И, где бы он ни был, он продолжал мутировать — в Леопольдвиле уж точно. Об этом нам говорят заметные различия между ZR59 и DRC60. Он продолжал эволюционировать.
Изучение эволюционной истории ВИЧ-1 — не просто праздное занятие. Его цель — понять, как одной линии вируса (группе M) удалось стать такой смертоносной и так широко распространиться среди людей. Поняв это, мы, возможно, сможем лучше контролировать катастрофические потери от СПИДа — изобретем вакцину или, по крайней мере, более эффективные методы лечения. Вот почему ученые — Беатрис Хан, Майкл Воробей и их коллеги — так внимательно исследуют молекулярную филогенетику ВИЧ-1, ВИЧ-2 и различных ВИО. Один из вопросов, на который они ищут ответа, звучит так: когда вирус стал вирулентным — до или после заражения человека от шимпанзе? Или, если проще: ВИОcpz убивает шимпанзе или просто живет в них безвредным пассажиром? Ответив на этот вопрос, можно узнать кое-что важное о том, как человеческие тела реагируют на ВИЧ-1.
Некоторое время после открытия ВИОcpz считалось, что для шимпанзе он безвреден — это древняя инфекция, которая когда-то вызывала симптомы, а теперь уже нет. Это впечатление подкреплялось еще и тем фактом, что в ранние годы исследования СПИДа более сотни шимпанзе получили экспериментальную инъекцию ВИЧ-1, но ни у одной из них иммунная система не отказала. Когда у единственного лабораторного шимпанзе все же развился СПИД (через десять лет после экспериментального введения сразу трех разных штаммов ВИЧ-1), это сочли настолько значительным событием, что посвятили ему шестистраничную статью в Journal of Virology. Ученые утверждали, что это хорошая новость, которая дает надежду, что шимпанзе действительно являются релевантной экспериментальной моделью (или, если проще, достаточно аналогичным человеку подопытным животным) для изучения СПИДа у людей. Было даже сообщение, основанное на генетическом анализе животных, содержавшихся в неволе в Нидерландах, что шимпанзе «пережили собственную похожую на СПИД пандемию» более двух миллионов лет назад[227]. Это, как считали авторы, позволило шимпанзе развить в себе генетические адаптации для сопротивления вирусу. Они все равно его переносят, но, судя по всему, не заболевают. Еще раз повторюсь: эта идея была основана на изучении шимпанзе, содержавшихся в неволе. Что же касается ВИО-положительных диких шимпанзе — никто не знал, страдают ли они от иммунодефицита. Исследовать такой вопрос очень сложно.
Эти предположения и догадки согласовывались с доступной информацией о других вариантах вируса у других приматов. ВИО очень разнообразен и широко распространен; он является естественной инфекцией у более чем сорока различных видов африканских мартышек и обезьян. (Но, похоже, он уникален для этого континента. Некоторые азиатские приматы заражались вирусом в неволе, но вот у диких мартышек Азии и Южной Америки его обнаружить не удалось.) Большинство носителей ВИО в Африке — мартышки. Каждая мартышка переносит собственный вид ВИО, например, вирус большой белоносой мартышки обозначается ВИОgsn, верветки — ВИОver, красноголового мангабея — ВИОrcm, и так далее. Согласно доступным данным, ни один из этих ВИО не вызывает иммунодефицита у своих естественных носителей. Близкое эволюционное родство между двумя видами приматов, например, бородатой мартышкой и рыжехвостой мартышкой, которые относятся к роду Cercopithecus, обуславливает подобное близкое родство и их штаммов ВИО. Глубокие таксономические взаимосвязи и отсутствие заметных заболеваний привели ученых к выводу, что африканские мартышки являются носителями ВИО-инфекции очень долго, возможно, уже не один миллион лет. Такой временной промежуток объясняет и различия между вирусами, и вза-имоприспособление вирусов и их естественных носителей.
Такая же двухчастная гипотеза была выдвинута и в отношении шимпанзе: их вирус, ВИОcpz, — это а) древняя инфекция, которая б) не наносит им никакого вреда. Но это была лишь шаткая догадка. А потом появились новые улики и исследования, и оказалось, что обе части этой догадки неверны.
Первая часть предположения — что ВИОcpzуже давно живет в популяциях шимпанзе — начала выглядеть сомнительно в 2003 г. Именно тогда еще одна команда исследователей (ее возглавляли Пол Шарп и Элизабет Бейлс из Ноттингемского университета, а в состав входили все те же Беатрис Хан и Мартина Петерс) заметила, что ВИОcpz похож на гибридный вирус. Ноттингемская группа пришла к этому выводу, сравнив геном ВИОcpz с геномами нескольких ВИО мартышек. Они обнаружили, что одна важная часть генома вируса шимпанзе очень похожа на соответствующую часть ВИОrcm. Другая заметная часть оказалась похожа на часть генома ВИОgsn. Или, если выражаться человеческим языком, вирус шимпанзе содержит генетический материал вируса красноголового мангабея и вируса большой белоносой мартышки. Как так получилось? Благодаря рекомбинации — генетическому смешению. Шимпанзе, зараженный обоими мартышечьими вирусами, послужил «пробиркой», в которой два вируса обменялись генами. А когда это произошло? Возможно, всего несколько веков, а не тысячи или десятки тысяч лет назад.
