[109]. Он увидел маленькие, похожие на палочки «включения» в некоторых клетках селезенки. Чтобы присмотреться получше, он сделал еще один мазок и приготовил новый препарат селезенки. На этом препарате палочек оказалось намного больше: одни — в клетках селезенки, другие — в свободном плавании. «С этого момента у меня не было никаких сомнений о природе патогена, вызывающего Ку-лихорадку»[110]. Это еще одна новая риккетсия, понял он, не слишком отличная от той, которая вызывает попугайную лихорадку.
В своих воспоминаниях Бёрнет с характерной прямотой рассказал, как болезнь получила свое название:
«С номенклатурой возникли проблемы. Местные власти возражали против названия «скотобойная лихорадка», которое использовали врачи в ранний период обнаружения болезни. В одном из своих ежегодных докладов я назвал ее «квинслендской риккетсийной лихорадкой», что казалось вполне приемлемым мне, но не уважаемым людям, которых беспокоила репутация Квинсленда. Деррик, находившийся практически в отчаянии, поскольку название «болезнь X» уже было занято недугом, ныне известным как «энцефалит долины Муррея», в результате придумал «Q-лихорадку» (Q — первая буква слова query, «вопрос»). Впрочем, в мире довольно долго считали, что Q на самом деле означает Queensland, и лишь после того, как обнаружилось, что болезнь распространена по всему миру, она наконец получила свое полноправное название — Ку-лихорадка»[111].
Для научного биномиального названия Деррик предложил Rickettsia burnetii, чтобы воздать должное Бёрнету как первооткрывателю микроба. Родовое название Rickettsia позже изменилось из-за таксономической ревизии, но вот часть, посвященная Бёрнету, осталась прежней.
Тем временем в девяти тысячах миль от Австралии этот патоген тоже попал под пристальное внимание ученых, хоть и совершенно иным путем: два бактериолога из лаборатории «Рокки-Маунтин» в Гамильтоне, штат Монтана, обнаружили его в клещах, живущих в местечке Найн-Майлз, лагере Гражданского корпуса охраны окружающей среды в горах к северо-западу от Мизулы. Они не искали скотобойную лихорадку. Гордон Дэвис, первый из двоих «охотников», принес клещей в лабораторию для исследования экологии двух других болезней — пятнистой лихорадки Скалистых гор и туляремии. Посадив клещей на морских свинок, он обнаружил у одной из свинок болезнь, которую не смог идентифицировать. Некоторое время ее называли просто «болезнь Найн-Майлз»[112]. Геральд Кокс, который пришел в лабораторию через год, помог Дэвису изолировать ее и понял, что это, скорее всего, риккетсия. Затем вмешался еще один человек — эксперт по инфекционным заболеваниям и влиятельный администратор Национальных институтов здоровья, начальник Кокса, Дэвиса и их коллег в лаборатории «Рокки-Маунтин». Его звали доктор Ролла Дайер. Доктор Дайер был человеком упертым, но не до крайности. Он скептически отнесся к заявлению Кокса, что «болезнь Найн-Майлз» вызывает риккетсия, и решил лично приехать в его лабораторию в Монтане, чтобы все проверить. Кокс показал ему препарат через микроскоп. Дайер сменил гнев на милость, признал его открытие и задержался в Гамильтоне, чтобы помочь Коксу с работой, достаточно надолго, чтобы и самому подхватить Ку-лихорадку. Через десять дней после возвращения в Вашингтон он почувствовал «острую боль в глазных яблоках», за которой последовал озноб, а затем лихорадка и ночная потливость в течение недели[113]. Возможно, в зоонозных болезнях все-таки есть какая-то высшая справедливость. Но, скорее всего, нет — дело лишь в высокой заразности Ку-лихорадки: к тому времени ей заразился и Макфарлейн Бёрнет. И он, и Ролла Дайер выздоровели.
Что же касается Геральда Кокса, он оказался оправдан историей, когда в 1948 г. патоген признали достаточно отличным от всех других риккетсий, чтобы выделить его в отдельный род и переименовать в Coxiella burnetii, в честь Кокса и Макфарлейна Бёрнета. Это имя бактерия носит и по сей день.
«Нет другой болезни, про которую рассказывают столько же странных историй, сколько про Ку-лихорадку»[114], — писал Бёрнет в небольших мемуарах, опубликованных в 1967 г. Во-первых, по его словам, лихорадка установила «мировой рекорд» по подтвержденным лабораторным инфекциям: заболели не только он с Дайером, но и два секретаря в Институте Уолтера и Элизы Холл. (Возможно, он был не прав, проигнорировав данные о лабораторных заражениях пситтакозом.) Во-вторых, он отметил высокую заболеваемость так называемым «балканским гриппом» во Вторую мировую войну, особенно среди немецких солдат в Греции и новозеландцев в Италии. Кроме того, корабль с американскими солдатами стал на якорь «на пару ночей близ Бари на юге Италии, прежде чем отправиться в путь», и почти половина из них заболели к тому моменту, как корабль добрался домой. «В конце концов, все эти эпизоды были подтверждены как случаи Ку-лихорадки». После войны исследования показали «невероятную гибкость C. burnetii как паразита: бактерия заражала молочных коров в Калифорнии, овец в Греции, грызунов в Северной Африке и бандикутов на своей «малой родине», в Квинсленде. Она передавалась от одного вида к другому по воздуху через крохотные частички, зачастую выделявшиеся из плаценты или молока заболевшей самки, а потом эти частички вдыхали, они попадали в легкие и активировались там; могла она попасть в кровь и напрямую, через укус клеща. Как и сказал Бёрнет, бактерия весьма гибкая.
