[148]. Чем мельче клещ на том или ином этапе своей жизни, тем ниже к земле проходят искания. Именно из-за этого, как показали данные Остфельда и коллег, два вышеупомянутых вида бурозубок обеспечивают питанием почти 30 процентов всех личинок, найденных в исследуемой области. Второй по важности носитель личинок клеща — белоногая мышь.
Белохвостые олени, похоже, играют совсем иную роль. Они важны в основном для взрослых клещей — причем важна не столько их кровь: именно на них самцы черноногих клещей часто встречаются с самками. Белохвостый олень в коннектикутском лесу в ноябре чем-то напоминает забитый до отказа бар для холостяков в Нижнем Манхэттене вечером в пятницу. На одной несчастной лани может жить до тысячи взрослых черноногих клещей. Спаривание проходит довольно бесцеремонно: клещ-самец, разгуливающий по коже оленя, натыкается на сидящую неподвижно самку — она слишком занята питьем крови, чтобы обращать на что-то внимание. В общем, романтики в сексе паукообразных не ищите. После того как самка напьется, а самец наиграется, они спрыгивают с оленя, уступая место другим. Учитывая такую текучку, за четыре недели сезона размножения клещей один белохвостый олень может стать источником крови более чем для двух миллионов оплодотворенных яиц клещей. Если хотя бы половина из них выживет, один олень даст жизнь миллиону личинок.
Все эти данные и вычисления и превратили Рика Остфельда в еретика по вопросу значимости оленей для системы болезни Лайма. Господствующее предположение звучало так: чем больше оленей, тем больше клещей и, следовательно, тем выше риск заболевания.
— Но на самом деле, похоже, достаточно всего нескольких оленей для поддержания обильной популяции клещей, — рассказал он. Более важными факторами риска для местности вроде коннектикутского побережья, как оказалось, являются популяции белоногих мышей и бурозубок. Кто бы мог подумать?
Но подождите. Мы имеем дело с экологией и, следовательно, со сложными структурами, так что нужно рассмотреть еще два фактора. Один из них не меняется, другой — переменный. Неизменный факт состоит в том, что инфекция Borrelia burgdorferi не передается вертикально между черноногими клещами. Если проще: она не наследственная. Из миллионов личинок клещей, вылупившихся после того, как самки напились оленьей крови, ни одна не будет носителем B. burgdorferi — даже если и их мать, и олень были заражены. Младенцы-клещи приходят в этот мир чистыми и здоровыми. Каждое поколение клещей заражается заново. Обычно происходит следующее: личинка клеща подхватывает спирохету, когда питается кровью зараженного носителя — мыши, бурозубки, кого угодно. Потом она линяет и превращается в нимфу, и если нимфа получает свою порцию крови от незараженного носителя, она передает ему инфекцию через слюну, которая действует как антикоагулянт.
— Если бы млекопитающие не заражали клещей, — сказал Остфельд, — клещи бы потом не заражали млекопитающих.
Подобная взаимная заразность помогает поддерживать превалентность B. burgdorferi на высоком уровне и среди клещей, и среди носителей.
С неизменным фактом ненаследственности связан переменный фактор, который Остфельд и другие ученые называют «резервуарной компетентностью»[149]. Резервуарная компетентность — это вероятность, с которой данное животное-носитель, если оно заражено, передаст инфекцию кормящемуся клещу. Резервуарная компетентность разных видов животных различается, скорее всего, она зависит от силы иммунной реакции на патоген. Если иммунная реакция слаба, и в крови кишат спирохеты, этот вид будет очень «компетентным» резервуаром B. burgdorferi, передавая инфекцию большинству клещей, которые его укусят. Если же иммунная реакция сильная и эффективная, и уровень спирохет в крови низкий, то этот вид будет сравнительно менее компетентным резервуаром. Исследования группы Остфельда, проводившиеся на разных видах животных, от которых кормились клещи, показали, что белоногие мыши — это самый компетентный резервуар для спирохеты, вызывающей болезнь Лайма. Бурундуки с большим отставанием заняли второе место по компетентности, на третьем с небольшим отрывом — бурозубки.
А вот еще одно затруднение: белоногие мыши — не только очень компетентный резервуар; они к тому же очень плохо умеют себя очищать. Соответственно, большой процент клещей, сидящих у них на мордах и ушах, доживает до следующей стадии развития. Бурозубки, к сожалению для них, тоже плохо себя очищают, так что мыши и бурозубки вносят непропорционально большой вклад в питание, заражение, выживание и успешный метаморфоз личинок клещей. По этому показателю бурундуки отступили на третье место.