Как один-единственный шимпанзе заразился сразу двумя вирусами мартышек? Скорее всего, через хищническое поедание, или, может быть, комбинированным способом: одну мартышку он съел, а второй вирус получил половым путем от другого шимпанзе. А потом два вируса при репликации случайно обменялись генами. Шимпанзе — всеядные животные и иногда лакомятся мясом. Они убивают мартышек, разрывают их на части, дерутся за лакомые кусочки или, наоборот, делятся ими друг с другом, а потом едят красное, сырое мясо. Это случается нечасто — только если есть возможность и желание. Подобные события наверняка приводят к контакту крови с кровью. Шимпанзе не пользуются мачете, но и без оружия у них бывают ранки и на руках, и во рту. Окровавленное мясо плюс открытая рана равно контакту с вирусом. Ноттигнемская группа, по сути, предложила еще одну версию «гипотезы раненого охотника» — только в данном случае «раненым охотником» был шимпанзе.
103
Итак, появление ВИОcpz — сравнительно недавнее событие. У этого вируса нет никаких древних ассоциаций с шимпанзе. А сейчас, судя по данным исследования, опубликованного в 2009 г., вторая часть нашей двухчастной гипотезы тоже сомнительна. Вирус не так и безвреден для своих носителей-шимпанзе. Данные, полученные от шимпанзе из Гомбе — популяции, которую столько лет изучала Джейн Гудолл, колонии, известной и любимой во всем мире, — говорят о том, что ВИОcpz вызывает обезьяний СПИД.
Я уже говорил, что первого ВИО-положительного дикого шимпанзе нашли именно в Гомбе. Но тогда я умолчал, что ВИО-положительный статус у шимпанзе в Гомбе сильно коррелирует с ухудшением здоровья и ранней смертью. Это открытие тоже сделали Беатрис Хан и ее группа.
Обнаружив ВИОcpzу шимпанзе в неволе, Хан решила поискать вирус в дикой природе. Но она и ее команда молодых молекулярных биологов мало что знали о сборе образцов у шимпанзе в африканских лесах. Что надо делать — идти в лес и подстреливать обезьяну транквилизатором? Вырубить ее кетамином, взять кровь, потом разбудить и отправить восвояси? (Именно для такой работы с гориллами экипировался Билли Кареш во время наших восьмидневных посиделок в Моба-Баи в Республике Конго. Но протоколы для хорошо изученных и привычных к людям популяций шимпанзе несколько иные.) «Господи, нет!» — воскликнули полевые приматологи; их привела в ужас сама мысль о таком насилии в отношении их чувствительных, доверчивых питомцев. Для Хан это был совершенно новый мир, с новым набором предосторожностей и методов, и она быстро к нему адаптировалась. На научной конференции, где вместе собрались исследователи приматов и вирусологи, она познакомилась с Ричардом Рэнгемом из Гарварда, знаменитым своими работами по бихевиоральной экологии и эволюции человекообразных обезьян. Рэнгем много лет руководил исследованиями шимпанзе в национальном парке Кибале на западе Уганды; а до этого, четыре десятилетия тому назад он работал над собственной кандидатской диссертацией в Гомбе. Он с энтузиазмом отнесся к идее Хан взять анализы у диких шимпанзе, и именно Рэнгему, по ее воспоминаниям, «удалось убедить Джейн [Гудолл], что с нами можно работать». Но до того, как начать работу в Гомбе, они посетили Кибале, место работы самого Рэнгема. Важнейшую помощь оказал им один из аспирантов Рэнгема, Мартин Мюллер, который в 1998 г. собрал коллекцию образцов мочи для изучения тестостерона, агрессии и стресса. Марио Сантьяго из лаборатории Хан сделал инструменты, необходимые, чтобы найти антитела к ВИОcpz в нескольких миллилитрах мочи, а Мартин Мюллер выдал ему несколько замороженных образцов из своей коллекции в Кибале. Чтобы подробнее узнать об этой части истории, я поехал в Альбукерке и поговорил с самим Мюллером, в то время — доцентом антропологии в Университете Нью-Мексико.
Все образцы в Кибале дали отрицательный анализ на ВИО.
— Мы были немного разочарованы, — вспоминал Мюллер. — Все потому, что тогда считалось, что этот вирус не оказывает никакого отрицательного воздействия на обезьян.
Впрочем, в то время он как раз получил кое-какие интересные результаты в своем исследовании гормонов и хотел расширить набор данных. Они с Рэнгемом согласились, что будет интересно для сравнения взять образцы в нескольких других популяциях шимпанзе. В августе 2000 г. Мюллер поехал в Гомбе, нагруженный бутылочками для сбора мочи и громоздкими приспособлениями, необходимыми для их заморозки. Он пробыл там всего пару недель, обучая помощников-танзанийцев собирать образцы, чтобы они могли продолжить работу и без него, и забрал несколько образцов с собой. Вернувшись в США, он написал Беатрис Хан и спросил, не нужны ли ей шесть пробирок с замороженной мочой из Гомбе; она ответила: «ДА, ДА, ДА». Он отправил их с кодами на пробирках — стандартная процедура, — так что Хан не знала, какая моча кому принадлежит. Два образца из шести дали положительный анализ на антитела к ВИО. После этого Мюллер сообщил ей, что оба образца принадлежат шимпанзе по имени Гимбл, 23-летнему самцу.