едство прекратить слезный поток, объявил он. От этих слов женщины, словно кавалерийские лошадки, услышав знакомый гусарский клич, гордо вскинули свои прекрасные головки и, забыв обо всем на свете, начали прихорашиваться и даже попробовали через силу улыбнуться.
– Вот это другое дело. Такими я вас больше всех и люблю, – с деланым весельем в голосе промолвил он и, раздав дамам последние поцелуи, чуть ли не на ходу впрыгнул в предпоследний вагон экспресса.
Вместе с Баташовым ехали офицеры, многих из которых он знал по совместной службе или учебе в Академии Генерального штаба. Как только экспресс проскочил пригороды столицы и, быстро набирая скорость, вышел на оперативный простор, офицеры, чтобы скоротать время до обеда, принялись обсуждать последние новости, поступившие с театра военных действий. Прежде всего всех волновали боевые действия, происходящие в Галиции.
Незнакомый Баташову полковник из штаба армии генерала от кавалерии Брусилова с большим воодушевлением рассказывал о том, как войска почти беспрепятственно форсировали пограничную реку и за три недели, пройдя с боями больше двухсот верст, были ненадолго остановлены противником у реки Гнилая Липа.
– Вы знаете, господа, наша армия уже давно бы квартировала во Львове, если бы не просьба главнокомандующего помочь находящейся на правом фланге общего наступления 3-й армии…
– И в самом деле, господа, нам пришлось несладко, – поддержал полковника генерал-майор Юдин, начальник пехотной дивизии, входящей в состав 3-й армии, вместе с которым Баташов когда-то в академии познавал основы военной стратегии.
– Форсировав Буг, наши войска были остановлены превосходящими силами противника. Мало того, после массированного артиллерийского огня австрийцы попытались контратаковать нас, имея целью выбить обратно за Буг. В этих боях я потерял почти треть личного состава, – с горечью сказал он, – да и сам чуть было головы не лишился… Выполняя приказ главнокомандующего, – победоносно взглянув на офицеров, продолжал полковник, – генерал Брусилов, зная по докладам разведчиков, что на Гнилой Липе находятся значительные силы противника, решил оставить у Галича 24-й армейский корпус в виде заслона, который постоянно угрожал бы левому флангу немцев. А тремя оставшимися корпусами задумал совершить ночной фланговый марш, чтобы примкнуть к левому флангу 3-й армии и развернуться против главных сил противника, находящихся на Гнилой Липе…
– Но это же очень рискованное решение, – вновь вклинился в разговор Юдин, – разве можно совершать фланговый марш вблизи превосходящих сил противника? Ведь австрийцы, как я знаю, тоже не лаптем щи хлебают.
– Вы не единственный, кто предупреждал командующего армией о грозящей войскам опасности в случае проведения флангового марша. Но генерал Брусилов этого не находил, так как вполне резонно предполагал, что неприятель в результате победоносного шествия наших войск выпустил из своих рук инициативу и думает лишь о том, чтобы прикрыть Львов. Кроме того, река Гнилая Липа вследствие болот и зарослей по обоим своим берегам довольно труднопроходима. Лишь в двух-трех местах на направлении нашего удара она имела мосты и бесконечные гати, представляющие собой настоящие узкие дефиле. Посему, невзирая на всякие разговоры, командующий оставил свое решение без изменения…
Полковник, явно польщенный всеобщим вниманием, сделал классическую в таких случаях паузу. Достал портсигар и, предложив широким жестом сигареты окружившим его офицерам, неторопливо закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, он, как истинный актер облокотившись на стенку вагона, принял позу мыслителя.
– Но, господин полковник, – нетерпеливо прервал явно затянувшееся молчание штабс-капитан, – извольте поведать нам о дальнейшем победоносном шествии 8-й армии.
– В общем, план сражения на Гнилой Липе, – оживился штабной, – состоял в том, чтобы наши 12-й и 8-й корпуса атаковали противника, связав его с фронта, но не форсировали реки, пока ясно не обнаружится охват левого фланга австрийцев 7-м корпусом, который должен был, перейдя Гнилую Липу, отбрасывать левый фланг австрийцев к югу, дабы отрезать эту неприятельскую группу от войск, противостоявших нашей 3-й армии, и отдалить ее от Львова, чтобы она не зашла в его форты…
– О-о, ваш генерал от кавалерии Брусилов гениальный полководец! – восторженно произнес неожиданно вышедший из среднего купе офицер в светло-коричневой полевой форме британской гвардии, – да он просто Кутузов нашего времени…
– Господа, разрешите представить вам нашего союзника, помощника английского военного агента, капитана Уинстона Джилроя, – выступил из-за спины британца среднего роста худенький, интеллигентного вида Генерального штаба полковник Орлов, – капитан приглашен главнокомандующим, великим князем Николаем Николаевичем в Ставку, – объяснил он присутствие помощника британского военного агента в вагоне, следующем в Барановичи. Полковник Орлов Лев Александрович был делопроизводителем отдела генерал-квартирмейстера Генерального штаба, в обязанности которого входили контакты с иностранными военными агентами. Баташов знал его по генерал-квартирмейстерской службе как добросовестного служаку, ничем себя особым в разведке не проявившим.