Немного менее важным, чем этот сравнительный рейтинг, является общее соображение: четыре этих маленьких млекопитающих играют очень большую роль во всей системе. Суммарная статистика, собранная Остфельдом и его командой, показала, что до 90 процентов всех зараженных клещей-нимф, которые занимаются «исканиями» следующего носителя на типичной лесной полянке в Миллбруке, штат Нью-Йорк, на стадии личинки получили питание (и, соответственно, заразились) либо от белоногой мыши, либо от бурундука, либо от короткохвостой бурозубки, либо от масковой бурозубки. Эти четыре вида не были источником пищи для 90 процентов всех нимф черноногих клещей, но из-за разницы в резервуарной компетенции и умении себя очищать они стали источником пищи для 90 процентов тех клещей, которые заражаются и представляют опасность для человека. Давайте повторим еще раз: четыре вида мелких млекопитающих стали источником пищи для девяти десятых всех клещей-переносчиков.
Так что забудьте о популяциях оленей. Да, белохвостые олени входят в экосистему болезни Лайма, но в качестве, если угодно, следового элемента, катализатора. Их присутствие важно, а вот их количество — нет. Маленькие млекопитающие намного более важны для определения риска болезни у людей. Большой урожай желудей, который приводит к взрывному росту популяции мышей и бурундуков, с куда большей вероятностью влияет на количество случаев болезни Лайма среди детей в Коннектикуте, чем любая деятельность охотников на оленей. Не считая того, что они помогают черноногим клещам (как зараженным, так и не зараженным) выживать, белохвостые олени не имеют почти никакого отношения к эпидемиологии болезни Лайма. Они не увеличивают превалентность заболевания в лесу. Они не передают спирохет людям или новорожденным клещам. Они — тупиковые носители, объяснил мне Остфельд.
С другой стороны…
— Мы, люди, — тоже тупиковые носители. Когда мы заражаемся, инфекция больше никуда не уходит. Она остается в нашем организме. Она не возвращается к клещам. Так что мы — некомпетентный резервуар, — сказал он. Мыши и бурозубки заражают клещей, клещи заражают нас, а вот мы не заражаем никого. Спирохета Borrelia burgdorferi, заражая человека, дальше никуда не уходит. Она не передается с чиханием или рукопожатиями. Она не улетает с ветром. Она не относится к ЗППП. С экологической точки зрения это, конечно, все очень интересно, только вот мало утешает тех, кто подхватил болезнь Лайма.
52
Остфельд знает и о человеческих страданиях — не только о потрясающих тонкостях круговорота Borrelia burgdorferi в американских лесах. Он показал мне статистику по графству Датчесс, штат Нью-Йорк (именно там располагаются Миллбрук и Институт Кэри), с 1986 по 2005 гг. Двадцатилетний тренд заболеваемости среди людей шел вверх, с заметными пиками в 1996 и 2002 гг. Жители графства страдали. В 1996 г. там обнаружили 1838 случаев болезни Лайма. После этого наступил резкий спад, а потом, в 2002 г. снова нашли почти две тысячи новых случаев.
Тем не менее на нее лучше смотреть как на экологический феномен, а не просто медицинскую проблему.
— Болезнь Лайма у людей существует, потому что мы, по сути, являемся случайными жертвами взаимодействия между клещами и дикими животными, — говорил Остфилд. — Мы — незваные гости в системе, где клещи и носители — естественные резервуары — передают бактериальные инфекции туда-сюда.
Одна из возможных причин пиков 1996 и 2002 гг., объяснил он, состоит в том, что в эти годы местные леса отличались особенным плодородием. Белоногие мыши обожают желуди, а поскольку мыши быстро размножаются и быстро достигают зрелости, популяция реагирует на изобилие еды повышенной плодовитостью. За изобилием желудей в лесу с задержкой примерно в два года следует значительный рост популяции мышей. От одной пары мышей в условиях обильного питания за год может получиться прибавка в популяции в пятьдесят — семьдесят пять особей. Больше желудей — больше мышей — больше зараженных клещей — больше болезни Лайма.
Графство Датчесс — безмятежное место для отдыха к востоку от гор Катскилл, всего в двух часах езды от Манхэттена по шоссе Таконик. Прекрасный пейзаж — покатые холмы, каменные стены, небольшие городки, старые придорожные закусочные, маленькие речки и ручейки, несущие дождевую воду в реку Гудзон, поля для гольфа и пригородные районы — в том числе с красивыми домами и обширными дворами, стоящими в тени лиственных деревьев и окруженными живыми изгородями или дикими кустарниками. Жилые зоны, даже торговые районы и гипермаркеты, богаты зеленью. Между участками, обжитыми человеком, тут и там располагаются парки, лесные участки и рощицы, где доминируют не люди, а дубы и клены. Подлесок этих рощиц богат мхом, прелой листвой, барбарисом, звездчаткой, обломками желудей, ядовитым плющом, дикими грибами, гниющими бревнами, болотцами — отличная среда обитания для тритонов, лягушек, саламандр, сверчков, мокриц, червей, пауков и подвязочных змей. И, конечно же, клещей — много-много-много клещей. За год до моего визита медицинские службы графства Датчесс зафиксировали еще 1244 случая болезни Лайма среди населения менее чем в триста тысяч человек.