По конусу ползут фигуры. Одна высокая — это Семен, ему помогают ремонтные роботы. За ними тащится большой металлический лист. Фигуры добрались до вершины конуса. Вспыхивает огонь плазменной сварки — лист брони на месте. Рядом снимается поврежденный участок брони, его волокут вниз. Надо заменить сто двадцать квадратных метров брони.
Семен — главный хирург. Броневые заплаты ложатся точно на свое место. Вспыхивает сварка…
В сферической камере на массивном пьедестале покоится многометровая призма. Вдоль верхней ее части, у самой кромки грани, постоянно светится узкая полоска — экран «Службы Солнца». Солнце — компас звездолета, единственный ориентир в мире звезд. Какой бы ни был совершеннейший компьютер, какой бы ни была совершенной математическая система, все равно невозможно рассчитать, как будет выглядеть карта звездного мира с расстояния в несколько световых лет. Поэтому в память «Мозгового центра» ввели информацию параметров Солнца: спектр, массу, температуру. Звезды, как и люди, неповторимы, и спутать их друг с другом невозможно. Каждая звезда имеет строго определенные параметры. Для большей надежности смонтирована еще одна автономная периферийная следящая система. Обе системы работают синхронно, поэтому в нормальном режиме на экране «Службы Солнца», в центре, постоянно светится точка — звезда-Солнце. Сейчас же на экране две точки, две звезды, два Солнца.
Напротив призмы в кресле сижу я. На голове шлем, на руках манжеты биоуправления. Призма чуть светится и кажется прозрачной. В центре ее пульсирует, покачивается кольцо.
Шлем плотно облегает голову, и слышится музыка. Ее ритм, то плавный, убаюкивающий, то быстрый и даже бурный, — сплошная барабанная дробь. И снова тихая, спокойная мелодия.
Призма постепенно окрашивается в бледно-розовый цвет. Словно кто-то наливает в нее розоватую жидкость. Кольцо в такт музыки, вытягивается в эллипс, пульсирует сильнее, сильнее и превращается в «восьмерку». Розовый цвет переходит в красный, пурпурный. В ушах, голове гремят литавры, барабаны. И, вдруг, голубой свет, напоминающий цвет земного неба, залил призму, и тихая, спокойная мелодия…
Я снял шлем, вытянул затекшие ноги, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Вот уже шесть часов, как я всматриваюсь в экран и задаю всевозможные режимы от минимальных — «штатных» до аварийных. Цепи сигнализации и управления работают безукоризненно — никаких отклонений. «Почему нарушена согласованность автономной следящей системы и „Службы Солнца“ Мозгового центра? — задаю себе вопрос. — Какая из систем дает ложную информацию и почему? Механических повреждений нет. Значит — перегрузка?.. Но люди-то выдержали! Тогда, что же?..»
Каждый раз, приходя в камеру «Мозгового центра», я чувствую «ЕГО» присутствие, больше — «ЕГО» настроение. Знаю: «ОН» не имеет глаз, и все же «ОН» за мной наблюдает.
На плечо легла рука. Я вздрогнул и выпрямился.
— Ну что?.. — спросил Капитан.
— Безрезультатно…
— Что показал анализ питательной среды блоков памяти?
— Есть незначительное увеличение караина X. А. Сказался длительный аварийный режим. Питательная среда не остается все время постоянной.
— Значит, все в норме, — проговорил Капитан. — В чем же дело? — и решительно приказал: — Надевай шлем, — сел в соседнее кресло: — Проведем электроэнцефалоскопию блоков памяти.
Блоки памяти — круглые пластины в 0,7 метра по диаметру с сотообразной поверхностью. В сотах живые клетки-нейроны, подобные клеткам серого вещества мозга человека. Пластины-блоки помещены в сосуд из алмазного стекла, в который подается питательная среда. В мозгу человека около 14 миллиардов клеток. В каждом блоке «Мозгового центра» — а их шесть — около миллиона. Всего — шесть миллионов нейроклеток.
Работа самого совершенного компьютера зависит от программы, вложенной в него человеком. В условиях Большого Космоса это не подходит, так как человек не обладает достаточными знаниями, чтобы составить надлежащую программу. Ученые пошли по другому пути: приняв за основу работу человеческого мозга, — создали биокомпьютер. Машина, которая сочетает в себе биотехнологию с электроникой. Такой компьютер, смотря по обстоятельствам, сам принимает необходимые решения.
Мы проверяли каждый блок отдельно.
Призма — экран наполнились множеством светящихся точек. Их яркость зависела от электрического потенциала ячеек-клеток. Светящаяся мозаика переливалась, искрила… Одни огоньки разгорались сильнее, другие же затухали.
Под шлемами — однообразное гудение, фон и потрескивание.
— Ввожу сигнал; «Внимание»! — прокричал Капитан.
Светящаяся мозаика до этого играла, искрила… Но вот в игре света стал ощущаться общий ритм. Колебания сильнее и сильнее, словно, мощная волна набегает…
— Усиливаю сигнал!
Ритм более отчетливый, уже напоминает морской прибой.
— Максимальный сигнал — предупреждение!
Волна растет, ширится… Вспышка. Световая мозаика рассыпается на отдельные полыхающие точки. Хаос…
— Тревога!
До боли в глазах вглядываемся в сверкающую, бурлящую массу: нет ли где вырывающихся из общего ритма вспышек-взрывов или темных провалов?
Так проверили каждый блок — ничего.
