Она вспомнила о недавнем случае: всего три месяца тому назад лабораторную колонию макак в одном французском университете приговорили к уничтожению. Некоторые из этих животных были уже двадцать пять лет знакомы изучавшим их этологам. Колония была известна своими интересными поведенческими паттернами. Тысяча приматологов из Международного приматологического общества и других научных групп подписали петицию, в которой выступали против поголовного истребления. «Слушайте, не делайте этого, — умоляли они. — Вы на самом деле не понимаете, что вообще значат эти результаты». Университетский совет, впрочем, уже принял решение и в одно августовское воскресенье, прежде чем ученые и зоологи успели хоть что-то сделать, всех макак перебили.
Насколько бы ни был опасен герпес B для людей, вероятность его передачи от мартышки к человеку, похоже, очень низка. По крайней мере, именно об этом говорят результаты исследований в Лесе обезьян Санге на Бали. Лиза и Грегори обнаружили высокую превалентность вируса среди тамошних макак и большое количество укусов людей макаками, но ни единого случая заражения герпесом B. Если заболевания на Бали временами и случаются, то, очевидно, медики о них ничего не знают — или же принимают герпес B за какой-нибудь другое ужасное заболевание вроде полиомиелита или бешенства; последнее на Бали является серьезной проблемой из-за распространенности заболевания среди собак, живущих на острове. Никто не знает, вывозил ли кто-либо герпес B за пределы леса Санге. Возможно, никто не вывозил.
Другие данные, опубликованные десятью годами ранее другой группой ученых, тоже подтверждают предположение, что герпес B очень трудно передается людям. В этом исследовании ученые проанализировали анализы крови 321 сотрудника лаборатории, которые имели дело с живыми приматами или клетками приматов в культуре. Большинство из них работали с макаками. Многих из них кусали, царапали или обрызгивали. Тем не менее ни один образец из собранных 321 не дал положительного анализа на контакт с герпесом B. Судя по всему, вирусу нелегко преодолеть межвидовой барьер, и он не вызывает малозаметных, бессимптомных заболеваний у людей, которые находятся в тесном контакте с мартышками.
В истории медицины, начиная с Уильяма Бребнера, известно лишь сорок три случая, когда контакт между макакой и человеком привел к заражению. Да, большинство из этих сорока трех случаев закончились плачевно. Но за тот же период времени произошли тысячи, а может быть, и миллионы других контактов макаки и человека — в лабораториях, в лесах, в обезьяньих храмах, в чашках Петри — царапины, укусы, плевки, случайные уколы, брызги мочи, — при которых герпес B не преодолел межвидовой барьер. Почему? Судя по всему, этот вирус не готов.
Можно выразиться иначе: экология дала возможности, но эволюция еще ими не воспользовалась. А может быть, и не воспользуется никогда.
61
Кровь, которую брали у макак, пойманных нами в Чашнипир-Маджаре, проверяли и на наличие еще одного вируса. Лиза Джонс-Энгель и ее команда недавно переключили на него основное свое внимание. Это мой любимый микроб, потому что у него очень колоритное название: обезьяний пенистый вирус. Нет, у зараженных носителей не идет пена изо рта. «Пенистой» частью названия вирус обязан своей склонностью заставлять клетки носителя соединяться одна с другой, формируя гигантские, неработающие мегаклетки, которые под микроскопом напоминают пузырьки пены.
Пенистых вирусов на самом деле целая куча, они все объединены в род Spumavirus. Некоторые из них заражают коров, кошек и лошадей. Еще их находили у горилл, шимпанзе, орангутанов, бабуинов, макак и других приматов; у всех них, судя по всему, это очень древние инфекции, которые эволюционировали вместе с носителями в течение примерно 30 миллионов лет — по одному виду обезьяньего пенистого вируса (SFV) на каждый вид обезьян. Может быть, именно поэтому они сейчас настолько безобидны. Одна команда, работавшая в Центральной Африке, сообщила, что SFV передается от приматов, за которыми охотятся на мясо (мандрилов, горилл и мартышек), самим охотникам. Вызывает ли SFV какую-нибудь болезнь — это уже другой вопрос, которым исследователи не занимались. Если и вызывает, то действует очень медленно и незаметно. С другой стороны, ВИЧ тоже действует медленно и незаметно. А SFV, как и ВИЧ, — ретровирус. Джонс-Энгель — не единственный ученый, который считает, что за обезьяньим пенистым вирусом нужно внимательно следить.
Тридцать лет назад ученые считали, что у нас, людей, тоже есть собственный пенистый вирус, наша собственная эндемичная версия, отличная от зоонозных пенистых вирусов, которыми мы заражаемся, кормя рисом священную мартышку или освежевывая гориллу с помощью мачете. Разрушительный в клеточных культурах, но безвредный для живых людей, человеческий пенистый вирус назвали «вирусом в поисках заболевания»[161]. Более поздние исследования с помощью продвинутых молекулярных методов, — в частности, генного секвенирования, — показали, что это, скорее всего, просто разновидность пенистого вируса, эндемичного для шимпанзе. Так или иначе, Лизу Джонс-Энгель и ее мужа интересует вовсе не этот вариант. Их беспокоят те версии, что живут в азиатских макаках.
