будет риска заразиться пситтакозом. По крайней мере, именно такой была идея.
Пара американских ученых, несмотря на эмбарго, получила разрешение ввезти груз из двухсот австралийских волнистых попугайчиков, пойманных в окрестностях Аделаиды. Они хотели провести эксперимент — заразить импортированных птиц, чья иммунная система не сталкивалась с американским штаммом пситтакоза. Но когда одна из птиц вскоре по приезде умерла, ученые, вскрыв ее, обнаружили бактерии Rickettsia psittaci. Еще они заметили, что и некоторые другие птицы, на вид здоровые, являлись латентными переносчиками этой инфекции, как и попугаи калифорнийских заводчиков. Это открытие вызвало новые опасения — что еще может прятаться в других птичниках, зоопарках и зоомагазинах по всей Америке? А также ясно дало понять, что Австралия совсем не так «чиста», как казалось.
И тут на сцене появился Фрэнк Макфарлейн Бёрнет, великий австралийский ученый. Бёрнет был сложным, одаренным, своенравным человеком и одной из важнейших фигур в истории изучения инфекционных заболеваний. Позже он получил рыцарское звание, Нобелевскую премию и множество других почестей, но имя в изучении зоонозов он сделал себе задолго до этого. Он родился в 1899 г., вторым из семи детей, в школе был необщителен и упрям, читал Герберта Уэллса, не одобрял неглубоких моральных взглядов отца, предпочитал коллекционирование жуков другим, требующим более активного общения с людьми занятиям, презирал соседей по комнате, прочитал в энциклопедии о Чарльзе Дарвине (и тот стал его героем), заставил себя (несмотря на отсутствие спортивных талантов) стать неплохим игроком в крикет, а в аспирантуре стал агностиком. Карьера в церкви ему не светила, к юриспруденции он относился неоднозначно, так что выбрал медицину. Он сначала прошел врачебную подготовку в Мельбурне, но, поняв, что просто не может сочувствовать пациентам, уехал в Лондон и стал там кандидатом наук по вирусологии. Отказавшись от преподавательского места в Лондонском университете, он вернулся в Австралию и занялся научными исследованиями. Он был националистом, истинным австралийцем. На склоне лет, уже прославленный и увенчанный лаврами, Бёрнет нисколько не смягчился — он публиковал ворчливые разглагольствования на самые разные темы, в том числе об эвтаназии, убийстве младенцев-инвалидов, правах аборигенов на землю, контроле популяции, рекламе табака, французских ядерных испытаниях в Тихом океане, бесполезности попыток вылечить рак и достоинствах (невысоких, по его мнению) молекулярной биологии (в отличие от его собственной дисциплины, микробиологии). Бёрнет получил Нобелевскую премию в 1960 г. за открытие механизма искусственной иммунотолерантности. Но свою роль в изучении зоонозных заболеваний он сыграл намного раньше. Еще в 1934 г., работая микробиологом в Институте медицинских исследований Уолтера и Элизы Холл в Мельбурне, он заинтересовался пситтакозом.
По примеру коллег-американцев, Бёрнет заказал себе ящик попугаев и какаду из Аделаиды. Он обнаружил, что треть из них заражены. Затем он заказал еще дюжину из Мельбурна. По крайней мере девять из них оказались возможными носителями. Еще две дюжины из Мельбурна — и новые положительные анализы. Вот вам и миф об Австралии как догреховном Эдеме, свободном от пситтакоза.
Но если дикие птицы в стране заражены этой бактерией, как вышло, что люди, держащие у себя волнистых попугайчиков и души не чающие в говорящих какаду, вообще не болеют? Причина, как предположил Бёрнет, — это не какой-то волшебный иммунитет, а невежество и недостаточное диагностирование. Австралийские врачи просто не распознают пситтакоз, даже когда он хрипит им прямо в лицо. Чтобы проверить свою догадку, Бёрнет начал искать случаи человеческих заболеваний, которые выглядели как пситтакоз, но могли быть диагностированы как грипп или тиф. Он вместе с помощником нашел семнадцать человек с лихорадкой, кашлем, головной болью, пневмонией и так далее, которые контактировали с домашними птицами — либо волнистыми попугайчиками, купленными у заводчиков, либо с другими попугаями и какаду, недавно пойманными в дикой природе. Самым интересным примером для него стала группа из двенадцати человек, заразившихся от одной партии больших желтохохлых какаду.