— Питательная среда? — кричит Капитан. — Содержание караина X. А. в норме!
Мы сняли шлемы. Тишина. Обдумываем ситуацию. Проверка ничего не дала. Неужели «Мозговой центр» не при чем?
— Капитан, может, проверим все блоки вместе? — предложил я.
Рассыпанные по экрану светлячки сбегаются к центру, а в призму словно кто-то подбрасывал все новые и новые партии светящихся точек. Их стало так много, что невозможно различить отдельные точки — сплошное светящееся пятно. Набежала волна, подхватила, закружила — огромный полыхающий клубок, и вдруг он распался, разделился на отдельные блестящие островки… Ничего.
Я уже снял манжеты управления, как вдруг монотонное гудение прорезал крик — яростный вопль боли, негодования, и снова — монотонное гудение-фон.
Нас словно подбросило. Пристально всматриваемся в призму. Ничего — странное явление больше не повторилось.
Капитан выключил экран-призму, встал и прошел на середину камеры. Громко и отчетливо (он всегда, так обращался к «НЕМУ») сказал:
— Кажется, мы еще не поздоровались!
«Мозговой центр» молчал. — В чем дело? Ты обиделся?
— Здрав-ствуй-те, Ка-пи-тан! Это вы чем-то не-до-воль-ны. Приш-ли и не поз-до-ро-вались!
Голос ровный, бесстрастный. Он не шел с какой-либо стороны, а рокотал по всей камере.
— Прости, виноват! Как себя чувствуешь?
— Хо-ро-шо.
— Тебя ничего не беспокоит?
— Не-ет…
Каждый раз, когда мне приходилось обращаться к «НЕМУ», я чувствовал себя неуютно, не мог воспринимать «ЕГО», как все. Почему? Видимо, потому, что обслуживал «ЕГО», копался в электронных схемах, готовил и менял растворы питательной среды. И, несмотря на шесть миллионов живых клеток-нейронов, все же воспринимал «ЕГО» как ма-ши-ну!
— Знаешь, что расстроилась фокусировка второго двигателя? — продолжал Капитан.
— Да-а. Но за сило-вое обо-ру-дова-ние отве-ча-ет узел ЦЭУ.
— Все нити контроля и управления сходятся в «Мозговой центр». Ты за все в ответе!
Молчание.
— А почему «Служба Солнца» работает асинхронно?
— Ищи-те в це-пях авто-ном-ной сле-дя-щей сис-те-мы.
— Где именно?
И снова молчание.
— Почему не отвечаешь?
— Уста-а-л! Хо-чу от-дох-нуть!
От этой фразы по спине побежали мурашки. В «ЕГО» ровном, монотонном голосе чувствовалось раздражение. (Наверное, я схожу с ума. Какие у машины могут быть эмоции?).
В кают-компании тихо. Где-то внизу чуть слышно, работает двигатель — нам спешить некуда.
Думы все об одном и том же: «Жить мы еще будем долго и лет двадцать, тридцать лететь в ни-ку-да. Так зачем тянуть время? Может, лучше сразу?..»
Вошел Семен. Его лицо хмуро, сосредоточенно, но он поет.
Есть у Семена привычка: чем бы ни занимался, что бы ни делал — всегда пел. По-разному: то в полный голос, а то, как сейчас, тихо мурлыкал себе под нос. Я давно перестал обращать внимание на эту привычку — не замечал ее. Но сейчас она меня раздражала — пение казалось неуместным.
Семен опустился в глубокое кресло и запел:
— Ревэ тай стогнэ Днипр широкый…
— Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела! — съязвил я.
Но Семен продолжал тянуть про свой Днепр.
— Доволен? — зло спросил я.
— Чем? Просто объем работы подсчитываю. Еще денька два-три и головной отсек будет надежно защищен.
— А дальше?
— Двигатели.
— Не кажется ли тебе, что ты сейчас похож на страуса, который зарыл в песок голову?
— Не понимаю?..
— Брось! Все ты понимаешь! Знаешь же — обратной дороги нет!
— Допустим…
— Ты что, маленький? Первый день в космосе! — взорвался я. — Шесть миллионов нейроклеток, тысячи электронных схем и один малюсенький участок «Мозгового центра» дает сбой. В наших условиях его не найти. Крышка!
— А дальше что?
— Межзвездный скиталец! Агасфер!
— Дальше? — Семен был невозмутим.
— Что заладил: «Дальше! Дальше!»?
— По-твоему, значит, надо кричать: «Караул!» — зло возразил Семен. —
Знал же ты, на что идешь, еще тогда, когда поступал в училище космопроходцев? Знал, что из такой экспедиции не так уж много шансов вернуться. Это Большой Космос, а не прогулка за город. Ты просто псих и трус!
— Семен!..
— Не нравится? — Семен вскочил. — Пойми же ты, мы должны, понимаешь, должны до последней минуты, секунды бороться за свою жизнь!
— Не забывай, что за нами миллионы километров…
— Все равно! Слышишь, все равно!
Прошла неделя. Месяц. Второй… Я сбился со счета.
Семен занимался силовой установкой. Первый двигатель приведен в порядок. Второй же просто был ему не по зубам.
Капитан все время проводил у «НЕГО». Я копался в схемах и безрезультатно. Правда, немного прояснилась картина с автономной следящей системой. Там был прощупан каждый узел, прозвонена, проверена каждая цепочка — похоже, что система исправна. И все же полной уверенности, что она выдает правильную информацию о направлении на Солнце, у меня не было.