| They were a poor and wretched folk, their food difficult even for the stomach of a sea-cuny to countenance. | Это были бедные, жалкие люди, и пищу их трудно было переносить даже желудку ко всему привыкшего моряка. |
| Their rice was brown as chocolate. Half the husks remained in it, along with bits of chaff, splinters, and unidentifiable dirt which made one pause often in the chewing in order to stick into his mouth thumb and forefinger and pluck out the offending stuff. | Рис у них был бурый, как шоколад, наполовину с мякиной, в нем попадалась солома и не поддающаяся определению грязь, которая часто заставляла нас останавливаться в процессе жевания, залезать в рот большим и указательным пальцами и вытаскивать всякую дрянь. |
| Also, they ate a sort of millet, and pickles of astounding variety and ungodly hot. | Кроме того, они питались чем-то вроде проса и соленьями чрезвычайного разнообразия и остроты. |
| Their houses were earthen-walled and straw-thatched. | Жили они в глинобитных хижинах под соломенными крышами. |
| Under the floors ran flues through which the kitchen smoke escaped, warming the sleeping-room in its passage. | Под полом шли дымоходы, вытягивавшие кухонный дым и обогревавшие помещения для спанья. |
| Here we lay and rested for days, soothing ourselves with their mild and tasteless tobacco, which we smoked in tiny bowls at the end of yard-long pipes. | Здесь мы лежали и отдыхали несколько дней, угощаясь их мягким и безвкусным табаком, который мы курили из крохотных трубок с чубуками длиной в ярд. |
| Also, there was a warm, sourish, milky-looking drink, heady only when taken in enormous doses. | Они угощали нас еще теплым, кисловатым, похожим на молоко питьем, которое опьяняло только в огромных дозах. |
| After guzzling I swear gallons of it, I got singing drunk, which is the way of sea-cunies the world over. | Выпив много галлонов этого пойла, я опьянел и начал петь песни, по обычаю моряков всего земного шара. |
| Encouraged by my success, the others persisted, and soon we were all a-roaring, little reeking of the fresh snow gale piping up outside, and little worrying that we were cast away in an uncharted, God-forgotten land. | Ободренные моим успехом, ко мне присоединились товарищи, и скоро мы все ревели истошным голосом, забыв о снежном буране, завывавшем снаружи, забыв о том, что нас выбросило на неведомый, заброшенный берег. |
| Old Johannes Maartens laughed and trumpeted and slapped his thighs with the best of us. | Старый Иоганнес Маартенс ревел, хохотал и хлопал себя по ляжкам, как и все прочие. |
| Hendrik Hamel, a cold-blooded, chilly-poised dark brunette of a Dutchman with beady black eyes, was as rarely devilish as the rest of us, and shelled out silver like any drunken sailor for the purchase of more of the milky brew. | Г ендрик Г амель, хладнокровный, уравновешенный голландец, брюнет с выпуклыми черными глазами, бесновался, как и все мы; как пьяный матрос, он бросал серебро, требуя все больше и больше молочного пойла. |
| Our carrying-on was a scandal; but the women fetched the drink while all the village that could crowd in jammed the room to witness our antics. | Мы безобразно вели себя, но женщины продолжали носить нам напиток, и чуть не вся деревня собралась в избу смотреть на наши проделки... |
| The white man has gone around the world in mastery, I do believe, because of his unwise uncaringness. That has been the manner of his going, although, of course, he was driven on by restiveness and lust for booty. | Я полагаю, белый человек потому победно обошел весь земной шар, что ко всему относился с безрассудной беспечностью, -- побуждали же его к странствиям, разумеется, беспокойный дух и жажда наживы. |