Казалось, что на миг я обрел зрение – далеко над собой я увидел неверный расплывчатый голубоватый свет. Это видение сменилось другим – теперь я полз наверх, протискиваясь сквозь нагромождение обломков навстречу сияющей луне, а за моей спиной ревел разъяренный ветер, пока все за моей спиной не обрушилось под его чудовищным напором. Зловещее пульсирующее сияние луны вырвало меня из плена иллюзий, вернув в реальный мир.
Я распростерся ничком, зарывшись пальцами в песок австралийской пустыни, а вокруг меня бесновался вихрь, подобного которому не бывало на земле. Моя одежда была изорвана, все тело покрывали ссадины, синяки и царапины. Не могу сказать, сколько времени мне потребовалось, чтобы окончательно прийти в себя; не знаю, когда мои воспоминания сменил горячечный бред. Казалось, здесь была груда титанических каменных блоков, под ними лежала бездна, таившая в себе ужасные откровения и невыразимый ужас, что настиг меня, – но что из этого в самом деле существовало? Фонаря при мне больше не было, как и металлического контейнера, который я нашел. Действительно ли я нашел его, как и эти руины, и эту бездну? Оглядевшись, я не увидел ничего, кроме спокойного пустынного песчаного моря.
Дьявольский ветер стих, и мерзкая грибовидная разбухшая луна растворилась в западном небе. С трудом поднявшись на ноги, я побрел на юго-запад, в сторону лагеря. Что же случилось со мной на самом деле? Быть может, я лишился чувств и подобно сомнамбуле блуждал среди песков и камней? А если нет – смогу ли я жить дальше? С этой мыслью вся вера в нереальность моих снов, порожденных легендами, покинула меня, уступив место прежним сомнениям. Если существовала та бездна, значит, существовала и Великая Раса с ее богомерзкими деяниями в космическом водовороте времени, и то были не сны – детища мифов и преданий, но кошмарная, сводящая с ума реальность.
Неужели мое сознание действительно было заброшено в мир, где не ступала нога человека, на сто пятьдесят миллионов лет назад? Неужели я, потеряв память, стал вместилищем чужого разума, явившегося из бездны времен? Был ли я пленником этих жутких созданий, видел ли проклятый каменный город в дни его славы, бродил ли по знакомым мне галереям в отвратительном теле, принадлежавшем захватчику? Более двадцати лет меня мучили сны и видения – или ужасные отголоски моей собственной памяти? Доводилось ли мне беседовать с умами из недостижимых уголков времени и пространства, постигнуть все тайны прошлого и будущего вселенной и запереть свои труды в металлическом контейнере, хранившемся в титанических архивах? Что же до тех тварей – древней расы пришельцев, повелевавшей ураганами, миллионы лет таящейся в черных безднах земли, слабея и вымирая, пока на поверхности планеты друг друга сменяли разнообразные формы органической жизни – существовали ли они?
Не знаю. Если реальна и бездна, и то, что таится в ней, надежды нет. Тогда над всем миром, над всем человечеством лежит немыслимая, глумливая тень, что лежит вне времени. К счастью, кроме последних отрывочных видений у меня нет ни единого доказательства. Я потерял металлический контейнер, и подземный лабиринт все еще не найден. Если вселенная с ее законами смилостивится над нами, его не найдут никогда. Так или иначе, мой сын все равно узнает от меня обо всем, что со мной случилось, или о том, что мне привиделось; пусть он, будучи профессиональным психологом, судит о реальности произошедшего и предаст мою историю огласке.
Я уже упоминал, что осознал истинность своих многолетних мучительных сновидений благодаря тому, что открылось мне в тех исполинских руинах, погребенных в недрах земли. Мне нелегко доверить бумаге столь важное откровение, хотя любой из читателей уже обо всем догадался. Разумеется, оно заключалось в книге, покоившейся в металлическом контейнере – том, что я похитил из всеми забытого хранилища, где он лежал в пыли миллионы лет. От зари человечества ее не касалась ничья рука, и никто не мог ее увидеть. И все же, в свете фонаря посреди этой страшной мегалитической бездны, я увидел, что символы, начертанные на хрупких, пожелтевших от времени страницах, не были иероглифами родом из тех времен, когда сама Земля еще была юной. То были буквы латинского алфавита, слагавшиеся в слова английского языка, написанные моим почерком.
1935
Гость-из-тьмы
Роберту Блоху посвящается
Закружив меня в мороке алом,
Мир вращался, вплывая в рассвет,
Над разверстым вселенским провалом,
Над бесцельным движеньем планет,
Над круженьем во тьме, где ни света, ни названий, ни знания нет.
