После этой неубедительной консультации, а также двух визитов к семейному врачу в следующие два дня, Мишель Барнс оказалась в госпитале в пригороде Денвера. Она страдала от обезвоживания, в крови почти не осталось лейкоцитов, началась почечная и печеночная недостаточность. Ее тут же окружила целая толпа врачей, задававших ей кучу вопросов. Одним из первых вопросов был следующий: вы вообще что делали четыре дня? Большинство людей, знаете ли, обращаются за медицинской помощью раньше, чем у них начинает отказывать сразу несколько органов. «Я терпела», — ответила Барнс. Ее разбросанные по всей стране сестры, одна из которых работала врачом на Аляске, собрались в госпитале — Мишель, конечно, обрадовалась этому, но как-то насторожилась. Им явно дали понять, что она может уже и не выздороветь. Сестра-врач, Мелисса, сыграла ключевую роль — она постоянно требовала от врачей Мишель информации и активных действий. Как раз тогда к команде присоединился доктор Норман Фуджита, специалист по инфекционным заболеваниям. Фуджита организовал для Мишель анализы на лептоспироз, малярию, шистосомоз и другие инфекции, которые можно подхватить в Африке, в том числе Эболу и Марбург. Все анализы, в том числе и на Марбург, оказались отрицательными.
Никто не знал, чем она больна, но все видели, что ей становится все хуже. Врачи в госпитале пытались стабилизировать ее состояние с помощью гидратации, антибиотиков и кислорода, облегчить страдание обезболивающими, надеясь, что ее организм выдержит натиск болезни, какой бы она ни была, и сумеет восстановиться. Кризис случился ночью 10 или 11 января — воспоминания Мишель весьма расплывчаты. Другая ее сестра тогда всю ночь сидела рядом с Мишель, явно боясь, что она потеряет сознание. Эта ночь запомнилась Барнс еще и потому, что ее переложили в педиатрическое отделение, потому что места в отделении интенсивной терапии не осталось.
— В общем, не знаю уж, почему, меня перевели в педиатрию. Я точно помню, что кто-то пришел и подарил мне плюшевого мишку.
В отличие от Астрид Йостен в Лейдене, в отличие от Келли Уорфилд в USAMRIID, Мишель Барнс вообще не помещали в изолятор. Иногда ухаживавшие за ней врачи и медсестры в качестве меры предосторожности надевали маски, но чаще — не надевали. Постепенно ее организм сумел восстановить силы, а ее органы (все, кроме желчного пузыря, который пришлось удалить) начали приходить в порядок. Возможно, плюшевый мишка помог даже лучше, чем антибиотики.
Через двенадцать дней она покинула госпиталь, все еще страдая от слабости и анемии и так и не получив диагноза. В марте она снова посетила Нормана Фуджиту, и он сделал анализ сыворотки ее крови на вирус Марбург. Опять отрицательный. Прошло еще три месяца, и Мишель — поседевшая, далеко не такая энергичная, как раньше, страдающая от болей в животе и с трудом способная хоть на чем-то сосредоточиться, — получила электронное письмо от знающего друга, журналиста, с которым они с Риком познакомились во время поездки в Уганду. Тот увидел в новостях статью и решил, что Мишель должна об этом узнать. В Нидерландах женщина умерла от вируса Марбург после отпуска в Уганде, во время которого посетила пещеру с летучими мышами.
В следующие двадцать четыре часа Барнс искала в «Гугле» всю доступную информацию об этом случае. По совпадению (наш мир все же такой маленький), она в 1990-х гг. сама три года прожила в Нидерландах, так что могла читать новости не только на английском, но и на голландском языке. Рано утром назавтра, в понедельник, она уже стояла на пороге кабинета доктора Фуджиты.
— Это неотложное дело. Я должна с вами поговорить, — сказала она. Фуджита впустил ее и выслушал новую информацию. Он был вежлив, но, как она подозревала, про себя наверняка закатывал глаза и думал: «Ну, отлично, еще одна пациентка, которая диагностировала сама себя по интернету». Но он все же согласился в третий раз сделать ей анализ на Марбург. Ее кровь отвезли в CDC, как и в прошлые два раза, и анализ снова оказался отрицательным; но на этот раз один из лаборантов, знавший, что пациентка побывала в пещере, где жили зараженные вирусом Марбург летучие мыши, еще раз проверил третий образец, а за ним и первый, с помощью более чувствительного и специфического анализа. Вуаля!
Новые результаты прислали Фуджите, тот позвонил Барнс и поздравил ее, хотя и весьма саркастическим образом: «Теперь вы почетный доктор по инфекционным заболеваниям. Вы провели самодиагностику, и анализ на Марбург оказался положительным».
80
После появления новости о смерти Йостен шум поднялся и в CDC. Вскоре после этого, в августе 2008 г. в Уганду отправили новую команду — на этот раз с участием ветеринара-микробиолога Тома Ксенжека, ветерана групп реагирования на зоонозные эпидемии; с ним отправились Таунер и Амман, а из ЮАР снова выписали Боба Сванепула и Алана Кемпа.
— Нам позвонили: «Поезжайте, исследуйте», — рассказал мне Амман. Теперь перед ними поставили задачу взять образцы у летучих мышей из «Пещеры питонов», где заразилась голландка (в эпидемиологических кругах ее имя не называли). Ее смерть и история болезни говорили о том, что масштабы ситуации меняются. То, что от лихорадки Марбург умирают жители Уганды — само по себе уже серьезно и тревожно, настолько, что туда немедленно отправили ученых из Атланты и Йоханнесбурга. Но если заболевают уже и туристы, разгуливающие без всякой защиты по живописным рассадникам вируса Марбург, чтобы полюбоваться на питонов, а потом садятся в самолеты и улетают на другие континенты, это уже не просто опасность для угандийских шахтеров и их семей, а международная угроза.
