Межзвездный скиталец — страница 1 из 127

Джек Лондон. Межзвездный скиталец

THE JACKET (THE STAR-ROVER)	Джек Лондон. Межзвездный скиталец
CHAPTER I	ГЛАВА I
All my life I have had an awareness of other times and places.	С раннего детства во мне жило сознание бытия иных мест и времен.
I have been aware of other persons in me.-Oh, and trust me, so have you, my reader that is to be.	Я чувствовал присутствие в себе иного "я". И верьте мне, мой грядущий читатель, это бывало и с вами!
Read back into your childhood, and this sense of awareness I speak of will be remembered as an experience of your childhood.	Оглянитесь на свое детство -- и ощущение инобытия, о котором я говорю, вспомнится вам как опыт вашего детства.
You were then not fixed, not crystallized. You were plastic, a soul in flux, a consciousness and an identity in the process of forming-ay, of forming and forgetting.	Вы тогда еще не определились, не выкристаллизовались, вы были пластичны, вы были -- душа в движении, сознание и тождество в процессе формирования, -- да, формирования и... забывания.
You have forgotten much, my reader, and yet, as you read these lines, you remember dimly the hazy vistas of other times and places into which your child eyes peered.	Вы многое забыли, читатель; но все же, читая эти строки, вы смутно припомните туманные перспективы иных времен и мест, в которые заглядывал ваш детский глаз.
They seem dreams to you to-day.	Теперь они вам кажутся грезами, снами.
Yet, if they were dreams, dreamed then, whence the substance of them?	Но если это были сны, привидевшиеся вам в ту пору, -- откуда, в таком случае, их вещественность?
Our dreams are grotesquely compounded of the things we know.	Наши грезы уродливо складываются из вещей, знакомых нам.
The stuff of our sheerest dreams is the stuff of our experience.	Материал самых бесспорных наших снов -это материал нашего опыта.
As a child, a wee child, you dreamed you fell great heights; you dreamed you flew through the air as things of the air fly; you were vexed by crawling spiders and many-legged creatures of the slime; you heard other voices, saw other faces nightmarishly familiar, and gazed upon sunrises and sunsets other than you know now, looking back, you ever looked upon.	Ребенком, совсем крохотным ребенком, вы в грезах падали с громадных высот; вам снилось, что вы летаете по воздуху, вас пугали ползающие пауки и слизистые многоножки, вы слышали иные голоса, видели иные лица, ныне кошмарно знакомые вам, и любовались восходами и закатами солнц иных, чем известные вам ныне.
Very well. These child glimpses are of other-worldness, of other-lifeness, of things that you had never seen in this particular world of your particular life.	Так вот, эти детские грезы принадлежат иному миру, иной жизни, относятся к вещам, которых вы никогда не видели в нынешнем вашем мире и в нынешней вашей жизни.
Then whence?	Но где же?
Other lives?	В другой жизни?
Other worlds?	В других мирах?
Perhaps, when you have read all that I shall write, you will have received answers to the perplexities I have propounded to you, and that you yourself, ere you came to read me, propounded to yourself. * * * * *	Когда вы прочтете все, что я здесь описываю, вы, может быть, получите ответ на недоуменные вопросы, которые я перед вами поставил и которые вы сами ставили себе еще до того, как читали эту книгу.

