| And when I had worked out the way of it, I gave the two stout sticks to Arunga, and sat in the bow paddling and directing. | И когда и выработал нужный прием, я дал две толстые палки Аарунге, а сам сидел на корме, гребя и направляя ее работу. |
| In the past we had eaten the raw rice in passing and not been pleased with it. | В прошлом мы случайно ели сырой рис, и он нам не нравился. |
| But now we parched it over our fire so that the grains puffed and exploded in whiteness and all the tribe came running to taste. | Теперь же мы поджаривали его над огнем, так что зерна раздувались и лопались до белизны, и все племя бегало отведывать его. |
| After that we became known among men as the Rice-Eaters and as the Sons of the Rice. | После этого нас стали называть Едоками Риса и Сынами Риса. |
| And long, long after, when we were driven by the Sons of the River from the swamps into the uplands, we took the seed of the rice with us and planted it. | И много спустя после этого, когда Сыны Реки прогнали нас с болот на горы, мы взяли с собой рис и посадили его. |
| We learned to select the largest grains for the seed, so that all the rice we thereafter ate was larger-grained and puffier in the parching and the boiling. | Мы научились отбирать на семя самые крупные зерна, так что рис, который мы после того ели, был и крупнее, и мучнистее при поджаривании и варке. |
| But Arunga. | Но вернемся к Аарунге. |
| I have said she squalled and scratched like a cat when I stole her. | Как я уже говорил, она визжала и царапалась, как кошка, когда я похищал ее. |
| Yet I remember the time when her own kin of the Hill-Men caught me and carried me away into the hills. | И я помню время, когда ее родня, горные люди, поймали меня и унесли в горы. |
| They were her father, his brother, and her two own blood-brothers. | Это были ее отец, брат отца и двое ее кровных братьев. |
| But she was mine, who had lived with me. | Но она была моя и жила со мною. |
| And at night, where I lay bound like a wild pig for the slaying, and they slept weary by the fire, she crept upon them and brained them with the war-club that with my hands I had fashioned. | И ночью, когда я лежал связанный, как дикая свинья, приготовленная к убою, а они, усталые, крепко спали у костра, она подобралась к ним ползком и размозжила им головы боевой палицей, сделанной моими руками. |
| And she wept over me, and loosed me, and fled with me, back to the wide sluggish river where the blackbirds and wild ducks fed in the rice swamps-for this was before the time of the coming of the Sons of the River. | Она поплакала надо мной, развязала меня и убежала со мной обратно к широкой, ленивой реке, где дрозды и дикие утки кормились на болотах, -- это было до прихода Сынов Реки. |
| For she was Arunga, the one woman, the eternal woman. | Ибо она была Аарунга, единственная женщина, вечная женщина. |
| She has lived in all times and places. | Она жила во все времена и была во всех местах. |
| She will always live. | Она всегда будет жить. |
| She is immortal. | Она бессмертна. |
| Once, in a far land, her name was Ruth. | Некогда в далеком краю ее имя было Руфь. |
| Also has her name been Iseult, and Helen, Pocahontas, and Unga. And no stranger man, from stranger tribes, but has found her and will find her in the tribes of all the earth. | Ее же звали Изольдой, Еленой, Покагонтас и Унгой; и чужаки, из других племен, всегда находили ее и будут находить в племенах всей земли. |
| I remember so many women who have gone into the becoming of the one woman. | Я помню много женщин, участвовавших в создании одной-единственной женщины. |
| There was the time that Har, my brother, and I, sleeping and pursuing in turn, ever hounding the wild stallion through the daytime and night, and in a wide circle that met where the sleeping one lay, drove the stallion unresting through hunger and thirst to the meekness of weakness, so that in the end he could but stand and tremble while we bound him with ropes twisted of deer-hide. | Было время, когда Гар, мой брат, и я, поочередно предаваясь сну и выслеживанию, гнались за диким жеребцом днем и ночью и широкими кругами, которые смыкались там, где лежал спящий, довели жеребца голодом и жаждой до кротости и слабости, так что в конце концов он мог только стоять и дрожать, пока мы обвязывали его веревкой, сплетенной из оленьей кожи. |
| On our legs alone, without hardship, aided merely by wit-the plan was mine-my brother and I walked that fleet-footed creature into possession. | Без труда, только при помощи сообразительности -- я изобрел этот план! -- мы с братом овладели быстроногим созданием и полонили его. |
| And when all was ready for me to get on his back-for that had been my vision from the first-Selpa, my woman, put her arms about me, and raised her voice and persisted that Har, and not I, should ride, for Har had neither wife nor young ones and could die without hurt. | И когда все было готово для того, чтобы я сел коню на спину -- ибо такова была моя мечта с первой же минуты, -- Сельпа, моя жена, обвила меня руками и подняла крик, стала настаивать, что ехать должен Гар, а не я, ибо у Гара нет ни жены, ни малюток и он может умереть без вреда для кого бы то ни было. |
| Also, in the end she wept, so that I was raped of my vision, and it was Har, naked and clinging, that bestrode the stallion when he vaulted away. | В конце концов она подняла плач, и Гар, нагой и цепкий, вскочил на жеребца, и тот унес его. |
| It was sunset, and a time of great wailing, when they carried Har in from the far rocks where they found him. | На закате, с великими стенаниями, Г ара принесли с далеких скал, где нашли его тело. |
| His head was quite broken, and like honey from a fallen bee-tree his brains dripped on the ground. | Голова его была разбита, и, как мед с упавшего дерева с ульем, капали его мозги наземь. |
| His mother strewed wood-ashes on her head and blackened her face. | Его мать посыпала пеплом голову и вымазала сажей лицо. |
| His father cut off half the fingers of one hand in token of sorrow. | Отец отрубил себе наполовину пальцы на одной руке в знак горя. |
| And all the women, especially the young and unwedded, screamed evil names at me; and the elders shook their wise heads and muttered and mumbled that not their fathers nor their fathers |