Офицеры поочередно представились иностранцу. Когда очередь дошла до Баташова, капитан протянул ему руку как старому знакомому, восторженно произнес:
– О-о, ваше превосходительство, я так хотел познакомиться с вами в Николаевском зале Зимнего дворца, но вы были в таком блестящем окружении, что я не решился. И потому сегодня искренне рад нашей встрече…
«Снова эта залетная птица, чем-то напоминающая своими повадками восточного купчика, встреченного мной когда-то в Памирах, в третий раз попадается мне на пути, – подумал Баташов, – а это значит, что нам надо расставить все точки над «i». Но не сейчас. Позже», – решил он отложить на время выяснение отношений.
– Прошу прощения, но я не имел чести знать вас, господин капитан, раньше, – сухо ответил генерал-майор, пожав плечами.
– О-о, это неудивительно, ведь я здесь совсем недавно. Но скажу откровенно, что о вашей блестящей работе против австро-венгерской армии я премного наслышан.
– Что вы имеете в виду? – насторожился Баташов.
– Если вы не против, пройдемте в тамбур, там нам никто не помешает.
Явно заинтригованный предложением британского разведчика, Баташов направился вслед за ним.
– Вы знаете, в светских гостиных Петербурга военные, близкие к императору, рассказывали мне по секрету, что многие стратегические планы австро-венгерской армии еще задолго до объявления войны уже находились в вашем Генеральном штабе…
– Я слухами не пользуюсь, – с деланым равнодушием прервал британца Баташов. Но тот, нисколько не обидевшись, продолжал:
– Узнав об этом, я непременно хотел с вами познакомиться, чтобы выразить свое искреннее восхищение. Скажу больше, когда я узнал, что вы направляетесь в Ставку, то упросил полковника Орлова, чтобы он предоставил мне место именно в этом вагоне.
«Ого! – подивился Баташов пронырливости британского разведчика. – В столице без году неделя, а уже добился аудиенции у самого главнокомандующего. Мало того, он даже разузнал что-то и обо мне. Не от Орлова? Хотя вряд ли. О моем отъезде знал только Монкевиц… И его адъютант. Вот теперь все стало на свои места», – удовлетворенно подумал он и, равнодушно взглянув на капитана, спросил:
– Чем могу служить?
– Мы как представители дружественных армий, воюющих с нашим общим врагом, должны больше доверять друг другу.
– Вы обижаете меня своим недоверием, господин капитан, – сделал удивленное лицо Баташов, – ведь я пока что ни в чем вас в заблуждение не вводил…
– Но и ничего мне по существу не сказали.
– Вы о добытом нами «Плане наступления австро-венгерской армии против основного противника», в котором были раскрыты основные принципы ее стратегического развертывания в случае войны против России?
– Да!
– Для того, чтобы этот сверхсекретный документ попал к нам в руки, рисковали жизнью слишком много людей, чтобы я мог присвоить себе их лавры, – сказал генерал.
– А скажите откровенно, это правда, что в этом деле замешан австрийский полковник Редль?
– Возможно, – неопределенно сказал Баташов, – о самоубийстве полковника Редля писали небылицы многие европейские газеты.
– Я не пользуюсь вымыслами газетчиков, которые, как у вас говорят, «для красного словца не пожалеют и отца», а не то что какого-то там самоубийцу. Вы же, возглавляя в это время разведывательное отделение Варшавского военного округа, должны знать об этом деле больше всех.
«Ого! Он и это знает, – поморщился, словно от зубной боли генерал. – Да, зубастый попался мне англичанин. От него просто так не отделаешься. Непременно пожалуется на меня начальству».
– Скажу по секрету только вам, – сделал загадочное лицо Баташов и, приблизившись к уху любопытного британца, громко прошептал: – Да, это он! За австро-венгерский «План наступления австро-венгерской армии против основного противника» русская разведка выплатила в 1911 году полковнику Редлю 59 тысяч крон. Вы удовлетворены?
Капитан напряженно улыбнулся.
– А как же он все-таки провалился? – вперился в лицо Баташова своим, словно у грифа, немигающим взглядом капитан.
Баташов, не желая попадать впросак, решил сделать паузу. Он вынул из бокового кармана кителя серебряный портсигар, который ему подарил на прошлое Рождество Аристарх, и, предложив сигарету англичанину, закурил.
– Благодарю, ваше превосходительство, но я привык к сигарам. Если вы не против, то я захвачу из купе свою «гавану», – виновато промолвил он.
Оставшись в одиночестве, Баташов задумался. Конечно, для него причины провала были ясны как дважды два – четыре. Он вспомнил характеристику Редля, которую тот заработал за время сотрудничества с русской разведкой: «Человек лукавый, замкнутый, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума мелочный. Вся наружность слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив. Циник. Женолюбив, любит повеселиться…» Занимая довольно высокий пост в Праге и во всей Чехии, а перед провалом уже будучи начальником штаба армейского корпуса и любимцем императора, полковник Редль зачастую манкировал даже самыми элементарными способами конспирации, мало того, любил шиковать. Не считая деньги, покупал себе роскошные машины, останавливался в самых фешенебельных гостиницах, обедал в самых дорогих ресторанах Вены и Праги. Вот на этом-то он и погорел. Во всяком случае, такова была официальная версия провала, представленная генерал-квартирмейстерской службой государю императору…