Wordsworth knew.	Вордсворт знал эту тайну.
He was neither seer nor prophet, but just ordinary man like you or any man.	Он был не ясновидящий, не пророк, а самый обыкновенный человек, как вы, как всякий другой.
What he knew, you know, any man knows.	То, что знал он, знаете вы, знает всякий.
But he most aptly stated it in his passage that begins	Но он необычайно талантливо выразил это в своей фразе, начинающейся словами:
"Not in utter nakedness, not in entire forgetfulness. .!!	"Не в полной наготе, не в полноте забвенья..."
Ah, truly, shades of the prison-house close about us, the new-born things, and all too soon do we forget.	Поистине тени тюрьмы окружают нас, новорожденных, и слишком скоро мы забываем!
And yet, when we were new-born we did remember other times and places.	И все же, едва родившись, мы вспоминали иные времена и иные места.
We, helpless infants in arms or creeping quadruped-like on the floor, dreamed our dreams of air-flight.	Беспомощными младенцами, на руках старших, или ползая на четвереньках по полу, мы вновь переживали во сне свои воздушные полеты.
Yes; and we endured the torment and torture of nightmare fears of dim and monstrous things.	Да, мы познавали муки и пытку кошмарного страха перед чем-то смутным, но чудовищным.
We new-born infants, without experience, were born with fear, with memory of fear; and memory is experience.	Мы, новорожденные младенцы без опыта, рождались со страхом, с воспоминанием страха, а в о с п о м и н а н и е е с т ь о п ы т.
As for myself, at the beginnings of my vocabulary, at so tender a period that I still made hunger noises and sleep noises, yet even then did I know that I had been a star-rover.	Что касается меня, то я, еще не начав говорить, в столь нежном возрасте, что потребность пищи и сна я мог выражать только звуками, -- уже в ту пору я знал, что я был мечтателем, скитальцем среди звезд.
Yes, I, whose lips had never lisped the word "king," remembered that I had once been the son of a king.	Да, я, чьи уста не произносили слова "король", знал, что некогда я был сыном короля.
More-I remembered that once I had been a slave and a son of a slave, and worn an iron collar round my neck.	Мало того -- я помнил, что некогда я был рабом и сыном раба и носил железный ошейник.
Still more.	Это не все.
When I was three, and four, and five years of age, I was not yet I.	Когда мне было три, и четыре, и пять лет, "я" не был еще "я".
I was a mere becoming, a flux of spirit not yet cooled solid in the mould of my particular flesh and time and place.	Я еще только с та новился; я был расплавленный дух, еще не застывший и не отвердевший в форме нынешнего моего тела, нынешнего моего времени и места.
In that period all that I had ever been in ten thousand lives before strove in me, and troubled the flux of me, in the effort to incorporate itself in me and become me.	В этот период во мне бродило, шевелилось все, чем я был в десятках тысяч прежних существований, это все мутило мое расплавленное "я", стремившееся воплотиться во м н е и стать м н о ю.
Silly, isn't it?	Глупо это все, не правда ли?

But remember, my reader, whom I hope to have travel far with me through time and space-remember, please, my reader, that I have thought much on these matters, that through bloody nights and sweats of dark that lasted years-long, I have been alone with my many selves to consult and contemplate my many selves.	Но вспомните, читатель, -- которого надеюсь увлечь за собою в скитания по безднам времени и пространства, -- сообразите, читатель, прошу вас, что я много думал об этих вещах, что в кровавые ночи и в холодном поту мрака, длившегося долгими годами, я был один на один со своими многоразличными "я" и мог совещаться с ними и созерцать их.
I have gone through the hells of all existences to bring you news which you will share with me in a casual comfortable hour over my printed page.	Я пережил ад всех существований, чтобы поведать вам тайны, которые вы разделите со мной, склонясь в час досуга над моей книгой.
So, to return, I say, during the ages of three and four and five, I was not yet I.	Итак, я повторяю: в три, и в четыре, и в пять лет "я" не был еще "я"!
I was merely becoming as I took form in the mould of my body, and all the mighty, indestructible past wrought in the mixture of me to determine what the form of that becoming would be.	Я только с т а н о в и л с я, з а с т ы в а л в форме моего тела, и все могучее, неразрушимое прошлое бродило в смеси моего "я", определяя, какую форму это "я" примет.
It was not my voice that cried out in the night in fear of things known, which I, forsooth, did not and could not know.	Это не мой голос, полный страха, кричал по ночам о вещах, которых я, несомненно, не знал и не мог знать.
The same with my childish angers, my loves, and my laughters.	Также и мой детский гнев, мои привязанности, мой смех.
Other voices screamed through my voice, the voices of men and women aforetime, of all shadowy hosts of progenitors.	Иные голоса прорывались сквозь мой голос, -голоса людей прошлых веков, голоса туманных полчищ прародителей.
And the snarl of my anger was blended with the snarls of beasts more ancient than the mountains, and the vocal madness of my child hysteria, with all the red of its wrath, was chorded with the insensate, stupid cries of beasts pre-Adamic and progeologic in time.	Мой капризный плач смешивался с ревом зверей более древних, чем горы, и истерические вопли моего детства, когда я багровел от бешеного гнева, были настроены в лад бессмысленным, глупым крикам зверей, живших раньше Адама, иных биологических эпох.