«Один из самых странных эпизодов случился среди студентов, изучавших историю искусства, — не без энтузиазма вспоминал Бёрнет. — Примерно в 1950 г. в Италии заказали коллекцию копий античных статуй. Статуи привезли в ящиках, проложенных соломой, и распаковывали их всем классом. Большинство студентов заболели Ку-лихорадкой, но никто не знает, как оказалась заражена солома»[115]. «Все это, — писал Бёрнет, — положило начало широкому признанию Ку-лихорадки по всему миру». Он был прав.
Хотя сейчас уже известно, что Coxiella burnetii — это бактерия, а не аномальная форма жизни, средняя между бактериями и вирусами, она по-прежнему продолжает вредить здоровью — даже несмотря на изобретение и массовое производство антибиотиков в 1940-х гг. Совсем недавно, в 2007 г., Ку-лихорадка вызвала серьезные проблемы в развитой европейской стране, одинаково далекой и от Квинсленда, и от Монтаны: в Нидерландах.
45
В пятидесяти милях к юго-востоку от Утрехта, на плоских равнинах среди извилистых дорог голландской провинции Северный Брабант прячется маленькая деревенька Херпен. Это аккуратное местечко, в основном сложенное из красного кирпича: красные фермы на окраинах, красные домики на улицах, мощеные тротуары и красивая старая красная церковь. На территории ферм, скрывающихся за аккуратными живыми изгородями и садиками, располагаются целые поля пшеницы и кукурузы, которые выращивают на корм скоту, содержащемуся в длинных, невысоких загонах, — конечно же, из красного кирпича. Выглядит Херпен как типичная земледельческая деревня, но сейчас он превратился в «спальный район» для рабочих и подрядчиков строительного бизнеса. В полях лениво прогуливаются несколько рабочих лошадей, которым составляют компанию немногочисленные коровы, овцы и свиньи. Но главное внимание пока еще существующий сельскохозяйственный сектор уделяет производству козьего молока. Похоже, именно козы стали источником проблем в 2007 г.
Козы приносят потомство в обычный сезон окота, который может длиться от января до апреля. Большинство родов прошло успешно, но на некоторых фермах в провинции, в том числе как минимум одной в Херпене, у многих самок случились выкидыши в последний месяц беременности. Даже родившиеся в срок козлята выглядели слабыми и хилыми, и смертность среди них была выше обычного. Судя по всему, коз поразила какая-то инфекция, возможно, новая, и на нее обратили внимание ветеринары, попытавшись предотвратить выкидыши с помощью антибиотиков. Это не помогло. Широкая публика, впрочем, практически ничего не заметила.
Потом наступила теплая весна — намного теплее и суше обычного. В апреле, по воспоминаниям одного из жителей, «не выпало ни капли дождя»[116]. Еще до наступления лета земля вокруг деревни покрылась пылью. Потом задули ветра. А в начале мая заболели люди.
Местный врач по имени Роб Бесселинк, имевший практику в Херпене, отметил странное, похожее на грипп заболевание у нескольких своих пациентов: высокая температура, сильная головная боль, ломота в мышцах, одышка, кашель. Это что, бактериальная пневмония? «Мы начали лечить их, — позже вспоминал Бесселинк, — но оказалось, что они реагировали на получаемые антибиотики не так, как ожидалось». Он обсудил ситуацию с коллегой. «После первой недели мы сказали друг другу: здесь творится что-то странное. Ко мне обратились три или четыре человека с похожими симптомами, и у него было двое или трое». За две недели врачи приняли почти двадцать человек с этой болезнью, и двенадцать из них, которым не помогали антибиотики, пришлось госпитализировать.
Примерно в то же время в другой части Северного Брабанта до микробиолога Инеке Веерс, работавшей в местной медицинской лаборатории, дошли слухи о похожем скоплении случаев. Несмотря на обширную подготовку и опыт — Веерс была доктором медицины, кандидатом наук по микробиологии и уже двадцать один год работала диагностом инфекционных заболеваний, — эта болезнь оказалась для нее в новинку. Терапевт в одном из госпиталей упомянул, что врачи в последнее время приняли немало пациентов с атипичной, антибиотикорезистентной пневмонией. Веерс, случайно, не знает, что это может быть? Она не читала ничего о подобном синдроме? «Нет, ничего», — ответила она. Но предложила позвонить в муниципальную службу здравоохранения в Хертогенбосе, столице провинции, — может быть, официальные лица знают что-нибудь или смогут дать совет? Нет, они не слышали ни о чем подобном.