Гимбл был хорошо известным членом одного из знаменитых семейств в Гомбе; его мать — Мелисса, успешная матрона, а среди его братьев был Гоблин, который, в конце концов, стал альфа-самцом всей стаи и дожил до сорока лет. Жизнь и карьера Гимбла оказались совсем другими — и куда короче.
Получив результаты анализов Гимбла, Беатрис Хан вскоре написала длинное электронное письмо Джейн Гудолл, в котором объясняла контекст и возможные последствия. Сама Гудолл была этологом (кандидатскую диссертацию она защищала в Кембридже), а не молекулярным биологом, так что анализ вестерн-блот для нее был таким же темным лесом, как сбор образцов в полевых условиях — для Хан. Работа Гудолл с шимпанзе началась еще в июле 1960 г., в парке на восточном берегу озера Танганьика, который тогда назывался заповедником Гомбе-Стрим, а позже превратился в национальный парк Гомбе. Она открыла исследовательский центр Гомбе-Стрим в 1965 г.; он базировался в маленьком бетонном здании недалеко от озера. Ее исследование шимпанзе, живущих в лесу на склоне холма, продлилось двадцать один год. В 1986 г. Гудолл издала внушительный научный опус «Шимпанзе в природе: поведение», а потом закончила активную карьеру ученого, потому что пришла в ужас от того, как с шимпанзе обращаются в медицинских лабораториях и вообще в неволе по всему миру, и решила, что просто обязана стать активисткой. Изучение шимпанзе в Гомбе продолжилось дальше и без нее — им занимались хорошо подготовленные ассистенты-танзанийцы и новое поколение ученых, добавивших десятилетия новых данных и обеспечивших ценнейшую непрерывность работы. Она по-прежнему оставалось близко связанной с Гомбе и шимпанзе этого парка — и лично, и посредством программ, проводимых Институтом Джейн Гудолл, но редко лично посещала старый лагерь, лишь иногда приезжая отдохнуть и освежиться. Гудолл путешествовала по всему миру, иной раз проводя в дороге до трехсот дней в году, читая лекции, лоббируя интересы, встречаясь с прессой и школьниками, распространяя свое вдохновляющее послание. Хан понимала, с каким рвением Гудолл защищает и шимпанзе в целом, и шимпанзе из парка Гомбе, в частности, и с какой настороженностью она отнесется к любой вероятности того, что их будут эксплуатировать, особенно во имя медицинской науки. В конце длинного письма Хан написала:
«В заключение позвольте сказать, что обнаружение ВИОcpz в колонии Гомбе — это СБЫВШАЯСЯ МЕЧТА вирусолога. Учитывая все богатство бихевиоральных и наблюдательных данных, собранных вами и вашими коллегами в течение десятилетий, это ИДЕАЛЬНАЯ обстановка для изучения естественной истории, закономерностей передачи и патогенности (или ее отсутствия) естественной ВИОcpz-инфекции у диких шимпанзе. Кроме того, все исследования могут быть проведены неинвазивно. Кроме того, для такого уникального исследования определенно найдется финансирование. Так что сбывшаяся мечта вирусолога не обязательно должна превращаться в кошмар приматолога, хотя я уверена, что мне понадобится немало времени, чтобы вас в этом убедить».
В конце концов, ей все же удалось убедить Гудолл, но лишь после того, как состоялось еще одно кошмарное открытие.
Ранее в том же письме Хан написала: «Что касается шимпанзе, можно, скорее всего, с уверенностью сказать, что ВИО-инфекция НЕ вызывает у них иммунодефицита или СПИДа». К сожалению, она оказалась неправа.
104
Джейн Гудолл рассказала мне о своих опасениях, когда я встретился с ней во время одной из ее промежуточных остановок. Мы уже знали друг друга по прежним приключениям — среди шимпанзе в Конго, среди американских хорьков в Южной Дакоте, за стаканчиком односолодового виски в Монтане, — но сейчас нам представилась возможность тихо посидеть в гостинице в Арлингтоне, штат Виргиния, во время сильнейшей снежной бури и поговорить о Гомбе. Приближалась пятидесятая годовщина начала ее собственных исследований шимпанзе, и журнал National Geographic поручил мне написать об этом статью. После того как мы обсудили ее кумиров детства, мечту стать натуралистом в Африке, ее наставника Луиса Лики, первые годы полевой работы и кандидатскую диссертацию в Кембридже, она сама заговорила о генетике и вирусологии. После этого я перевел разговор на ВИО.
— Я с большим, большим опасением относилась к работе Беатрис Хан, — призналась Джейн. — Мы, многие из нас, очень нервничали: что будет, если она на самом деле найдет ВИЧ/СПИД?
Она встретилась с Хан, пообщалась с ней, и Хан удалось убедить ее, что безопасность шимпанзе для нее превыше всего.
— Но все-таки… Я все равно беспокоюсь. Даже если ей действительно не все равно, после того как результаты будут опубликованы, ими могут воспользоваться другие люди в других целях.
— Например? Какие опасности вы имеете в виду? — спросил я у Джейн.
— Что пойдет новая волна исследований на содержащихся в неволе шимпанзе в медицинских лабораториях.
Она боялась, что новости о СПИДе у шимпанзе покажутся многим многообещающей возможностью узнать больше о СПИДе у людей, а на шимпанзе всем будет наплевать.
