За разговорами девушки и не заметили, как, быстро проскочив по Литейному проспекту, пролетка свернула в проулок и остановились возле окрашенного в темно-серый, болотный цвет трехэтажного особняка.
Расплатившись с извозчиком, Лиза широким жестом указала на нужный подъезд и с радостью произнесла:
– Вот мы и дома. Милости прошу в наш незабвенный «Осенний цветок».
– Почему цветок, и тем более осенний?
– Так наш дом прозвали соседи. Из зависти, наверное. Видишь, у нас не только фасад украшен гирляндами из цветов, но и ворота, и забор.
– Красиво, – произнесла Лара, – я ведь так, как следует, и не рассмотрела ваши хоромы, когда была здесь раньше.
– Зато сейчас видишь его во всей красе. Пошли быстрее, а то, наверное, нас maman уже заждалась.
В квартире витали аппетитные запахи.
– Рара уже дома? – спросила Лиза мать, как только вошла в прихожую.
– Нет! Но я думаю будет с минуты на минуту.
– Здравствуй, Ларочка, здравствуй моя дорогая, – увидев гостью, обрадовалась хозяйка и поцеловала смущенную девушку в щечку.
– Мы до прихода рара немного помузицируем у меня в комнате.
– Хорошо, мои дорогие. Я вас приглашу.
Прошел час, другой. Девушки, перепев уже почти все знакомые романсы и сыграв любимые композиции, забеспокоились.
Вскоре в комнату Лизы вошла явно расстроенная Варвара Петровна.
– Рара прислал посыльного с запиской. Он предупредил, что не сможет быть к обеду. Его задерживают срочные дела. Обещал быть к ужину, – с сожалением сказала она. – Ну что же, стол накрыт, прошу вас, – радушно пригласила хозяйка девушек.
Стол был накрыт просто, но со вкусом. Овощные салаты перемежались с холодными мясными закусками. Посредине стояла фарфоровая супница, из которой доносился нежнейший аромат грибного супа. На второе ожидалось жаркое.
Девушки, занятые своими проблемами, ели мало, налегая больше всего на овощи и фрукты. Вместо вина подали охлажденную сельтерскую.
Разговор за столом почему-то не клеился.
Хозяйка начала было рассказ о модных в столице спиритических сеансах, но заметив, что выпускницы Смольного с трудом сдерживают зевоту, предложила до прихода Евгения Евграфовича сыграть во что-нибудь. Но и от этого девицы почему-то отказались.
– Если позволите, maman, мы лучше погуляем до вечера.
– Да, мои дорогие, – согласилась хозяйка, – прогуляйтесь, на улице прохладней.
4
Солнце стояло почти в зените и безжалостно припекало. Только легкий ветерок с Невы немного охлаждал немногочисленных прохожих, спешащих по своим делам. Гуляющих почти не было видно совсем.
– Может быть, пройдемся по Литейному проспекту? – предложила Лиза.
– Можно и по Литейному, – согласилась Лара, и девушки фланирующей походкой, прикрывшись от солнца зонтиками, направились к проспекту.
Молча, думая каждая о своем, они незаметно вышли по Литейному к Невскому проспекту, который в это время, несмотря на жару, был довольно многолюден.
– Ой, что это? – воскликнула вдруг Лара, увидев, как со стороны Лиговки по Невскому движется сплошная масса людей, занимающих почти весь проспект. До девушек доносились какие-то крики. Над толпой развевались российские флаги, кое-где виднелись хоругви.
– Наверное, это крестный ход, – предположила Лиза.
– Нет! Это скорее всего демонстрация, – неуверенно сказала Лара.
– Пошли навстречу, там и узнаем, в чем дело, – предложила Лиза.
Девушки перешли Литейный и направились к быстро приближающейся толпе. Не прошли они и сотни шагов, как им стало понятно, что это была одна из ставших уже обычными в Петербурге манифестаций в поддержку братьев-славян, которые не затухали с момента объявления войны. Постоянно сменяющиеся ораторы на ходу выкрикивали здравицы в адрес российского императора, заступившегося за братьев-славян, их слова многократно повторялись возбужденной толпой. Периодически над толпой звучал гимн «Боже, царя храни».
В довольно разношерстной колонне кого только не было. Студенты в серых тужурках и форсистые курсистки шествовали вперемежку с приказчиками, разодетыми в яркие шелковые рубахи, пронырливыми гимназистами и всезнающими журналистами, на ходу заносящими в свои блокнотики заметки о происходящих у них на глазах исторических событиях. Среди манифестантов можно было заметить и многочисленную когорту мелких чиновников, которые старались держаться вместе и с огромным вдохновением распевали гимн, то и дело махая в воздухе своими потрепанными котелками.
– Давай присоединимся к ним, – предложила Лиза, и девушки сошли с мостовой в группу студентов, весело распевающих «Гаудеамус»:
Vivat Academia!
Vivant professores!
Vivat membrum quodlibet!
Vivant membra qualibet!
Semper sunt in flore![16]
Лиза и Лара вместе со всеми подхватили знакомые слова и бодро зашагали дальше.
