овать широкая публика. К ноябрю 2009 г. за государственный счет было привито более четверти миллиона коз и овец, но заболеваемость среди людей в тот год росла с тревожной скоростью, и в голландских СМИ звучали беспокойные нотки. Так что в начале декабря 2009 г. объявили запрет на разведение коз: никаких больше беременных коз и козлят до дальнейших указаний. Но эти меры оказались уже недостаточными и запоздалыми. Многих коз уже повязали. Через неделю, по совету экспертной группы, правительство объявило, что все беременные козы и овцы (в том числе и недавно получившие вакцину) на зараженных молочных фермах будут уничтожены.
На зачистку отправили ветеринарные команды. Один фермер, ожидавший забойщиков, сказал репортеру, что его животные меньше испугаются, если он останется с ними, но «…я не знаю, смогу ли на это смотреть»[122]. Конечным результатом стали примерно пятьдесят тысяч мертвых коз и десятки обозленных, раздосадованных фермеров, которым, конечно, компенсировали стоимость всех убитых животных, но не финансовые убытки, которые они понесут, восстанавливая поголовья, и не эмоциональный стресс.
— Это было тяжело и для ветеринаров, и для ветеринарных консультантов, — сказал мне Хендрик-Ян Руст, явно основываясь на собственном опыте.
Несмотря на все эти меры, несмотря на полное исчезновение беременных коз в Нидерландах, Ку-лихорадка вместе с ними не исчезла — не полностью, не сразу. Бактерия все еще пряталась где-то в дикой природе. В мелкоклеточной, стойкой форме она могла жить в зловонных отходах на фермах до пяти месяцев. А в крупноклеточной форме — размножаться в самых разных животных. Очень стойкая, но не слишком привередливая, она умеет приспосабливаться к самым разным носителям; ее находили не только у коз и овец, но и у коров, грызунов, крыс, амеб и клещей. Предприимчивый организм, и, как отметил Макфарлейн Бёрнет, весьма гибкий.
Со временем предпринятые меры все же возымели действие. Прошла еще одна весна, на этот раз — почти без родившихся, что вовремя, что преждевременно, козлят. Заболеваемость среди людей тоже пошла на убыль. К середине июля 2010 г. лишь у 420 голландцев была диагностирована Ку-лихорадка. Официальные лица высказывали сдержанный оптимизм и заявляли, что кризис в здравоохранении удалось взять под контроль. Врачи смогли слегка расслабиться. Молочные фермеры оплакивали потери. Но ученые знали, чтоCoxiella burnetiiне исчезла. Она долго ждала идеальных условий — и будет ждать их снова.
47
Вернемся в Австралию. Умный, ворчливый Макфарлейн Бёрнет занимался не только Ку-лихорадкой и пситтакозом: он еще и размышлял об инфекционных заболеваниях в целом, причем с точки зрения скорее не медика, а биолога. В конце 1930-х гг. он написал книгу на эту тему; на первых страницах он воздал должное великим основателям бактериологии из XIX в., особенно Пастеру и Коху, которые наконец-то нашли рациональное объяснение тому, почему нужно пить чистую воду, избавляться от нечистот, не есть гнилую пищу и соблюдать стерильность при хирургических операциях. Панегирик закончился на второй странице, после чего Бёрнет заговорил уже по делу.
Эти великие ученые и их коллеги, писал он, «были в целом слишком заняты, чтобы думать о чем-либо, кроме болезней, вызываемых бактериями, и о том, как их можно предотвратить»[123]. Они уделяли мало внимания микробам как формам жизни и тому, «как их природа и деятельность вписываются в общую картину жизни». Большинство бактериологов получали медицинскую подготовку, — собственно, и сам Бёрнет тоже, прежде чем заняться бактериологическими исследованиями, — и «их интерес в общих биологических проблемах был довольно ограничен». Их волновало лечение и профилактика заболеваний, что, конечно, хорошо; но они не думали об инфицировании как о биологическом явлении, взаимоотношении между живыми существами, не менее фундаментально важном, чем другие подобные отношения — хищничество, конкуренция, детритофагия. Целью Бёрнета было исправить этот пробел. Он опубликовал «Биологические аспекты инфекционных заболеваний» в 1940 г.; книга стала эпохальным трудом на пути к современному пониманию зоонозов на густонаселенной, меняющейся планете.
Бёрнет не утверждал, что этот более широкий взгляд является его уникальным изобретением. Он понимал, что это целая тенденция, и очень полезная. Биохимики начали применять свои методы для решения вопросов, связанных с заболеваниями, и весьма успешно; повысился и интерес к организмам (даже одноклеточным) как высокоадаптивным существам с собственным циклом жизни в дикой природе. Он писал:
«Другие ученые, знающие о современных достижениях биологии, обнаружили, что об инфекционных заболеваниях можно с большой выгодой рассуждать с экологической точки зрения как о борьбе за существование между человеком и микроорганизмами, по своей сути похожей на многие другие типы межвидовой конкуренции в природе»[124].