Как и африканские SFV, азиатские вирусы, заражая людей, кажутся безвредными. Во время нашего разговора в Дакке Лиза выразилась более сдержанно:
— Обезьяний пенистый вирус, введенный другим приматам, не вызывает никаких известных заболеваний. Но вот если он преодолеет межвидовой барьер и попадет к людям… Только вот когда это произойдет, сказать сложно из-за ограниченности известных данных. Количество людей, которых мы обследовали, настолько мало, что мы пока не можем с уверенностью сказать, вызывает ли он болезнь у людей.
Они наблюдали слишком мало случаев, а время наблюдения было слишком кратким. Поскольку SFV — это ретровирусы, они вполне могут иметь очень долгий период латентности и медленно размножаться в организме, а затем внезапно выбираться из тайных убежищ и причинять серьезные разрушения.
Энгель и Джонс-Энгель занялись исследованиями в этом направлении после работы в храме Санге на Бали, где они делали анализ и на обезьяний пенистый вирус, и на герпес B. И, как и герпес B, обезьяний пенистый вирус, похоже, широко распространен в популяции — они нашли антитела к нему у большинства макак. Соответственно, это, скорее всего, «популярное» заболевание, которое передается от мартышки к мартышке при общении — опять-таки, как и герпес B. Но как часто оно передается людям?
Ученые не только отлавливали мартышек и брали у них анализы — они также взяли кровь у более чем восьмидесяти человек и проверили эти образцы с помощью тех же методов, что и у обезьян. У всех людей анализы были отрицательными, кроме одного — 47-летнего фермера с Бали. Этот человек жил неподалеку от Санге, часто бывал в храме, его один раз кусали и несколько раз царапали. Нет, сказал он им, он никогда не ел мяса мартышек. Нет, он не держит ручную мартышку. Подхватить вирус он мог только от агрессивных животных в храме. Оглядываясь назад, можно сказать, что самое удивительное в данных, собранных Джонс-Энгель и Энгелем на Бали, — именно то, что из восьмидесяти с лишним участников эксперимента заражен оказался всего один. С тех пор, впрочем, исследования в других странах (Таиланде, Непале, Бангладеш) показали, что обезьяний пенистый вирус передается людям активнее, чем можно было судить по первым результатам.
Но если он не вызывает никаких известных заболеваний — что с того?
Кроме очевидного ответа, что он может вызывать неизвестное заболевание, Энгель и Джонс-Энгель назвали еще одну причину, по которой они изучают этот вирус.
— Это маркер, — объяснил мне Грегори.
— Мы нашли маркер передачи, — вторила ему Лиза.
Они имели в виду, что присутствие SFV в популяции людей говорит о существовании условий для преодоления межвидового барьера самыми разными инфекциями. Если обезьяний пенистый вирус передался от ручной макаки человеку или нескольким людям, или, может быть, тысячам путешественников, проходящих через храм Санге, — значит, это могут сделать и другие вирусы, присутствие которых до сих пор не обнаружено, а воздействие на человеческий организм неизвестно.
— А почему это важно? — спросил я.
— Потому что мы ищем Следующую Большую Беду, — сказала Лиза[162].
62
Следующая Большая Беда, как я писал в начале книги, — это тема, на которую часто рассуждают ученые, изучающие болезни. Они думают о ней, говорят о ней и уже привыкли, что их часто спрашивают о ней. Когда они занимаются работой или обсуждают прошлые пандемии, Следующая Большая Беда (СББ) постоянно прячется где-то в глубине подсознания.
Последняя на данный момент Большая Беда — СПИД, и оценить, насколько она на самом деле большая (сколько принесет страданий, как далеко распространится), просто невозможно. Когда я пишу эти строки, 30 миллионов уже умерли, еще 34 миллиона больны, и конца эпидемии не видно. Полиомиелит тоже был большой бедой, по крайней мере, в Америке, где он стал особенно знаменит, сделав инвалидом одного из будущих президентов[163]. Кроме того, в худшие годы полиомиелит поражал сотни тысяч детей, парализовав и убив многих из них; он привлек внимание широкой публики подобно яркому свету фар, парализующему оленей, и заставил изменить основополагающие принципы финансирования и проведения крупномасштабных медицинских исследований. Самой большой из больших бед XX в. была эпидемия «испанки» 1918—1919 гг. До нее Большой Бедой для североамериканского континента стала оспа, которая добралась туда из Испании примерно в 1520 г. вместе с экспедиционным корпусом Эрнана Кортеса, завоевавшим Мексику. За два века до этого в Европе свирепствовала «Черная смерть», которая, вероятнее всего, была бубонной чумой. Даже если на самом деле «Черную смерть» вызвала не чумная бактерия, а другой таинственный патоген (как считают некоторые историки), в ее масштабах никаких сомнений быть не может. В 1347—1352 гг. эта эпидемия убила не менее 30 процентов всего населения Европы.