Внезапно с Литейного в толпу манифестантов влилась большая группа людей в студенческих тужурках и в рабочих фартуках. Сначала они шли, как и все, выкрикивая здравицы в адрес братьев-славян, пели российский гимн, махали фуражками. Но когда колонна поравнялась с набережной Фонтанки, над ними вдруг неизвестно откуда появилось красное знамя, и они во всю глотку затянули «Марсельезу». Некоторые студенты и чиновники, сразу не поняв, в чем дело, начали радостно подпевать, видя в этом олицетворение истинной демократии.
– Что-то здесь не так, – подозрительно косясь на красное полотнище, сказала Лиза. – Pара предупреждал меня, что и в таких внешне благородных манифестациях возможны антиправительственные провокации. Бежим отсюда поскорей. – Она схватила подругу за руку и поспешила по набережной Фонтанки в сторону Марсова поля. И вовремя.
Лишь только голова колонны перевалила через Фонтанку, из многочисленных проулков на людей наскочили казаки. Пение и здравицы заглушили ржание лошадей и гортанные крики:
– Разойдись, а то зашибу!
В воздухе вместо фуражек и котелков замелькали нагайки. Видя такое, народ кинулся в разные стороны. Но не всех пропускали через себя казаки. Словно вороны, высматривали в разношерстной толпе «заговорщиков», и нагайками гнали их на середину Невского.
– Слава тебе господи! – перекрестилась Лиза. – Как вовремя мы оттуда ушли.
– А ты, когда надо, бываешь довольно решительной, – удивленно взглянула на Лизу подруга и, крепко прижавшись к ее плечу, добавила: – Что бы я без тебя делала?
Девушки дошли уже почти до Моховой, когда их обогнала группа людей, из-за которой и началось столпотворение на Фонтанке. Они, о чем-то возбужденно переговариваясь, торопливо двигались в сторону Мойки. За ними следовали два конных казака, подозрительно оглядываясь назад, туда, где орудовали их краснолампасные товарищи, словно жалея о том, что их оторвали от большого и важного, возможно, государственного дела.
– Да это же провокаторы, – воскликнула Лиза, – это же они заварили всю эту кашу…
– Тише ты! – потащила за собой подругу Лара. – Не буди спящую собаку! Пошли отсюда побыстрей. – И девушки, то и дело оглядываясь на казаков, узенькими переулочками помчались к дому.
– Эге-гей! – загигикали им вслед молодцеватые конники.
– Чего это вы, девоньки, такие запыхавшиеся? – спросила удивленная Варвара Петровна, когда подруги, заскочив в прихожую, несколько минут стояли там, стараясь отдышаться. – Гнался кто за вами?
– Ой, мамочка, – вскричала Лиза, – ты знаешь, ты знаешь, нас чуть казаки не забрали!
– Какие казаки? Где? За что? – испуганно закудахтала Варвара Петровна словно наседка, готовая на все ради своих цыпляточек.
Лиза, то и дело сбиваясь от волнения и страха, с горем пополам рассказала матери о приключившимся с ними происшествии.
– Как же вы это так, – запричитала она, – ведь и я, и Евгений Евграфович неоднократно предупреждали, Лизонька, тебя, чтобы и близко не подходила ни к демонстрациям, ни к манифестациям. Ваше дело – обходить подобные сборища стороной. Ну сколько раз тебе об этом говорить, непослушная ты моя.
Лиза виновато уткнулась матери в грудь. Под руку сунула виновную голову и Лара. Гладя еще не совсем пришедших в себя девушек, хозяйка ласково приговаривала:
– Ох господи! Замуж вас поскорее отдать, что ли. Но сначала разыскать ваших женихов надо, а то разбежались в разные стороны и ни гугу…
От этих слов девицы покраснели до самых ушей и опрометью кинулись в девичью комнату. Вдосталь наплакавшись там, они вышли в залу с покрасневшими глазами.
– Говорят, что война-то к Рождеству и закончится. Так что недолго вам ждать. Найдутся ваши кавалеры, никуда они не денутся, – успокоила их maman, – главное, чтобы с ними ничего дурного не случилось. Алексис, и особенно Аристаша, уж больно горячи по молодости. Спаси и сохрани их Господь, – перекрестилась она на икону Божьей Матери, – спаси и сохрани их Матерь Божья.
Вслед за maman перекрестились и подруги.
Корнет Алексей Свиньин, жених Лизы, писал ей коротко, но часто, почти каждую неделю. Письма раз от разу становились все ласковей и ласковей. Было видно, что он очень соскучился по Лизоньке. В последней своей весточке он намекал на то, что скоро приедет в отпуск, и тогда они наконец-то соединятся навечно. Она никому не говорила об этом, даже матери. Когда подруги вновь уединились в девичьей комнате, Лиза, стараясь оторвать подругу от мрачных мыслей, решила рассказать ей о намечаемых изменениях в своей судьбе.
– О-о, дорогая моя Лизонька, я так рада за тебя, так рада, – со слезами умиления на глазах произнесла Лара, обнимая подругу, – хоть ты будешь счастлива, – добавила она, – а я… а я… а я пойду в монастырь. – И горько заплакала.
5
На следующее утро в ожидании Вырубовой, которая, со слов мадам начальницы, решила заехать за ней на своем автомобиле, Лара надела свое самое простенькое платье, которое последний раз было на ней в день выпускного бала. Единственным украшением, которое она позволила себе, была небольшая рубиновая брошь, отделанная по краям мелкими изумрудами, которую Аристарх подарил на Рождество.