А как насчет последствий распространения вируса в самом Гомбе? Мы оба знали, что Хан действительно нашла что-то похожее на СПИД, и Гимбл к тому времени уже умер. Что, если еще кто-нибудь в колонии Гомбе умрет от иммунодефицита?
— Да, именно, — ответила Джейн. — Эта мысль очень пугает.
Впрочем, хотя мысль и действительно пугающая, с самого начала общения с Беатрис Хан она поняла, что такая новость может быть истолкована двумя разными способами. С одной стороны, сказала Джейн, результат может быть утешительным: если люди узнают, что дикие шимпанзе переносят вирус СПИДа, то, может быть, перестанут охотиться на них и есть их мясо.
— Потому что они будут бояться. Это одна сторона медали. Другая сторона… Люди могут сказать: «Эти звери очень опасны для нас, так что давайте их всех перебьем». Это могло повернуться и в ту, и другую сторону.
Джейн — проницательная женщина. Вокруг нее — аура «нерелигиозной святой», но на самом деле Джейн очень человечна, сообразительна, не витает в облаках и умеет рассматривать проблемы с разных сторон. Пока что, заметила она, люди не впали ни в одну, ни в другую крайность.
Мы коротко обсудили неинвазивную методологию сбора образцов, которую применяла Хан: в моче могут содержаться антитела, а в фекалиях — вирусная РНК. Джейн призналась, что обрадовалась, узнав, что шимпанзе не придется усыплять транквилизаторами и колоть иголками.
— Им не нужна кровь, — сказала она. — Только немного какашек.
— Да, сейчас с куском какашки можно сотворить просто потрясающие вещи, — согласился я.
Итак, она дала Беатрис Хан разрешение начать исследования, и работа закипела. В конце ноября 2000 г. лаборатория Хан в Алабаме получила первую партию материала, в том числе три образца фекалий от несчастного Гимбла. Аспирант Хан, Марио Сантьяго, провел анализы — и все три образца бедняги Гимбла снова дали положительный результат. Потом Сантьяго амплифицировал фрагмент вирусной РНК и секвенировал его, подтвердив, что Гимбл действительно болен ВИОcpz. Это, судя по всему, был новый штамм, уникальный для Восточной Африки, — по крайней мере, он достаточно отличался от других. Результат оказался значительным сразу по нескольким причинам. Да, шимпанзе в Гомбе заражены. Нет, они не могут быть источником человеческой пандемии. Варианты ВИО, найденные Мартиной Петерс на западе Африки (это исследование проводилось еще до собственных открытий Хан в Камеруне), походили на ВИЧ-1 группы M больше, чем вирус Гомбе.
В середине декабря с компьютера Беатрис Хан ушло еще одно письмо, адресованное Ричарду Рэнгему, Джейн Гудолл, Мартину Мюллеру и другим. В письме, озаглавленном «Наконец-то хорошие новости», Хан описала результаты анализа Гимбла и положение его штамма ВИО на семейном древе вируса. А затем, со своей характерной любовью выражать эмоции заглавными буквами, она добавила: «МЫ ПОПАЛИ В ЯБЛОЧКО!»
105
Это было только начало. Исследование продолжалось девять лет. Полевые ассистенты в Гомбе собрали образцы фекалий у 94 шимпанзе, каждый из которых имел собственное имя; во многих случаях были известны также их повадки и родословная. Люди Беатрис Хан сделали анализы и обнаружили, что семнадцать из этих девяноста четырех шимпанзе ВИО-положительны. Шло время, некоторые из этих шимпанзе умерли. Еще несколько исчезли в лесу, и их сочли мертвыми после того, как они так и не вернулись. Смерть — это очень приватное дело у диких животных, в том числе и у шимпанзе, особенно если она настает медленно и мучительно. Они обычно покидают свою стаю — если у них вообще есть стая — и встречают смерть в одиночестве. Гимбл в последний раз показался людям 23 января 2007 г. Его тела так и не нашли.
В Бирмингеме тоже все текло и менялось: в лабораторию Хан приходили новые аспиранты и постдокторанты взамен прежних. Марио Сантьяго продолжил карьеру в другом месте, и его сменил Брэндон Кил. Из Гомбе по-прежнему периодически поступали образцы, и их анализировали — это медленный, трудоемкий процесс. БÓльшую часть этой работы выполнял Кил, хотя даже для него это был «второочередной проект». Когда я посетил его в Форт-Детрике, Кил рассказал мне о том самом моменте откровения, который случился под конец его постдокторантуры и превратил этот проект в приоритетный.
— Я хотел закончить всю имеющуюся работу и уйти. И сказал себе: «Интересно, а что вообще происходит с этими шимпанзе?»
Он знал, что количество ВИО-положительных обезьян в Гомбе постепенно растет, и есть свидетельства, что вирус распространяется как вертикально (от матерей к детенышам), так и половым путем. Кил считал, что из исследования получится интересная, но не слишком драматичная статья о том, как безвредный вирус распространяется по популяции.
— А потом мы начали сопоставлять данные, — сказал он. То есть добавлять к результатам анализов отчеты о поведении шимпанзе в дикой природе. Он позвонил партнерам из исследовательской штаб-квартиры Института Джейн Гудолл в Миннесоте, и, называя имя за именем, получал пугающие ответы: