Межзвездный скиталец — Джек Лондон — страница 3 читать онлайн бесплатно

I can look, not at land, but at landscape, and pronounce the virtues and the shortcomings of the soil.Довольно мне взглянуть не то что на землю, а хотя бы на пейзаж -- и я перечислю вам все достоинства и недостатки почвы.Litmus paper is not necessary when I determine a soil to be acid or alkali.Мне не нужна лакмусовая бумажка, чтобы определить, щелочна или кислотна данная почва.I repeat, farm-husbandry, in its highest scientific terms, was my genius, and is my genius.Повторяю: сельское хозяйство, в высшем научном значении слова, было моим призванием и остается моим призванием; в нем я гениален.And yet the state, which includes all the citizens of the state, believes that it can blot out this wisdom of mine in the final dark by means of a rope about my neck and the abruptive jerk of gravitation-this wisdom of mine that was incubated through the millenniums, and that was well-hatched ere the farmed fields of Troy were ever pastured by the flocks of nomad shepherds!А вот государство, включающее в себя всех граждан государства, полагает, что оно может при помощи веревки, затянутой вокруг моей шеи, и толчка, выбивающего табуретку из-под ног, загнать в последнюю тьму все эти мои знания, всю ту мудрость, которая накоплялась во мне тысячелетиями и была зрелой еще до того, как поля Трои покрылись стадами кочующих пастухов.Corn?Зерно?Who else knows corn?Кто же знает зерно, как не я?There is my demonstration at Wistar, whereby I increased the annual corn-yield of every county in Iowa by half a million dollars.Познакомьтесь с моими показательными опытами в Уистаре, при помощи которых я повысил ценность годового урожая зерна в каждом графстве Айовы на полмиллиона долларов.This is history.Это исторический факт.Many a farmer, riding in his motor-car to-day, knows who made possible that motor-car.Многие фермеры, разъезжающие сейчас в собственных автомобилях, знают, кто дал им возможность кататься на автомобиле.Many a sweet-bosomed girl and bright-browed boy, poring over high-school text-books, little dreams that I made that higher education possible by my corn demonstration at Wistar.Пышногрудые девушки и яснолицые юноши, склонившиеся над университетскими учебниками, не подозревают, что это я, моими прекрасными опытами в Уистаре, дал им возможность получать высшее образование.And farm management!А управление фермой?

I know the waste of superfluous motion without studying a moving picture record of it, whether it be farm or farm-hand, the layout of buildings or the layout of the farm-hands' labour.	Я знаю вред лишних движений, не изучая кинематографических снимков; знаю, годится ли данная земля для обработки, знаю стоимость стройки и стоимость рабочих рук.
There is my handbook and tables on the subject.	Познакомьтесь с моим руководством и с моими таблицами по этому вопросу.
Beyond the shadow of any doubt, at this present moment, a hundred thousand farmers are knotting their brows over its spread pages ere they tap out their final pipe and go to bed.	Без всякого хвастовства скажу, что в этот самый момент сотня тысяч фермеров сидит и морщит лоб над развернутыми страницами этого учебника, перед тем как выколотить последнюю трубку и лечь спать.
And yet, so far was I beyond my tables, that all I needed was a mere look at a man to know his predispositions, his co-ordinations, and the index fraction of his motion-wastage.	Но мои знания были настолько выше моих таблиц, что мне достаточно было взглянуть на человека, чтобы определить его наклонности, его координации и коэффициент его лишних движений.
And here I must close this first chapter of my narrative.	Я кончаю первую главу моего повествования.
It is nine o'clock, and in Murderers' Row that means lights out.	Уже девять часов, а в Коридоре Убийц это значит, что надо тушить огонь.
Even now, I hear the soft tread of the gum-shoed guard as he comes to censure me for my coal-oil lamp still burning. As if the mere living could censure the doomed to die!	Я уже слышу глухое шлепанье резиновых подошв надзирателя, спешащего накрыть меня за горящей керосиновой лампой и изругать -словно бранью можно обидеть осужденного на смерть!.
CHAPTER II	ГЛАВА II
I am Darrell Standing.	Итак, я -- Дэррель Стэндинг.
They are going to take me out and hang me pretty soon.	Скоро меня выведут из тюрьмы и повесят.
In the meantime I say my say, and write in these pages of the other times and places.	Пока что я скажу свое слово и буду писать на этих страницах об иных временах и об иных местах.
After my sentence, I came to spend the rest of my "natural life" in the prison of San Quentin.	После приговора меня отправили доживать жизнь в Сан-Квэнтинскую тюрьму.
I proved incorrigible.	Я оказался "неисправимым".
An incorrigible is a terrible human being-at least such is the connotation of "incorrigible" in prison psychology.	А "неисправимый" -- это ужасный человек, по крайней мере такова характеристика "неисправимых" в тюремной психологии.
I became an incorrigible because I abhorred waste motion.	Я стал "неисправимым" потому, что ненавидел лишние движения.
The prison, like all prisons, was a scandal and an affront of waste motion.	Тюрьма, как и все тюрьмы, была сплошной провокацией лишних движений.
They put me in the jute-mill.	Меня приставили к прядению джута.
The criminality of wastefulness irritated me.	Преступная бесцельная растрата сил возмущала меня.
Why should it not?	Да и как могло быть иначе?

Elimination of waste motion was my speciality.	Борьба с нецелесообразными движениями была ведь моей специальностью.
Before the invention of steam or steam-driven looms three thousand years before, I had rotted in prison in old Babylon; and, trust me, I speak the truth when I say that in that ancient day we prisoners wove more efficiently on hand-looms than did the prisoners in the steam-powered loom-rooms of San Quentin.	До изобретения пара или паровых станков, три тысячи лет назад, я гнил в тюрьме Древнего Вавилона; и, поверьте мне, я говорю правду, утверждая, что в те древние времена мы, узники, гораздо продуктивнее работали на ручных станках, чем работают арестанты на паровых станках Сан-Квэнтина.
The crime of waste was abhorrent.	Бессмысленный труд стал мне нестерпим.
I rebelled.	Я взбунтовался.
I tried to show the guards a score or so of more efficient ways.	Я попробовал было показать надзирателям десятокдругой более продуктивных приемов.
I was reported.	На меня донесли.
I was given the dungeon and the starvation of light and food.	Меня посадили в карцер и лишили света и пищи.
I emerged and tried to work in the chaos of inefficiency of the loom-rooms.	Я вышел и опять попробовал работать в хаотической бессмыслице станков.
I rebelled. I was given the dungeon, plus the strait-jacket.	Опять взбунтовался, опять -- карцер и вдобавок смирительная рубашка.
I was spread-eagled, and thumbed-up, and privily beaten by the stupid guards whose totality of intelligence was only just sufficient to show them that I was different from them and not so stupid.	Меня распинали, связывали и тайком поколачивали грубые надзиратели, у которых ума хватало только на то, чтобы чувствовать, что я не похож на них и не так глуп, как они.
Two years of this witless persecution I endured.	Два года длилось это бессмысленное преследование.
It is terrible for a man to be tied down and gnawed by rats.	Тяжко и страшно человеку быть связанным и отданным на растерзание крысам.
The stupid brutes of guards were rats, and they gnawed the intelligence of me, gnawed all the fine nerves of the quick of me and of the consciousness of me.	Грубые сторожа были этими крысами; они грызли мою душу, выгрызали тончайшие волокна моего сознания.
And I, who in my past have been a most valiant fighter, in this present life was no fighter at all.	А я, в моей прежней жизни отважнейший боец, в этой нынешней жизни совсем не был бойцом.
I was a farmer, an agriculturist, a desk-tied professor, a laboratory slave, interested only in the soil and the increase of the productiveness of the soil.	Я был земледельцем-агрономом, кабинетным профессором, рабом лаборатории, интересующимся только почвой и повышением ее производительности.
I fought in the Philippines because it was the tradition of the Standings to fight.	Я дрался на Филиппинах потому, что у Стэндингов была традиция драться.
I had no aptitude for fighting.	У меня не было дарований воина.
It was all too ridiculous, the introducing of disruptive foreign substances into the bodies of little black men-folk.	Как нелепо это введение разрывных инородных тел в тела маленьких черных людей.

Предыдущая Стр. 3 из 127 Следующая

Оглавление