Этих птиц — всего их было сорок девять — купил у птицелова один житель Мельбурна, рабочий, который приторговывал птицами в качестве дополнительного источника дохода. Бёрнет назвал этого человека «мистер Икс», сохранив, по медицинской традиции, его анонимность. Мистер Икс держал живой товар в маленьком темном сарайчике на заднем дворе. Первым признаком болезни среди птиц через несколько недель после переселения в его «птичник» стала смерть восьми или девяти из них. Но к тому времени мистер Икс не терял времени зря: он успел продать семь птиц жителям своего района, а потом отправил двенадцатилетнего сына на местный рынок, выдав ему еще двадцать. Сын, дочь, жена и теща мистера Икс заболели. Пятеро соседей и еще три человека, все — жившие в домах с какаду, купленными у мистера Икс или его сына, тоже заболели, некоторые из них — тяжело. Никто не умер. Сам мистер Икс в этот раз вообще не заболел; возможно, потому, что в мире нет справедливости, но, скорее всего, потому, что, контактируя с Rickettsia psittaci за время торговли птицами, сумел приобрести иммунитет.
Макфарлейна Бёрнета, биолога и врача, интересовали не только люди, но и птицы. И бактерии. Он знал, что большие желтохохлые какаду гнездятся в дуплах деревьев, откладывают по два-три яйца, а птицеловы обычно похищают их из дупел незадолго до того, как они оперяются. Бёрнет подозревал, что почти все детеныши заражаются бактерией еще птенцами, до того, как покидают гнездо (или их оттуда забирают). «Если молодых какаду после поимки держать в хороших условиях, — писали они с соавтором, — они остаются здоровыми и не представляют угрозы для людей»[106]. Точно так же и в дикой популяции превалентность инфекции может быть высокой, но здоровье птиц от нее страдает мало, и она не оказывает заметного влияния на смертность. «С другой стороны, когда птиц селят в тесноте, не обеспечивают достаточным питанием и освещением, латентная инфекция проявляет себя». Бактерия размножается и «выделяется в больших количествах». Она вылетает из клеток вместе со сброшенными перьями, частичками помета и пылью. Она передается по воздуху, словно Моисеева чума. Люди вдыхают бактерии и заболевают. Бёрнет понимал, что никто из официальных лиц Австралии не сможет запретить продажу какаду или даже настоять, чтобы их содержали в более гуманных условиях.
Но именно эти меры сейчас необходимы, угрюмо добавил он. А потом занялся другой болезнью.
44
Этой другой болезнью была Ку-лихорадка. Помните тех брисбенских мясников в начале тридцатых, которые страдали от таинственного лихорадочного недуга, похожего на тиф? Работа по расследованию этих случаев сначала досталась Эдварду Деррику, новоиспеченному директору микробиологической лаборатории в Министерстве здравоохранения Квинсленда. Он ввел кровь заболевших морским свинкам, убедился, что после этого инфекция передается от одной свинки другой, и заявил о существовании «отдельной клинической сущности», нового патогена, который не распознается ни одним стандартным лабораторным анализом на тиф, бруцеллез и другие известные похожие заболевания[107]. Но он не смог рассмотреть этот новый патоген в микроскоп и не смог вырастить его в пробирке. Заподозрив, что это вирус, он обратился за помощью к Макфарлейну Бёрнету.
В октябре 1936 г. Деррик отправил Бёрнету образец печени морской свинки, зараженной патогеном, который свирепствовал среди работников скотобоен. С помощью этого образца Бёрнет и его ассистент продолжили распространение инфекции, заразив других морских свинок и мышей. Как и Деррик, Бёрнет и его ассистент проверили животных на наличие бактериальных патогенов, но ничего не обнаружили. Так что они заподозрили наличие «фильтрующегося вируса», микроба, настолько мелкого, что он мог пройти сквозь мелкую сетку специального фильтра для бактерий[108]. Они взяли маленький мазок из кашицы, сделанной из селезенки зараженной мыши, создали из него препарат для микроскопа и заглянули в объектив. Через тридцать лет Бёрнет вспоминал: «Самые значительные открытия обычно приходят к вам постепенно, в течение дней или недель. Но вот открытие, что Ку-лихорадка — это риккетсиоз, стало исключением. Его можно датировать с точностью до минуты»