Команда собралась в Энтеббе и поехала на юго-запад. Они прошли тем же путем, что Йостен, Барнс и их мужья, добрались до той же пещеры, прятавшейся посреди лесной зелени. Но потом, в отличие от туристов, они оделись в тайвековые «пижамы», резиновые сапоги, респираторы и очки. На этот раз, памятуя о кобрах, они добавили к костюму еще и толстые кожаные противозмеиные брюки. И только потом они вошли в пещеру. Летучие мыши висели повсюду над головой, под ногами хлюпало гуано. Собственно, дождь из гуано был практически непрерывным, сказал мне Амман; если бы вы что-то оставили на полу, через несколько дней этот предмет уже покрылся бы плотным слоем. Питоны были ленивыми и робкими, как и любые сытые змеи. Один из них, по прикидкам Аммана, был в длину шесть метров. Черные лесные кобры (да, и они тут тоже попадались) держались в дальних уголках, подальше от оживленных мест. Таунер разглядывал питона, и тут Амман заметил на полу что-то блестящее.
На первый взгляд оно напоминало отбеленный до блеска позвонок, лежавший в куче экскрементов. Амман поднял этот предмет.
Это оказался не позвонок, а ожерелье из алюминиевых бусин с прикрепленным к нему номером. Один из тех самых ошейников, которые они с Таунером повесили на шеи пойманным летучим мышам в пещере Китака, другой пещере с вирусом Марбург, располагавшейся в пятидесяти километрах, три месяца назад. На жетоне было написано «K-31», что обозначало, что он принадлежал тридцать первой летучей мыши, которую они поймали и выпустили.
— И, конечно, я просто с ума сошел, — рассказал мне Амман. — Я кричал: «Да!» — и скакал повсюду. Мы с Джоном очень обрадовались.
Безумная радость Аммана на самом деле была вполне здравым приступом воодушевления, которое ученый чувствует, когда два маленьких кусочка с трудом добытых данных соединяются вместе и дарят ему откровение. Таунер понял его и тоже невероятно обрадовался. Представьте себе двух мужчин в темной каменной пещере, с фонарями на головах, которые отбивают друг другу «пять», не снимая нитриловых перчаток.
Найдя ошейник в «Пещере питонов», они одним махом оправдали свое исследование «пометь и выпусти».
— Мои подозрения, что эти летучие мыши перемещаются с места на место, оказались оправданы, — сказал Амман. — И перемещаются они не только по лесу, но и с одного гнездовья на другое. Перемещение одной летучей мыши (K-31) между двумя довольно далеко расположенными гнездовьями (Китакой и «Пещерой питонов») говорило о том, что вирус Марбург может в теории распространиться вообще по всей Африке, перемещаясь от одной колонии летучих мышей к другой. Он имеет возможность инфицировать (или реинфицировать) популяции летучих мышей последовательно, как на мигающей новогодней гирлянде. Успокаивающее предположение, что вирус строго локализован, оказалось опровергнуто. И, конечно же, не мог не прозвучать вопрос: почему вспышки вируса Марбург не случаются чаще?
Марбург — лишь один из нескольких вирусов, о котором можно задать такой же вопрос. Почему так редки вспышки Хендры? Нипаха? Эболы?
SARS? Если летучие мыши настолько многочисленны, разнообразны и подвижны, а зоонозные вирусы так широко в них распространены, почему эти вирусы не передаются и не закрепляются в людях чаще? Нас защищает какая-то таинственная сила? Или, как говорится, дуракам везет?
81
Возможно, отчасти от беспрерывного вирусопада нас защищает экологическая динамика самих вирусов. Да, у вирусов тоже есть экологическая динамика — как и у тех сущностей, в принадлежности которых к живой природе мы не сомневаемся. Я имею в виду, что они взаимосвязаны с другими организмами на макроуровне, а не только на уровне отдельных носителей и клеток. У вирусов есть географический ареал. Вирус может вымереть. Численность, выживание и распространение вируса полностью зависят от деятельности других организмов. Это и есть вирусная экология. В случае с Хендрой, если взять другой пример, именно меняющейся экологией вируса можно объяснить его появившуюся патогенность для людей.
Такой точки зрения придерживается австралийская женщина-ученый Рейна Плоурайт. Получив образование ветеринара, Плоурайт работала с домашними и дикими животными в Новом Южном Уэльсе и за рубежом — в Великобритании, Африке и Антарктике, — а затем поступила в Калифорнийский университет в Дэвисе, где получила магистерский диплом по эпидемиологии, а потом и защитила докторскую диссертацию по экологии инфекционных заболеваний. Она из той новой породы специалистов по болезням, которую я уже упоминал, ветеринаров-экологов, которые осознают тесную связь здоровья человека, диких животных, домашних животных и наших общих сред обитания. Для работы над докторской диссертацией Плоурайт вернулась в Австралию, чтобы исследовать динамику вируса Хендра в одном из его естественных резервуаров: австралийской летучей лисице. Она занималась сбором образцов на Северной территории, к югу от Дарвина, среди эвкалиптов и чайных деревьев Литчфилдского национального парка и вокруг него. Именно там одним ленивым утром 2006 г. я пообщался с ней; по северу Австралии пронесся циклон Ларри, залив землю дождями и подняв уровень воды в реках и ручьях. У нас выдалось немного свободного времени до ее следующей экспедиции по отлову летучих мышей среди муссонных разливов.