Так что команда «Дельты» взяла инфекционный материал у Луизы и ввела его другому дымчатому мангабею, самцу. В отличие от Луизы, анналы науки не сохранили его имени, только кодовое обозначение: A022. Он стал первым в цепи экспериментально зараженных мартышек, которые, как выяснилось, болели не только проказой. Ученые из «Дельты» поначалу даже не догадывались, что A022 был ВИО-позитивен.
Проказа, которой была больна Луиза, легко закрепилась в A022, что было необычно, учитывая ранние неудачные попытки заразить обезьян человеческой проказой. Может быть, этот штамм Mycobacterium leprae оказался особенно хорошо адаптирован к мартышкам? Если да, то, может быть, он окажется успешен и в макаках-резусах? Это будет куда удобнее для исследований, потому что макаки-резусы на рынке живого товара для медицинских исследований были намного дешевле и доступнее, чем дымчатые мангабеи. Так что команда «Дельты» ввела четырем макакам-резусам инфекционные материалы, взятые у A022. У всех четырех началась проказа. Но для троих из четырех макак это стало наименьшей из их проблем. У трех несчастных мартышек развился еще и обезьяний СПИД. Они страдали хронической диареей и потерей веса и, в конце концов, зачахли и умерли.
Проведя анализ на вирусы, ученые обнаружили ВИО. Как три их макаки оказались ВИО-позитивными? Очевидно, через инокулюм проказы, полученный от дымчатого мангабея A022. Уникален ли он? Нет. Тесты других дымчатых мангабеев, содержавшихся в «Дельте», показали, что вирус среди них «эндемичен»[212]. Другие ученые вскоре тоже его обнаружили, причем не только у дымчатых мангабеев, содержавшихся в неволе, но и у диких особей. Тем не менее у дымчатых мангабеев (африканских мартышек), в отличие от макак-резусов (азиатских мартышек), не было никаких симптомов обезьяньего СПИДа. Они были инфицированы, но здоровы, что говорило о том, что у вируса долгая история взаимодействия с их видом. А вот у макак этот вирус вызвал болезнь — предположительно потому, что он для них оказался новым.
Линейка вирусов иммунодефицита обезьян все ширилась и усложнялась. Теперь было известно уже три варианта: один — у африканских зеленых мартышек, другой — у макак-резусов (который они, скорее всего, подхватили в неволе), третий — у дымчатых мангабеев. Чтобы легче идентифицировать и различать их, кто-то решил добавлять к аббревиатуре маленькие подписи в нижнем регистре. Вирус иммунодефицита обезьян в том виде, который он встречается у дымчатых мангабеев, назвали ВИОsm. Два остальных назвали соответственно ВИОagm (африканские зеленые мартышки) и ВИОmac (азиатские макаки). Это обозначение может показаться сложноватым как для понимания, так и просто для чтения, но оно будет играть ключевую роль, когда я расскажу о судьбоносном значении варианта, ставшего известным как ВИОcpz.
Сейчас достаточно будет рассказать о результате эксперимента с проказой в Луизиане. Один из ученых «Дельты», женщина по имени Майкл Энн Мерфи-Корб, вместе с молекулярными биологами из других учреждений изучила геномы ВИО дымчатых мангабеев и макак-резусов, чтобы создать примерное семейное древо. Их работа, опубликованная в 1989 г. (основным автором была указана Ванесса Хирш), показала, что и ВИОsm, и ВИОmac являются близкими родственниками ВИЧ-2. «Эти результаты говорят о том, что ВИОsm заразил содержащихся в неволе макак и людей в Западной Африке, — писали авторы, повесив на дымчатых мангабеев прародительское бремя, — после чего эволюционировал как ВИОmac и ВИЧ-2 соответственно»[213]. Собственно говоря, эти три штамма оказались очень похожими, что говорило о совсем недавнем их отделении от общего предка.
«Правдоподобная интерпретация этих данных, — добавили Хирш и соавторы, чтобы объяснить все еще проще, — звучит следующим образом: в последние 30—40 лет ВИО из западноафриканских дымчатых мангабеев (или близкородственного им вида) успешно заразил человека и эволюционировал как ВИЧ-2». Итак, это официально прозвучало: ВИЧ-2 — зоонозное заболевание.
89
Но что насчет ВИЧ-1? Откуда взялся великий убийца? На разгадку этой тайны ушло побольше времени. Вывод, что ВИЧ-1 — тоже зоонозная болезнь, казался логичным. Но какое животное служит его резервуаром? Где, когда и как произошло преодоление межвидового барьера? Почему последствия оказались намного более плачевными?