Осмотрительные следователи дважды подумают, прежде чем оспорить общее убеждение о том, что Роберт Блейк погиб от удара молнии – или, может, от тяжкого нервного потрясения, вызванного электрическим разрядом. Правда и то, что окно, лицом к которому он стоял, разбито не было, но Природа, как известно, способна на самые непредсказуемые прихоти. Выражение лица пострадавшего с легкостью могло быть следствием какой-то неизвестной мышечной реакции, никак не связанной с тем, что он видел, а дневниковые записи со всей очевидностью продиктованы разыгравшимся воображением, пищей для которого, в свою очередь, послужили местные суеверия и материалы былых времен, им обнаруженные. Что до аномальных условий в заброшенной церкви на Федерал-Хилл, – трезвомыслящий аналитик тут же спишет их на шарлатанство, сознательное или нет, к которому втайне приложил руку и сам Блейк, хотя бы косвенно.
Ибо, в конце-то концов, пострадавший был писателем и художником, целиком посвятившим себя сферам мифа, сна, ужаса и суеверия, и жадным до сцен и эффектов сверхъестественного, призрачного толка. Его предыдущее пребывание в городе – визит к странному старику, столь же одержимому адепту оккультного и запретного знания, как и Блейк, – завершился пожаром и смертью, и, должно быть, некий нездоровый инстинкт снова выманил его из родного дома в Милуоки. Блейк наверняка знал старинные предания, невзирая на дневниковые заверения в обратном; гибель его, по всей видимости, уничтожила в зародыше грандиозную мистификацию, которой суждено было войти в литературу.
Однако ж в числе тех, кто изучил и сопоставил все свидетельства, несколько человек придерживаются теорий менее рациональных и обыденных. Они склонны принимать дневник Блейка за чистую монету и многозначительно указывают на ряд фактов – таких, например, как несомненная подлинность архива старой церкви, как подтвержденное существование всеми ненавидимой неортодоксальной секты «Звездная мудрость» вплоть до 1877 года, задокументированное исчезновение любознательного журналиста по имени Эдвин М. Лиллибридж в 1893 году и главное – выражение неизъяснимого, чудовищного ужаса на лице погибшего молодого писателя. Один из этих фанатиков дошел до крайности: выбросил в залив странной формы камень и прихотливо украшенный металлический ларчик, найденные на колокольне старой церкви – на черной колокольне без окон, а вовсе не в башне, где, если верить дневнику Блейка, изначально находились эти предметы. И хотя на этого человека, всеми уважаемого врача, любителя фольклора, обрушился град официальных и неофициальных упреков и порицаний, он уверял, что избавил землю от смертельной опасности.
Между этими двумя школами читатель пусть выбирает сам. В газетах были предъявлены весомые доказательства скептического подхода, остальные же вольны нарисовать для себя ту картину, что видел Роберт Блейк, – или думал, что видит, или притворялся, что видит. А теперь, изучив на досуге дневник придирчиво и бесстрастно, давайте обобщим мрачную цепь событий со слов главного действующего лица.
Молодой Блейк вернулся в Провиденс зимой 1934–1935 года и поселился на верхнем этаже респектабельного особняка в поросшем травой дворике близ Колледж-стрит – на гребне высокого восточного холма неподалеку от кампуса Брауновского университета, за мраморным зданием библиотеки Джона Хея. Это было уютное, очаровательное гнездышко, маленький садовый оазис патриархальной сельской старины, где на удобной крыше сарая грелись на солнышке громадные дружелюбные коты. Квадратное здание в георгианском стиле отличали все признаки архитектуры начала XIX века, в том числе крыша со световым фонарем и классический дверной проем с веерным резным орнаментом. А внутри – шестипанельные двери, широкие доски пола, витая лестница в колониальном стиле, белые каминные доски периода Адама[24] и внутренние покои, расположенные на три ступени ниже общего уровня.
Кабинет Блейка – просторная комната в юго-западной части дома – с одной стороны выходил на палисадник, а западные его окна, под одним из которых он поставил рабочий стол, – смотрели вниз с гребня холма: оттуда открывался великолепный вид на море крыш нижнего города и на мистические закаты, пламенеющие на горизонте. Вдали поднимались пурпурные склоны сельского ландшафта. А на их фоне, на расстоянии примерно двух миль, призрачный горб Федерал-Хилл щетинился нагромождениями крыш и шпилей: их далекие силуэты таинственно подрагивали, принимая фантастические формы в клубах дыма, плывущего над городом. Блейка не оставляло странное чувство, что он глядит сверху вниз на неведомый, эфемерный мир, который, чего доброго, растает словно во сне, если попытаться отыскать его и вступить в него наяву.
Блейк выписал из дома большинство своих книг, приобрел антикварную мебель, соответствующую жилью, и обосновался в своем новом обиталище, дабы писать и рисовать, – жил он один и незамысловатое хозяйство вел сам. Его студия помещалась в северной мансарде, где благодаря стеклянной крыше освещение было превосходное. В течение первой зимы он создал пять лучших своих рассказов: «Подземный житель», «Лестница в склепе», «Шаггай», «В долине Пнат» и «Гурман со звезд» – и написал семь полотен с изображением безымянных нечеловеческих монстров и совершенно чужеродных внеземных пейзажей.