Курсив мой. Рассуждения «с экологической точки зрения» и о «борьбе за существование» (прямая цитата из Дарвина) — это именно то, что предложил нам Бёрнет. Его книга — об экологии и эволюции патогенов.
Он предпочитал термин «паразиты», используя его в более широком смысле. «Паразитический образ жизни по сути своей схож с таковым у хищных плотоядных. Это всего лишь еще один способ добывать пищу из живых тканей», хотя у паразитов потребление происходит медленнее и в основном внутри жертвы[125]. Малые существа съедают больших, обычно — изнутри. Вот к чему я подводил в самом начале, когда писал о львах и антилопах, совах и мышах. Главная проблема, с которой сталкивается паразит в долгосрочной перспективе, как отмечал Бёрнет, — это вопрос передачи: как передавать потомство от одного носителя к другому? Для решения этой простой задачи появились самые разнообразные методы и свойства: массовое размножение, воздушно-капельный путь передачи, стойкие к окружающей среде этапы жизненного цикла (например, мелкоклеточная форма C. burnetii), прямая передача через кровь и другие телесные жидкости, влияние на поведение носителя (например, вирус бешенства заставляет зараженных животных кусаться), передача через промежуточных и усиливающих носителей, использование насекомых и паукообразных-переносчиков как способа передвижения и доставки. «Впрочем, совершенно ясно, — писал Бёрнет, — что каким бы способом паразит не передавался от одного носителя к другому, повышение плотности уязвимого населения будет способствовать его распространению от зараженных носителей к незараженным»[126]. Повышенная плотность: чем больше носителей, тем легче патогену процветать. Макфарлейн Бёрнет, возможно, читал ранние математические работы об инфекционных заболеваниях — дифференциальные уравнения Рональда Росса, статью Кермака и Маккендрика от 1927 г., — а может быть, и нет, но он излагал некоторые выводы из них простым английским языком, написав книгу, которая оказалась одновременно авторитетной и понятной.
Исправленную и дополненную версию «Биологических аспектов инфекционных заболеваний» переиздали в 1972 г. под названием «Естественная история инфекционных заболеваний». Хотя сейчас, конечно, даже дополненная версия кажется устаревшей (с тех пор появились новые заболевания, новые знания и новые методы), но в свое время она стала очень ценным вкладом в отрасль. Там не было никаких сложных математических моделей — лишь простой рассказ о том, чем занимаются специалисты по инфекционным болезням и чем они должны заниматься. А должны они, по мнению Бёрнета, думать об инфекционных патогенах с экологической и эволюционной точек зрения, а не только с медицинской.
Попугайная болезнь стала для него одним из образцовых примеров. Она привлекала его своей связью с Австралией (он считал ее местной болячкой), глобальным распространением, а также тем, что иллюстрировала его любимую точку зрения. «Как и многие другие инфекционные болезни, пситтакоз был изначально открыт как серьезное эпидемическое заболевание людей, но, когда мы постепенно начали понимать его природу, стало ясно, что эпидемическая фаза — всего лишь случайное и сравнительно необычное явление»[127]. То есть, если проще, бактерия просто живет своей жизнью, и заражение людей — всего лишь часть этой жизни, причем далеко не главная.
Бёрнет пересказал историю о волнистых попугайчиках, которых разводили в Калифорнии, диких австралийских какаду, заражение небогатых мельбурнских птицеводов от птиц из тесного маленького сарайчика мистера Икс. Пситтакоз, отмечал Бёрнет, обычно не очень заразен. Его эндемичная среда — популяции диких птиц, и он почти не приносит проблем. Можно вполне разумно предположить, что, «если бы эти какаду вели естественный образ жизни в дикой природе, у них ни за что бы не развились симптомы»[128]. Но вот птицелов, а потом посредник, мистер Икс, нарушили их естественный уклад жизни. «В неволе, в тесноте, в грязи, без физических нагрузок и солнечного света проявление любой латентной инфекции вполне ожидаемо». Именно стрессовые условия позволили Chlamydophila psittaci (под этим именем позже, после другой таксономической ревизии, стала известна Rickettsia psittaci) размножиться и вызвать болезнь.
Этот случай и другие похожие, писал Бёрнет, воплощают собой общую истину об инфекционных заболеваниях. «Это конфликт между человеком и его паразитами, который в неизменной среде обычно приходит к динамическому равновесию, пиковому состоянию, при котором оба вида могут выживать сколь угодно долго. Человек, однако, живет в среде, постоянно меняющейся из-за его деятельности, и немногие его болезни достигли такого же равновесия»