ВИЧ-2 менее заразен и менее вирулентен, чем ВИЧ-1. Молекулярные объяснения этой судьбоносной разницы пока еще таятся в глубинах геномов, но экологические и медицинские последствия весьма понятны и выразительны. ВИЧ-2 в основном распространен в странах Западной Африки — Сенегале, Гвинее-Бисау (в колониальные времена она называлась Португальской Гвинеей), а также в других местах, имеющих социальные и экономические связи с бывшей Португальской империей, в том числе в самой Португалии и юго-западной Индии. Люди, инфицированные ВИЧ-2, обычно несут в крови меньше вируса, реже заражают других при половых контактах и страдают от менее тяжелой или дольше развивающейся формы иммунодефицита. У многих из них вирус вообще не переходит в СПИД. А беременные женщины, больные ВИЧ-2, реже передают его своим детям. Вирус, конечно, все равно довольно суровый, но с ВИЧ-1 не идет ни в какое сравнение. ВИЧ-1 — болезнь, от которой страдают десятки миллионов людей по всему миру. ВИЧ-1 — это пандемия, чума. Чтобы понять, как и почему человечество постигла СПИД-катастрофа, ученым нужно было отыскать источник ВИЧ-1.
Мы снова возвращаемся в город Франсвиль на юго-западе Габона, в Международный центр медицинских исследований (CIRMF) — тот самый, в котором Эрик Леруа позже занимался исследованием Эболы. В конце 1980-х гг. молодая бельгийка Мартина Петерс около года работала младшим научным сотрудником в CIRMF — между получением диплома по тропической медицине и работой над докторской диссертацией. В CIRMF держали в неволе приматов, в том числе около сорока шимпанзе, и Петерс вместе с несколькими помощниками дали задание: взять у них анализы на антитела к ВИЧ-1 и ВИЧ-2. Почти у всех шимпанзе анализ был отрицательный — у всех, кроме двух. Оба исключения оказались очень молодыми самками, недавно отловленными в дикой природе. Таких детенышей шимпанзе, как и других осиротевших приматов, иногда часто держат (или продают) в качестве домашних питомцев после того, как убивают и съедают мать. Одну из них, двухлетку с огнестрельным ранением, доставили в CIRMF на лечение. Она умерла от ран, но анализ крови у нее взять все же успели. Другая, еще совсем младенец (ей было месяцев шесть), выжила. Сыворотка крови обеих дала сильную реакцию при тесте на ВИЧ-1 и менее сильную — на ВИЧ-2. Этот результат был интересным, но немного двусмысленным. Анализ на антитела — это косвенная оценка инфекции, сравнительно удобная и быстрая, но неточная. Более точный результат можно получить, обнаружив фрагменты вирусной РНК или, еще лучше, изолировав сам вирус, найдя его в целом виде и вырастив в большом количестве, чтобы его можно было точно идентифицировать. Мартине Петерс и ее помощникам удалось изолировать вирус из маленькой шимпанзе. И через двадцать лет, когда я побывал у нее в кабинете в одном из институтов на юге Франции, Петерс отлично помнила ту серию молекулярных тестов, с помощью которых обнаружили вирус.
— Мы особенно удивились, — сказала она, — потому что он оказался так похож на ВИЧ-1.
— Были ли какие-то более ранние предположения?
— Да. В то время мы уже знали, что ВИЧ-2, скорее всего, пришел от приматов Западной Африки, — сказала она, намекая на работу с дымчатыми мангабеями. — Но вот вируса, похожего на ВИЧ-1, в приматах еще не обнаружили. До сих пор этот вирус остается единственным, похожим на ВИЧ-1.
Ее группа в 1989 г. опубликовала статью, в которой объявила об открытии нового вируса и назвала его ВИОcpz. Они не трубили на весь мир, что нашли резервуар ВИЧ-1. Вывод из полученных данных звучал намного скромнее: «Звучали предположения, что ретровирус СПИДа у человека происходит от африканских мартышек. Однако это исследование и предыдущие исследования ВИО не поддерживают этого предположения». Главное осталось невысказанным: источником пандемического микроба могут быть шимпанзе, а не мартышки.
К тому времени, как я встретился с Мартиной Петерс, она работала директором по исследованиям в научно-исследовательском институте в Монпелье, красивом старинном городе недалеко от побережья Средиземного моря. Петерс — невысокая, светловолосая женщина в черном свитере, с серебряным ожерельем, немногословная, тщательно подбирающая слова.
— Какова была реакция на ваше открытие? — спросил я.
— ВИЧ-2 приняли сразу, — сказала она, имея в виду, что «приняли» идею его обезьяньего происхождения. — Но вот ВИЧ-1 приняли не так легко.
— Почему люди так сопротивлялись?
— Не знаю, почему. Может быть, потому что мы были молодыми учеными.
Статья 1989 г. почти не привлекла внимания, что в ретроспективе кажется очень странным, учитывая новизну и серьезность возможных выводов. В 1992 г. Петерс издала еще одну статью, где описывался третий случай ВИОcpz, на этот раз — у шимпанзе, привезенной в Бельгию из Заира. Все три ВИО-положительные обезьяны были «рождены в дикой природе», а потом пойманы (а не родились в неволе), но в цепочке доказательств все равно недоставало звена. Что насчет шимпанзе, которые до сих пор живут в дикой природе?
Инструменты молекулярной биологии, доступные в начале 1990-х, сильно затрудняли исследование диких обезьян (и делали его невозможным для большинства приматологов), потому что для диагностики необходимо было брать кровь. В свою очередь, отсутствие доказательств, полученных в дикой природе, лишь укрепило скептическое отношение ученых, изучавших СПИД, к идее связи между ВИЧ-1 и шимпанзе.